Опричник (СИ) - Теплова Арина

— Погоди, — остановила она его. — Дай мне желание у Чаши загадать.

Он кивнул, и она убрала свою руку с его лица.

В следующее мгновение Людмила перевела свой жгучий взор на Чашу. Дрожащими руками, чувствуя, что именно сейчас вершится ее судьба, она медленно, словно запоминая каждое мгновение, зачерпнула воды. Мирон услужливо протянул ей нож, и она, сделав небольшой надрез на пальце, капнула три капли своей крови в воду. Мгновенно Чаша вспыхнула необжигающим пламенем, и девушка завороженно смотрела за этим, бережно сжимая древнюю реликвию в руках. Спустя миг Чаша погасла, и Людмила ощутила, как бешено колотится ее сердце уже в ушах. Ни любовь к мужчине, ни любовь к Родине, ни счастье иметь детей — желания, которые она уже давно похоронила в своем испепеленном сердце, не могли теперь заглушить и изменить того яростного пламенного желания, к которому она стремилась долгие сотни лет, и которое она выстрадала своей кровью и болью.

— Чаша, молю тебя, исполни волю мою, — спертым от волнения голосом выдохнула Людмила над драгоценным сосудом. — Подари мне покой смерти, чтобы душа моя оставила эту бренную землю, и я тихо спокойно умерла. Ибо более нет у меня сил жить в этом мире… Прошу даруй мне смерть…

Медленно вылив воду на землю и, подняв Чашу к небесам, девушка отразила как вмиг яркий огненный луч, взметнувшийся из Чаши, достиг небес и исчез в зияющей вышине. Она облегченно выдохнула и невольно перевела взор на Мирона, а потом на Василия. Замерев, молодые люди смотрели на нее непонимающими оцепеневшими взглядами, явно не понимая, что она теперь попросила у Чаши. Ведь они ожидали того, что она будет просить за брата.

— Что ты сказала?! — первым пришел в себя Мирон.

Она же, безмятежно и счастливо улыбнувшись, протянула ему Чашу и пролепетала:

— Простите, меня…

Почти всунув Чашу в руки Сабурова, Людмила стремительно поднялась на ноги, и вдруг ощутила, как ее тело начало словно искриться изнутри. Отвернувшись от молодых людей и быстро отойдя от них на пару шагов, девушка подняла свои руки, и торжествующе увидела, как кожа на ее ладонях начала покрываться небольшими морщинами. Она вновь облегченно улыбнулась и, устремив лицо к небу, сладостно выдохнула, понимая, что все теперь случиться и еще немного и ее желание сбудется до конца, и она будет свободна.

Вдруг около нее оказался Мирон и, схватив девушку за локоть, резко развернул ее к себе. Людмила отметила, что заветная Чаша одиноко лежит на земле, и древняя реликвия явно была не важна для Сабурова в этот миг.

— Не пойму ничего, Людушка! — выпалил взволнованно Мирон в ее бледное прелестное лицо. — Ты смерти хочешь? Ты пожелала умереть?

— Да, — кивнула она и попыталась отвернуться от него, но он порывисто и неумолимо и в тоже время ласково обхватил ее лицо ладонью, и развернул ее головку к себе.

— Говори немедля, что это значит?! — прохрипел он в сердцах. —  Отчего ты смерти желаешь?!

Она долго смотрела на него, словно не решаясь вымолвить хоть слово. А Мирон явственно отмечал, как лицо ее стало, как-то меняться, словно становилось взрослее.

— Проклята я, Миронушка, — пролепетала она, и ощутила, как в боку у нее немного закололо, и ее ноги стали более слабыми, а зрение не таким зорким. — Более двух сотен лет, как проклята…

— Кем проклята?

— Колдуном, который обманул меня давным-давно…

— Объясни, прошу… ничего я не пойму, — нервно воскликнул он.

Она тяжко выдохнула, отмечая, как движенья ее руки стали не так плавны, как раньше, и ответила:

— Не монахиня я, и никогда не была ею. Хотя я и девственна уж двести с лишним лет. Но пострига никогда не принимала, и в монастыре не жила. Обманула я вас, братцы, чтобы напрасно вас в грех не вводить. И чтобы не видели во мне девицу то… Ибо не надобно этого было… И нет у меня болящего брата никакого, которому помочь надобно…

— Что же ты хотела, милая? — как-то несчастно произнес Сабуров, ощущая, что вокруг девушки, теперь словно творится нечто жуткое странное и неумолимое, что нельзя было уже изменить.

— Смерти я жажду. А Чаша теперь даровала мне ее…

Вдруг она закашлялась, и ощутила, как ее дыхание стало чуть хриплым. Она понимала, что с каждым мигом, ее тело, словно проживая за секунды года, стареет, и многие старческие болезни стали охватывать ее существо.

— Тебе плохо, милая?

— Так и должно быть, ведь я старею, — объяснила Людмила. — Быстро старею, ибо мне уже двести семьдесят лет, и тело мое давно жаждет этого, — с какой-то безумной радостью вымолвила она. — Ведь я ведьма, Мирон…

— Ведьма?

— Ведьма…не по своей воле, видит Бог, но я стала ею. Я скрывала это от вас, братцы, — произнесла она и устало присела на траву. — Ибо знай вы всю правду обо мне, вы никогда не взяли бы меня с собой… А вы нужны мне с Василием были, Миронушка, как воздух нужны. Вы могли Чашу добыть. Сама-то я уже сто с лишним лет добыть ее не могу.

— Так ты давно про Чашу ведала?

— Да. Уже несколько сотен лет…

Мирон тоже опустился на колени на траву, рядом с нею, и проникновенным взором отражал, как весь облик девушки уже изменился. Многое морщины уже покрывали ее кожу, а тело стало чуть сгорбленным. Она словно сильно уставшая, сидела на траве, и ее голосок, ранее звонкий словно колокольчик, теперь звучал более низко и сухо. Мирон отметил, что Василий стоит в нескольких шагах, и не сводит с них поглощающего взгляда и, слыша все их слова, словно боится вмешаться и, почтительно замерев, лишь ловит их фразы.

— Ведь ауру нечисти-то я вижу, — произнесла Людмила. — Ибо едва ведьмой я стала, то смогла видеть ее. Многие годы я ведала и знала, что нечисть владеет частями Чаши и творит зло. Но я не могла добыть части Чаши и остановить зло. Ибо я слишком слаба… Но едва я услышала от людей Суздаля, как вы расправились с теми упырями, я поняла — Вы ниспосланы мне Всевышним. Но я не знала, как приблизиться к вам с братом, и сделать так, чтобы Вы помогли мне Чашу добыть. Оттого и придумала сказ о том, что колдун, который тогда владел Чашей, якобы хотел убить меня. На самом же деле, он никогда даже не видел меня. Я тайком в его подземный дом пробралась…

— Правда? — пораженно вымолвил Мирон, отчетливо вспомнив тот миг, когда увидел девушку, прикованную к каменной стене в логове колдуна. —  Как же ты к колдуну пробралась незамеченной?

— Я дождалась пока его слуги из подземного хода выйдут за припасами, и пробралась за ними. Они не увидели меня…

— Купец запасы съестные привозил за пять дней до того, как я пришел к колдуну.

— Верно, — кивнула Людмила. — Все это время я пряталась в подземелье в кладовке, а когда слуги спали, я немного ела свеклы и капусты. А через пять дней едва услышала, как ты рушишь одну из стен, чтобы пробраться в его логово, я быстро устремилась в его каменную горницу. Колдун увидел меня и попытался убить. Но я быстро пробежала внутрь каменной темницы, что сбоку его горницы была, и в это мгновение ты появился на пороге. Далее колдуну было не до меня.

— А приковал тебя к стене кто? — пораженно выдохнул Мирон, окончательно опешив от слов девушки.

— Сама. Я ведь ведьма. Почти две сотни лет я пыталась хоть немного совершенствовать свои навыки, данные мне при проклятии. Теперь я могу взглядом немного плавить металл да огонь возбуждать, да остужать до льда. За двести с лишним лет научилась я этому, и ведьмины силы позволили это делать. Там в каменной темнице колдуна, кольца на стене уже были, я только всунула руку в железо, да расплавила его глазами и затем остудила холодом…

— А огонь, которым охранник в подземелье колдуньи вспыхнул, тоже ты разожгла? — догадался тут же Сабуров.

— Да, — кивнула она медленно. — Могу я из немного горящего пламени, глазами сильнее огонь зажечь, чтобы полыхал яростнее. Главное, чтобы хоть искра огненная была, а далее распалить огонь не трудно…

— А тогда на Купалу, круг огненный ярко вспыхнул на несколько аршин, загораживая нас от мавок, тоже ты сделала, ведьма? — вмешался недовольно Василий, который стоял в трех шагах, и также ничего не понимая, смотрел на них мрачным взором. Известие о том, что Людмила ведьма и тайком использовала их с братом для своих целей, ему совсем не по душе было.