Владимир Коваленко - Камбрия - навсегда!
— Есть…
— Пусть выберут: кто они. Саксы-рабы или бритты, желающие свободы. Но это их дело, и я не хочу вмешиваться. Я только хочу, чтоб мои воины не перерезали невиновных. А то и родичей. Что делать, решай сама. Я пойду, навещу еще кого-нибудь. Зимняя ночь длинная… Зато последняя.
— А как ты вообще сюда попала? Прилетела? Или через туман?
— Сквозь стену прошла, — буркнула Неметона. — Ты точно наша: сама околеваешь, а любопытство еще живехонько. Эх, дала б тебе плащик погреться. Так мало что назавтра отберут, еще и допрос устроят. Ну, до свидания.
Скользнула к дверям, и только тут рабыня подхватилась, окликнула:
— Так назавтра что, приступа не будет? — а из двери холод. Даже дрожь бьет сильней.
— Будет. Только не мы, а нас. Ополчение снаружи, гарнизон изнутри. Как бы не с самого утра.
Сида вышла. Зябко потерла руки. Хорошо, если эта — смолчит. Чем-то симпатична. Но предатель найдется. Или хоть болтун. И это очень хорошо!
Наконец подземный ход. Там уже подпрыгивает от нетерпения Луковка.
— Есть письмо! Я уже и чернила подобрала — похожие.
— Погоди. Сначала прочту.
Взгляд шарит по строчкам. Главное — вот: атака без условного сигнала. На шум боя. Это следует изменить. И забросить в город отравленное ложью письмо летучей стрелкой. Чтоб в городе знали: атака по условному сигналу. Тем, что битва стихла — не смущаться, отступление ложное!
Последний день перед битвой Немайн проспала. Впрок. Раз уж сказанула сдуру «ночью не больше, а днем не меньше четырех часов» — так тому и быть. Засветло обошла позиции. Проверила бочки с маслом и жиром, факелы. Запасы стрел. Позавтракала ужином из солдатских котлов. Бодрилась. Шутила. Навестила Луковку — эта тоже перешла на дневной режим. Что поделать — камнемет разбрасывает триболы, железные шары с четырьмя шипами: три — в землю упереться, один — врагу. А это ночная работа, иначе саксы увидят, куда те легли, и не полезут ноги колоть. Убедилась — все готово. Оставалось лезть на одну из дозорных вышек и ждать атаки.
Проходит час, другой. Ночные краски сгущаются, понемногу превращаясь из ярких в мрачные, когда Луна, пособница саксонская, прячется за холмом. Но саксы показываются. Может, догадались, что письмо перехвачено? И ударят утром, по невыспавшимся?
— Пора?
Граф Окта. Кони, впряженные в колесницу, и те фыркают тихо, соблюдая тайну. Предпоследняя команда, которую следует отдать шепотом.
— Выступай. На тебя очень надеюсь. Если они не полезут ночью, то, что ты выбрался из лагеря, станет главным моим достижением на сегодня.
— Не беспокойся. Когда в Роксетере ковали наконечники стрел, там знали, что пользоваться ими буду я. По крайней мере, большими. И сестру твою сберегу.
Ушел. Интересно, как он Эйру опекать собирается? Ее и все пять колесниц, что все еще на ходу. Все-таки как судно назовешь, так оно и поплывет. Две из семи «Пантер» сломались на переходе в полторы сотни километров. Без боя. Кажется, пора пересматривать конструкцию. Чтоб получился «Т-34-85». Или хоть «Шерман». А заодно придумать применение для трехосной рессорной повозки, помимо обозного. В Рождественскую битву только обоз и спас! А если сделать на основе таких колесниц специализированные подвижные укрепления?
Тут и выяснилось — просто взять и представить вещь у Немайн не получается! Клирик, если нужно, видел чертежи в голове, а ей нужна картинка перед глазами. Иначе образы путаются и сливаются, рождая невнятных чудовищ. Сида принялась вспоминать задачки из полузабытого курса начертательной геометрии, но проявить перед глазами абстрактные линии не получилось. Зато, взяв за пример один из окрестных холмов, удалось мысленно дорисовать простые сечения плоскостями… И тут абстрактная линия взбухла вражескими воинами. Саксы все-таки начали атаку.
Колонна старалась идти тихо, крадучись, и сиду никак не покидало ощущение, что перед ней разворачивается бездарная кинопостановка и орда статистов сумеречным днем изображает ночь и скрытность. Впечатления впечатлениями, но… Этот шепот — последний.
— Готовьсь!
По лагерю пробегает шелест. В спящих гленцы не играют давно. Теперь же стрелы ложатся на тетивы, руки перехватывают копья и билы покрепче. А вот теперь громко:
— Свет!
Загораются факелы. Не фонари — ориентиры. Прямой крест, косой, круг с крестом…
— Альфа! Прямой, возвышение два, — значит, две ладони. — Бей!
— Гамма! Круг, возвышение один. Бей!
Враг успевает понять, что замечен. Уйти от стрел — нет. Даже щиты подняли на звук. Два лагеря работают, третий ждет. Одна колонна? Не верится, другие просто поотстали. Вот и они. Хорошо, что есть река: Немайн со своей вышки видит все позиции войска. При полностью круговой обороне такое бы не получилось.
— Бета! Прямой, возвышение один. Бей! Альфа, круг, возвышение два. Бей!
Вторая колонна успешно влипла в «минное» поле. Не простенькое, наспех набросанное прошлой ночью, а любовно вкопанное. И если трибол всего лишь пропорет ступню, то стрекало и до живота доберется. А ведь простейшая вещь. Даже без пружины. Грабли, да и только. Но грабли, верхняя часть которых вооружена железным острием. Простеньким, без режущих кромок. Дешевка. Даже не дротик. Вот только что должен подумать враг, напоровшись ночью на засаду из сотни-другой подобных штуковин? Особенно если римские военные трактаты наизусть не учил, зато слыхивал сказки о сидовском колдовстве, обращающем траву и кусты в непобедимые армии?
Этой колонне хватило капканов и стрел. Зато первая прорвалась ко рвам. Теперь врага видит уже не одна сида. А тем, кто бой еще только слышит, стоит напомнить:
— Все хорошо! Все держим! Бей!
Фашины летят в ров, а в фашины — зажигательные стрелы. Наконечник у каждой — клетка с раскаленными углями, да крюк острей рыболовного: за крыши цепляться. Ну, или вот — за фашины. А то, перелетом, и саксу за щит. Или за рукав. Или за штаны. Жаль, мало огневых наконечников. Фронт широкий, саксов много. Господи, до чего же их много! Даже в одной колонне. Один ров уже перешли — во второй защитники льют масло, поджигают. Кое-где уже и билами отмахиваются.
— Все укрепления держатся!
Пока это так. Пусть это и будет так! Окта, где ты? А, вот и он. Рукой машет. Где проплутал лишний час? Непонятно. А что поделать — ночь. Спасибо, вообще вышел куда собирался…
После битвы Немайн пришлось перед Октой извиняться за дурные мысли: причиной опоздания стали не блуждания в потемках, а третья колонна. Вот она как раз блуждала, хотя должна была атаковать вдоль берега Северна. А в результате столкнулась — лоб в лоб — с группой графа Роксетерского. Окта спешил зайти в тыл первой колонне. Они могли разминуться в безлунной тьме. Тогда кто первый заметил врага, тот и победил. Но вышло иначе, и пять колесниц, шедших в голове британско-мерсийской конницы, врезались в пешие порядки саксов. Те успели поступить «правильно». Слухи о колесницах ходили давно. Потому вожди припомнили слова уэссекского советника, отзывавшегося о боевых колесницах с крайним пренебрежением. По его словам выходило: достаточно расступиться и забросать возниц дротиками.
Саксов подвела заносчивость греков и римлян. Впрочем, жизнеописатели Александра и диодохов ругали колесницы серпоносные, а Цезарь удостоил умеренной похвалы британские именно за то, что, способствуя маневренной партизанской войне, в битву не лезли.
Саксы расступились, но до дротиков дело не дошло. В брешь ударила кольчужная конница. Посыпались удары. Проходя сквозь строй, колесницы вреда особого не нанесли. Разве Анна вновь окровавила крюк, а Окта любезно вернул врагам ту самую франциску, из-за которой остался без любимого скакуна и на ближайшие недели лишился способности ездить верхом. Зато, прорвавшись, ударили болтами в спины.
Вслед за ними на тыл саксов обрушились всадники. Штурмовой строй, не приспособленный к таким перипетиям, рухнул. От резни саксов спасли только крики фанфар. Окта собирался выполнять главную задачу, а не головы резать — хотя новый меч в который раз показал себя оружием надежным, — и просил рассечь острием десяток бегущих. Но гоняться за славой, когда союзники изнемогают? Теперь, поднявшись на холм, граф увидел всю картину. И в который уже раз подивился предусмотрительности бриттской богини.
Этот холм она собиралась окопать. Включить в линию укреплений. Хотя бы гребень. Но лишние полторы мили удлинили бы циркумвалационную линию вдвое. Выбирая между вторым рвом и холмом, Немайн выбрала ров. Теперь ров был завален, а с холма, под гору, катились саксы. Возле иссеченного частокола единственный небольшой резерв пытался не пустить врага внутрь укреплений. Зато теперь на вершину холма взошла его конница. У четырех других колесниц иная работа. Прежде чем возглавить таранный удар, Окта приветственно помахал огням лагеря. Знал: сида увидит.
