Кирилл Мошков - Увидеть Хозяина
С каким невероятным облегчением услышал я сзади – из коридора, со стороны, противоположной той, откуда меня притащили – чей-то хриплый мужественный голос:
– Полиция! Бросить оружие!
Бросили, правда, меня. Я неловко упал на четвереньки, чувствуя, как по сторонам глухо шлепают разрядники, услышал глухой звериный вопль над своей головой, и один из здоровяков рухнул возле меня, разбросав ноги, а второй покатился в другую сторону и замер там, натолкнувшись на скрюченные ноги толстопузого охранника, которому я внушил, что в воздухе этого коридора внезапно кончился кислород. Шлем соскочил с головы того, что упал рядом со мной. У него были коротко остриженные светлые волосы, заметный шрам на виске и обычные человеческие уши.
– Их надо сталью, острой холодной сталью!
Этот голос я узнал.
Ланселот схватил меня за руку и рывком поставил на ноги.
– Цел?
Позади гулко хлопнуло, потом еще и еще. Потянуло серной вонью.
– Вроде цел, – просипел я.
Реостат – это он кричал "полиция, бросить оружие" – ухватил меня жесткими пальцами за подбородок, повернул мою голову влево, вправо, втянул хищным крупным носом воздух.
– Ренцимаром брызгали? – деловито осведомился он.
– Не знаю… – просипел я. – Аэрозоль… конфетами пахнет…
– Ренцимар, – уверенно кивнул шкипер. Только тут я сообразил, что он выглядит совершенно необычно для себя: встреть я его сейчас на улице – принял бы за завсегдатая "Атавистик Шато". На нем были кожаные брюки и потертая коричневая кожанка на голое тело; на распахнутой груди, покрытой рыжей растительностью – крупный темный металлический крест, волосы повязаны темно-красной банданой с белым узором.
– Здорово, брат, – кивнул мне Святослав.
– Ходу, ребята, закрывают, – крикнул Ланселот.
Реостат потащил меня к шлюзу. Шлюз опускался страшно медленно, мы успевали с гарантией. Правда, из правой двери выскочил было еще один рослый охранник с разрядником, но два или три шлепка парализующих зарядов отбросили его недвижимой тушей в угол помещения. Мы пробегали под опускающейся плитой, меня тащили в середине, мне еще трудно было передвигать ногами, и у меня не было оружия. Я пригнул голову, потому что плита опускалась, и в прорези ладанки я увидел яркий свет шара.
На нем были наши следы, оранжевые блики, но впереди, перед нами, все было залито неприятным зеленым, а за мрачной зеленью таилась грозная черная тень.
Рядом был Ланселот, и Реостат, и Святослав, был Като все в той же студенческой курточке, но при обоих самурайских мечах, был Стивен Сатклифф в такой же красно-белой бандане, как у Реостата, был Дик Лестер, мрачный, заросший бородой по самые глаза и вооруженный здоровенной старинной секирой. И я. Нас было семеро. И я уже знал, что делать: хотя ноги обретали нормальную подвижность довольно медленно, я заставлял себя идти ровно, и мы, проскочив под закрывающейся плитой, двигались теперь по широкому коридору, и навстречу нам сначала выбегали люди, но всем им теперь, под моим неослабевающим нажимом, было совершенно невозможно поднять оружие, сонная пелена затягивала их сознание, и ни один из них не был защищен психоблокираторами, они выпускали оружие из рук и валились на пол, и я приказывал им спать полчаса, а потом все забыть; а потом были анги, много, десятки, и я не всех их успевал заморачивать – мне не удавалось их усыпить, я не знал, как работает их психология и есть ли она у них вообще, так что я, как и тогда, в Цитадели, просто внушал им непреодолимый ужас, но некоторые не разбегались, и тогда в дело шла холодная, острая сталь Святослава и Като, которые шли впереди, и вот перед нами открылось обширное, мрачное помещение – наверное, та самая студия "Канала Отрешенных", трудно сказать, здесь сейчас не было света – но мы не пошли в глубину студии, откуда в нас стреляли: я просто стоял, вглядываясь в темноту, и отводил глаза тем, кто пытался попасть в нас, и пытался усыпить их или напугать, но не мог повторить тот трюк, что проделал в коридоре – потому что меня сейчас видели не только враги, но и друзья, и я боялся даже представить, что может случиться, если мое воздействие случайно повлияет и на друзей, и их сознание тоже уверится в том, что из окружающего воздуха пропал весь кислород. Я морочил врагам голову, отводил глаза, скрывал видимое и внушал то, чего на самом деле нет, а Святослав и Като стояли рядом со мной в боевых стойках, каждый в своей, с занесенными для удара мечами, и Дик Лестер прикрывал мою спину, поигрывая своей блестящей секирой, а Реостат, Ланселот и Сатклифф пытались справиться с хитрым механизмом, приводившим в действие некий лифт, читая при свете Ланселотова фонарика какую-то инструкцию, которую, как я понимал, составил для них Фродо Таук, и то и дело поправляя друг друга, потому что все надо было сделать сразу, с первого раза, и ошибиться при наборе каких-то там кодов было никак нельзя. По нам стреляли, но ни один выстрел не попал в цель – ни шлепки разрядников, ни беззвучные толчки плазмоганов, ни длинные, медленно летящие красные огненные плевки неведомого оружия ангов (существующие теории не сходились в вопросе природы этого оружия, и ближе всего к истине мне теперь казалась точка зрения отца Джирола, высказанная им в "Последнем из бессмертных" – что эти красные плевки действительно представляют собой горючую слюну ангов, воспламеняющуюся в момент выброса ее в воздух). Я уже совсем уверенно стоял на ногах, и даже руки, которые я непрерывно растирал, уже совсем отошли, хотя их теперь нестерпимо кололо. В нас теперь не могли попасть, потому что я прикрывал своих.
Я прикрывал своих – делал то самое, чего не успел сделать там, наверху, в гараже, и таким образом старался хоть немного загладить свою вину перед славным Збигневом Мао, храбрым майором, который так искренне болел душой за огромную, равнодушную и вечную Империю и который так хотел быть сейчас вместе с нами, но уже никогда не сможет, потому что его убили.
Эпилог. Из лифта в лифт
Лифт опускался очень долго. Временами его трясло и раскачивало, временами он шел ровно, и неослабевающая легкость в животе напоминала, что он опускается с очень большой скоростью.
Я вспомнил, как необычно долго спускался в лифте в то далекое утро в Белграде, открывшееся для меня сырым вечером на Новой Голубой Земле. Я вспомнил наш сокрушительно тяжелый подъем в лифте, устремившимся с вершины Цитадели прямо в Космопорт. Я вспомнил, как какой-то томительно глубоко опускающийся лифт преследовал меня в детских кошмарах там, далеко, давно – там, где я родился.
Я узнал этот лифт из ночных кошмаров: я ехал в нем сейчас.
Мы переговаривались вполголоса. Мы знали, что самое главное случится, когда лифт остановится, но мы не говорили об этом. Мы рассказывали друг другу, как прошли последние две недели.
Я узнал, как Дик купил свой топор – это оказалась никакая не секира, а топор тоскалузских дровосеков. Отводя глаза Любителям, следившим за Диком, он ездил на ярмарку традиционных ремесел Тоскалузы. Лес на Тоскалузе валят и сейчас, потому что прославленная тоскалузская мебель из настоящего органического дерева пользуется устойчивым спросом по всей ближней части Галактики, вплоть до Внешнего Ядра; правда, нынешние лесорубы пользуются плазменными резаками, но топоры с длинными ручками изготавливают до сих пор, хотя бы как сувениры для туристов. И этот топор, похожий на боевую секиру, был сувенирный, но ручной ковки, специальной закалки, способный противостоять легендарной крепости тоскалузского "бронзового дерева".
Я рассказал, что записал целый альбом с Тетрой, и выяснилось, что Реостат был на том моем памятном первом выступлении в "Шато" и потом – на ее концерте в "Ящерице", видел и меня за барабанами, но подходить из конспирации не стал, хотя теперь понимает, что и меня, и его все равно пасли, если не в клубе, то снаружи; выяснилось также, что он хорошо знаком с Тетрой через каких-то общих друзей, едва ли не родственников, кто-то там из этих друзей на ком-то был когда-то женат, и что записку для меня в тот первый день он передал напрямую, увидев меня в "Атавистик Шато" перед началом и затем через бар пробравшись в артистическую к Тетре с просьбой выложить на барабаны комплект палочек и затем передать от него, Реостата, записку тому, кто выйдет на этих барабанах играть. Выяснилось также, что Тетра сначала была категорически против, потому что не верила, что кто-то из современных барабанщиков сможет без продолжительных репетиций войти в ее музыку, основанную на седой древности.
Стивен рассказал, что взял полагающийся ему ежегодный отпуск и по всем документам должен сейчас находиться на уютных субтропических пляжах северного побережья Сибири. Чтобы не привлекать внимания, он тоже покупал оружие здесь, на Телеме, потому что из ближайших к Компу миров только на Телеме можно купить что-то из холодного оружия – ну, оружия серьезнее десантного ножа. Он прилетел не в Лисс, а – из конспирации – в Грейтер-Сидней, откуда потом три дня добирался на взятой у знакомых за непомерные деньги машине, чтобы не оставлять свое имя в регистрационных файлах авиакомпаний или автопрокатных контор. Там, в Грейтер-Сиднее, он купил в антикварном магазине скимитар – ритуальный ятаган со Стагола. Сопроводительные документы этого оружия прослеживают его историю на глубину четырех столетий, так что, если приведется выжить, Стивен собирается подарить его какому-нибудь музею.
