Полет миражей (СИ) - Александрова Дилара

Комната, где держали больного, по площади не превышала пятнадцати квадратных метров. Из узеньких окон, закрытых стальной сеткой, и днем-то свет проникал не охотно, а к вечеру и вовсе сходил на «нет». Внутри помещения работали то и дело гаснущие лампы: вспышки Пламени выжигали даже самую стойкую проводку. Тусклый и блеклый, свет уже не мог четко обозначить окружающее. Входящим Жнецам приходилась включать Тление собственных тел, чтобы хоть что-то разобрать.

Серые стены плавно перетекали в не менее серый потолок. Огромные пятна черной копоти распластались по вспузырившейся краске, готовой вот-вот рассыпаться в прах. Аккурат рядом с дверью стояли две прочных стальных лавки, точно таких же, как и в коридоре. Кроме них и узкой кровати у дальней стены комнатушки никакой мебели больше не было. Валяющиеся кое-где лоскуты сожженной ткани говорили о том, что когда-то на ней лежал матрас, сейчас превратившийся в пепел. Резкий запах гари, несопоставимый с тем, что чувствовался до этого, врезался в мозг. Вместе с ним ощущалась колкая наэлектризованность воздуха, смешанная с неестественной, обжигающей легкие свежестью.

Над кроватью виднелись огромные рытвины вмонтированных когда-то туда цепей. Теперь это была просто раскуроченная стена, а парочка стальных звеньев мощным волновым всплеском впечаталась в плотный бетон. Наручники, расплавленные до основания, лежали рядом.

Он сидел на плоской аскетичной кровати, фривольно прислонившись к стене. Запястья с кровавыми полосами на сорванной коже были сложены на коленях подогнутых под себя ног. Розовые ладони испачкались в засохшей крови. Плотные штаны кое-где имели внушительные жженые дыры. Темнокожий мужчина, в точности, как и отец, имел довольно крупное телосложение, усугубленное высоким ростом. Мясистое тело покрылось капельками лихорадочного пота. Ноздри, дрожа, вздымались, хоть Жнец и не двигался. Нагловатая ухмылка на широком лице слегка обнажала белоснежные зубы, а совершенно лысая голова глянцем отражала тусклый свет. Самодовольный, немного надменный взгляд устремился на входящих, скептически смерив их с головы до ног. Мужчина не поздоровался и ничего не сказал, когда новые караульные молча сели на свои места, переглянувшись между собой.

Войдя, Морган сразу догадался, что это за «склад». Видимо, отцы «Пентрефа» нагоняли воспитательную программу, практиковавшуюся в детдоме для Жнецов. Родители маленьких Жнецов, тоже имевшие Пламя и в свое время прошедшие точно такую же закалку, считали подобные воспитательные меры обязательной необходимостью. Каждый месяц, начиная с семи лет, воспитанников запирали в темных комнатах без еды, воды и возможности общения с внешним миром. Нет, это не было наказанием за провинности. Считалось, что голод дисциплинирует. Жажда учит сопротивляться своим желаниям. Изоляция дает Пламени раскрыться в свою полную силу. Зачастую это так и работало. Пламя начинало активизироваться, вспыхивая под давлением физической и моральной нагрузки. Оставаясь один на один с источником своей силы, дети учились с ней взаимодействовать. Контролировать. Правда, удавалось это далеко не всем. Тем, кто не справлялся, билет в эту жизнь так и не выдали.

Кроэн Ллэдр заинтересованно разглядывал Моргана тогда, когда он, в свою очередь, разглядывал окружающее пространство. Взгляд больного, вызывающий и дерзкий, буравил его до самых внутренностей.

— Что, дошло, или так и будешь глазеть по сторонам? — обратившись к Моргану, усмехнулся Кроэн.

— Дошло, не дурак.

— Детские травмы, задавленные переживания? — еще более язвительно усмехнулся Кроэн, дерганно втянув носом воздух.

— Нет, почему.

— И у меня нет. Херня полная, а не голодовка. Скука смертная, а так — нормально.

Удивившись, Морган все же но промолчал. Мысли о том, почему Кроэн, раз у него с дисциплиной все в порядке, позволил себе увлечься наркотиками, он предпочел не озвучивать. Сейчас наемник не мог даже удержать Пламя при себе, чтобы то не вырывалось и не выжигало все вокруг. Для зоркого, проницательного взгляда больного эти размышления не остались незамеченными.

— Я же говорю, скука смертная, — оголил белые зубы Кроэн, ответив на вопрос, который так и не решились задать. Потом внезапно вздрогнул и нервно размял шею. Кажется, у него начиналась ломка. — Говорят, после тридцати становится легче, — продолжил Кроэн, коснувшись кончика носа толстым указательным пальцем. — Не становится. Все точно так же, только жалко потраченного времени.

— Какая-то у тебя нестыковка, — посмотрел исподлобья Хамфрид, положив локти на колени и сцепив пальцы между собой.

— Копил бы на Олимп, как все. — нахмурился Морган, — В чем проблема? Восстановил бы физиологию и жил до ста пятидесяти.

— Ты-то сам готов вкалывать полжизни? — белизна зубов Кроэна внезапно начала раздражать. — Неужели хочешь обернуться раньше?

Ему никто не ответил. Смена только началась, и, по крайней мере, двое Жнецов в комнате хотели, чтобы она прошла как можно спокойней. Кроэн изучал каждого поочередно, будто размышляя, за что еще можно уцепиться. Ему явно хотелось продолжить разговор, не говоря уже о желании разжечь конфликт. С каждой минутой ломка, вначале удачно погашаемая Пламенем, становилась все ощутимей.

У Жнецов ломка протекала несколько иначе, чем у обычных людей. Дезориентация, судороги и боль сменялись желанием разнести все вокруг из-за подступающей изнутри неконтролируемой силы. Она накатывала волнами, сменяя страдания на ощущение собственной мощи.

Больной встал и напряженной походкой направился в угол комнаты, туда, где находилось отхожее место.

— Че, смотреть будете, как ссу?

— Если понадобится, — спокойно ответил Хамфрид.

— А мне помощи не надо. Я в ней не нуждаюсь, — ответил чернокожий детина, опорожняя мочевой пузырь, — И Олимп ваш мне нахер не нужен.

— А ты чего такой дерзкий? — не выдержав, осадил его Морган, — Тебя друзья вытащить пытаются, а ты на них плюешь.

На удивление, после этих слов никакой резкой реакции со стороны Кроэна не последовало. Он спокойно вернулся на место, окинув Моргана звериным взглядом.

— А вот не надо указывать, что мне следует делать. Ты к моим друзьям не относишься, — словно оскалился Кроэн, — Можешь у Хамфрида спросить, плюю я на них или нет.

Удивившись подобному заявлению, Морган попытался взглянуть на давного друга. Тот еле заметно дернул головой в отрицательном жесте, и, стараясь не смотреть ему в глаза, опустил голову. Видимо объяснять, почему он соврал о том, что с Кроэном они пересекались лишь пару раз, Хамфрид не собирался. Морган подумал, что с его стороны это было достаточно глупо.

— В любом случае, через пару дней у тебя начнется другая жизнь, — разглядывая собственные пальцы, задумчиво сказал Хамфрид.

— Не начнется, — Кроэн склонил голову набок и посмотрел с презрением на посетителей, — То нельзя, это нельзя. Думаете, для меня это вообще имело значение? Я наркоту-то принимал чисто из протеста, а не потому, что подсел. Пламя нейтрализует эту гадость, а я продолжаю. Назло. Потому что меня не спрашивали, хочу я так жить или нет. Родился — мучайся, а не хочешь — сдохни. Право выбора — вот что по-настоящему имеет значение. У нас его нет! — Жнец поднял руку и ткнул указательным пальцем в Моргана, — Вот ты. Думаешь, это справедливо? Где же хваленая свобода, которую обещали?!

— Думать об этом вредно для здоровья, — холодно ответил Морган.

— В таком случае, мне уже поздно. Потому что я размышлял… Всю свою жизнь. И пришел к выводу, что служить не обязан, — Кроэна залихорадило, выступивший на темной коже пот крупными каплями начал стекать по коже цвета марсианской ночи, — Никому не обязан… Я свободен!

Жнеца начало трясти мелкой дрожью. Закатив глаза, он обхватил себя руками и согнулся. А потом завыл, не в силах удержать в себе Пламя. Вспышка. Разрушающая волна прошила пространство, обжигая белым огнем стены и потолок. Электричество окончательно погасло. Морган с Хамфридом, выдержав натиск неконтролируемого Пламени, дожидаться очередного всплеска не стали. Подскочив к Кроэну, они скрутили его, заломав руки за спину. Морган попытался свалить огромного детину с ног и прижать к полу, но у него ничего не получилось. Тот оказался настолько силен, что отбросил его на пару метров, не приложив при этом вообще каких-либо усилий.