Андрей Левицкий - Я - сталкер. Рождение Зоны

Против собственной воли он достал из кармана одного из погибших товарищей пульт, и на клетках щелкнули замки. Пригоршня ударил решетчатую дверь ногой, бросился ко мне, подергал свой стальной ошейник с красной кнопкой и пожаловался:

– Такой вот у меня джихад, – перевел взгляд на Картографа и сказал: – О, теперь уверен, все будет в порядке.

– Ничё, выкрутимся.

– Я уж постараюсь, – он поднял гаусс-винтовку одного их трупов.

Май взял себе такую же. Вторую протянул Искре.

Я быстро заговорил через шлем:

– План такой: мы заманиваем конвойных, срываем с них арты, телепаты берут людей под контроль. Пригоршня и остальные в игру вступают только после того, как мы начнем стрелять. Сначала ваша задача – не отсвечивать. Далее действуем по обстоятельствам. Когда перебьем охрану, пленные отведут нас к Канцлеру.

– А взрывчатка? – Пригоршня потер шею.

– Канцлер не будет тебя убивать, ему нужен генератор.

– Хорошо, а дальше что делаем?

Качнулся, приземлившись, шаттл, и Картограф метнулся к приборам, чтобы впустить конвойных.

– Действуем по обстоятельствам, – крикнул я и, опьяненный азартом вооружившихся телепатов, зашагал к выходу. – Тела уберите! Быстро! Картограф, приглуши освещение, чтоб не было видно крови.

Я встал у люка, удерживая винтовку небрежно, стволом вниз. Мысли гвардейцев прочесть было невозможно, и я абстрагировался, чтобы волнующиеся телепаты мне не мешали.

Люк распахнулся полностью. У трапа стояло семь человек – всего-то, я думал – больше будет. Один из них примороженно улыбнулся:

– Долгого лета! Слава Канцлеру! – и вскинул руку.

Военные были в темно-синей форме без вставок: строгий китель, черный пояс, черные брюки – скорее всего, нас встречали особы, приближенные к Канцлеру. Зеркальные забрала шлемов не позволяли разглядеть их лиц.

– Слава Канцлеру! – отозвался я и сделал приглашающий жест. – Проходите.

Наверное, что-то в моей речи насторожило встречающих – приветствовавший меня напрягся и подался вперед, держа гаусс-ружье у бедра. С близкого расстояния не промахнется.

– Все по плану, – ответил он, – выгружайте. Где командир?

Ясно. Он знает командира по голосу.

– Там, – я мотнул головой, – готовит груз.

Пока болтали, можно было осмотреть помещение: шаттл стоял в большом ангаре без окон, видимо, влетел в люк, который уже закрылся. В противоположной от меня стене была дверь – единственная, так что понятно, куда идти. Военные стояли полукругом. Начни я стрелять – меня положили бы на месте.

– У нас трудности возникли, – доверительно сообщил я, изображая идиота, – один чужак выходить отказывается. Вот, уговариваем. Поможешь?

Он уже сделал шаг в мою сторону, и тут военного осенило:

– А ты кто? Не узнаю тебя. Назовись.

Приплыли.

– Да ты чего? – я сделал вид, что обиделся, и отступил поглубже в салон. Надеюсь, Картограф сообразит закрыть люк, если начнется пальба. – Как – не узнаешь?!

Военный надавил на спусковой крючок, но я был готов и успел выстрелить первым, прицелился во второго – и снова выстрелил, пока они не поняли, что происходит.

Спрыгнул вниз. Железный пол больно бьет по пяткам… перекатиться, снова выстрелить, почти не целясь… Третий готов! В меня стреляют – упасть, кувыркнуться через плечо вперед, уйти в сторону. Наши палят из люка. Спрыгнувший Пригоршня скалится:

– Не ждали?! За ВДВ, мать его перемать!!!

Падает четвертый военный. До них дошло, что случилось, они отходят, ведут огонь. Работают слаженно. Вооруженные манипуляторы присоединяются к нам, а следом из шаттла выпрыгивает Картограф – очень эффектно.

Может быть, его не узнают, по крайней мере, появление народного героя ничего не меняет.

Трое оставшихся военных понимают, что численное преимущество на нашей стороне, но сдаваться не собираются. Хорошо бы не успели сообщить о происходящем. Пригоршня прячется за шаттлом и стреляет из укрытия.

– Одного оставьте! – командует Картограф.

Укрыться военным негде, но они отчаянно огрызаются…

Потом упал Сизый. Я надеялся, что манипулятор просто ранен… но из-под него на железном полу расползалась темная лужа крови.

– Сдавайтесь! – крикнул Картограф. – Тогда оставим в живых!

Противник не ответил. Май не обнаруживал себя, укрывшись в шаттле, но теперь выстрелил два раза в того военного, что стоял левее – и горожан осталось двое. Они отступили к двери. Один стрелял в нашу сторону, заставляя залечь, второй возился с замком, набирал код.

– Сдавайтесь! – повторил Картограф.

Нас с ними разделяло метров десять.

Пригоршня, внезапно покинув укрытие, кинулся к военным: прыжок, кувырок, перекат, выстрел над головами – в двери образовалась дыра. Один из «синих» выстрелил, но Никита ушел с линии огня. Второй раз нажать на спусковой крючок гвардеец не успел: я жахнул ему в ногу.

Оставшееся расстояние Пригоршня преодолел в несколько прыжков, ухватил за ствол ружье врага, который возился с дверью, дернул вверх и восходящим ударом ноги пробил военного в пах. Тот замычал, выпустил винтовку и сложился пополам. Вооруженный человек часто забывает, что у него есть ноги, и не пользуется ими. Попробуй отобрать пушку – будет держать, и делай с ним, что хочешь. Например, по яйцам бей – никто этого не ожидает. Раненого Никита, бросив оружие, схватил за плечо и рванул на себя, одновременно ударив коленом в живот. Удар пришелся в «солнышко», и противник обмяк.

– Все, – сообщил напарник с деланой небрежностью. – Делов-то.

Он казался довольным и спокойным, будто не было смертоносного ошейника. Я кинулся к Сизому – около него уже стояли, опустив головы, Длинный, Рыжий, и суетилась Искра, пытаясь делать непрямой массаж сердца. При каждом нажатии на грудную клетку изо рта Сизого вытекала струйка крови. Его открытые глаза смотрели в пустоту.

Я на миг расслабился, и меня накрыло волной скорби – телепаты оплакивали смерть товарища. Ощущение было, будто отрезали кусок души, и разверзшаяся черная дыра поглощает мир.

Пригоршня возился с пленными, срывал с них защитные артефакты.

Чтобы не думать о гибели Сизого, я решил заняться делом и тоже обыскать пленных. Под куртками на шнурках я обнаружил незнакомые арты – кристаллы, похожие на аметист.

– Что это, не знаешь? – спросил я у Картографа.

– Знаю, – он помрачнел. – Мы называли его «преданность». Есть маленькие, дочерние. И есть один сильный, у хозяина. Те, кто носят маленькие, всецело преданы хозяину, и подумать не смеют о том, чтобы снять артефакт. Кажется, я знаю, кто их подчинил.