Дмитрий Воронин - Арена
Впрочем, кое-что отличалось от обычного антуража кабинета. Например, четыре стула у стены были заняты – там восседали, если можно так сказать, фигуры, даже близко не имеющие с человеком ничего общего. Просто комки глины… или пластилина, серого цвета – ни конечностей, ни глаз и иных «отличительных признаков». В первый момент их можно было вполне принять за предметы неодушевленные, и Саша, не знай заранее, с кем предстоит иметь дело, так бы и сделал. И что с того, что «предметы» эти постоянно находятся в движении, их форма – бесформенная по определению – постоянно изменялась, как будто текла. Так свеча оплывает под воздействием огня, только в данном случае изменения происходили быстрее.
Когда они вошли в кабинет, там никого, кроме далатиан, не было. Ни охраны, ни грозных стволов, нацеленных на чужих. И тем не менее они совершенно спокойно оставались на своих местах. И даже Штерн не сделал попытки подняться навстречу посетителям – а это было неизменным ритуалом независимо от того, кто входил в эти стены. Обычно шеф всегда вставал, выходил из-за стола, протягивал руку… теперь же остался неподвижен, и даже руки, лежащие на полированной крышке стола, не шелохнулись. Как приклеенные.
– Я думаю, стоит всех позвать, – заметил, стоя в дверях, Трошин, невольно поймав себя на странном ощущении.
Ощущение было необычным и настолько сильным, что сомневаться в его истинности не приходилось, своим инстинктам Саша доверял. Он вдруг понял, что сейчас он здесь не главный. То есть не просто уступил роль командира, став одним из равных, – таковое случалось достаточно часто и раньше, будь то планирование стратегии на следующую Арену или банальный спор с женой из-за какой-нибудь мелочи. Даже в присутствии Штерна, дававшего очередные ценные указания, он, Трошин, всегда сохранял за собой какие-то права… хотя бы право послать всех к бесу, повернуться и хлопнуть дверью.
Теперь же он почувствовал себя пешкой, хозяин которой, великий шахматист, намерен сделать ход. Имеет ли право пешка задумываться о том, каковым этот ход будет, какие последствия вызовет? Пешка должна бездумно и безразлично ожидать команды, да и потом выполнять ее механически, не шевеля извилинами и не открывая рта. Кто она такая, пешка, чтобы хотя бы поднять взгляд на хозяина?
– Да-да, конечно… – Лигов ответил как-то по-особому небрежно, вскользь, мимоходом… Так ребенок, воскликнувший «ой, мама, смотри – собачка!», натыкается на равнодушное «угу» замотавшейся за день родительницы, которая, наверное, даже толком не расслышала обращенной к ней фразы.
Сердце екнуло. Вот он, шахматист… неторопливо опускает свою задницу в одно из кожаных кресел. Трошин обернулся, пробормотал столпившимся в приемной, чтобы заходили – пробормотал вяло, даже удивляясь самому себе, с чего бы его волновали такие вещи. А затем побрел к ближайшему креслу.
В голове мелькнула мысль: а если заставить себя сейчас повернуться и выйти? Интересно, получится ли? Или организм, по каким-то пока еще не понятным причинам, взбунтуется и откажется выполнять команду мозга. Пожалуй, это его не удивило бы – чего-то в этом духе стоило бы ожидать. Он подумал, что сопротивляться ему не хочется. Даже нет, не так… о сопротивлении было даже думать неприятно. Гораздо проще пустить все на самотек, подчиниться – легко и без душевных мук отдаться на волю течения. Скрипнуло кресло, принимая в себя его немалый вес. Рядом рассаживались друзья, спокойно, без вечных взаимных подколок – вообще не издавая ни звука. Просто входили, садились и замирали – ничем не лучше, чем приклеенный к своему месту Штерн.
Лигов, не поднимаясь с кресла, протянул руку и взял со стола небольшой прибор. Некоторое время крутил какие-то ручки…
И все наваждение пропало разом. Мир вновь обрел краски, мозг – свободу не только мыслить, но и отдавать реальные команды телу. Из-за спины послышалось короткое ругательство, голос принадлежал Петру. Вернулись звуки – теперь было слышно дыхание товарищей – неровное, даже какое-то… возмущенное, что ли. Если дыхание может быть возмущенным.
– Поясняю, – Лигов заговорил своим обычным спокойным голосом, – этот прибор создает поле, подавляющее один из компонентов мозговой активности, известный вам под понятием «воля». Действует на всех разумных рас биологического типа, правда, требует определенной подстройки. К сожалению, радиус действия ограничен, и требуется не менее двадцати минут, прежде чем свобода воли будет полностью подавлена. Также излучение экранируется любым материалом толще э-э… девяти миллиметров. Кажется. Излучение может быть объемным или поляризованным. Последний вариант вы можете наблюдать, сейчас на заключенных поле действует, на вас – нет. Находясь под воздействием поля, объект полностью лишен возможности принимать самостоятельные решения.
– Когда нас пытались задержать… почему они не попытались воспользоваться таким прибором. – В голосе Лики сквозило отвращение.
Саша ее чувства вполне разделял. Это был отвратительный, омерзительный агрегат – любые пытки лучше, чем такое вот уничтожение личности. Пусть и временное. Даже заключенные в фашистских концлагерях имели право выбора – либо подчиняться, либо умереть. Или бороться – что с высокой степенью вероятности означало ту же смерть. Здесь же живое, разумное существо было лишено даже такой возможности. Только тупое подчинение…
– Применение подобной аппаратуры строго контролируется, даже в случае миров, входящих в Ассамблею. Здесь он, помимо прочего, попадает еще и под «Закон изоляции». Попытка его использования вызвала бы вмешательство следящих систем спутников наблюдения. СПБ имеет данные приборы, этот подает спутнику контрольный сигнал. Сейчас я ослаблю поле, они смогут говорить.
Он снова принялся вращать верньеры, пока не хмыкнул с явным удовлетворением. Затем поднял глаза на Штерна, все так же безучастно сидевшего за столом. Бывший шеф «Арены», казалось, даже не замечал происходящего – будто бы и не было в его кабинете людей и нелюдей, малопонятных приборов и груды оружия. Его глаза равнодушно смотрели в одну точку, расположенную где-то на обоях, а лицо не выражало ничего – только полное, абсолютное безразличие ко всему.
Но вот зрачки шевельнулись… еще раз, затем еще. Глаза медленно, будто бы нехотя, обежали присутствующих, затем уставились на Лигова.
– Сейчас я начинаю расследование действий представителей Далата на планете Земля, в рамках Права, полученного посредством Спора. Назови свое имя.
Голос Дана звучал сухо, нейтрально. Он словно бы даже не приказ отдавал и не ответа требовал, просто произнес вслух несколько слов, для себя. Но для Штерна это, видимо, было вполне достаточно.
– Леин Ля Хаар…
– Имя и статус на этой планете.
– Генрих Генрихович Штерн. Директор компании «Арена». Владелец Команды. Диспетчер третьего уровня.
– Это впечатляет. Диспетчер третьего уровня… вот, значит, как. Хорошо, кто я?
– Ты аналитик Службы планетарной безопасности Ассамблеи. Регион компетентности – Земля.
– Хорошо. Обладаю ли я правом задавать вопросы?
– Да.
– Готов ли ты отвечать на вопросы?
– Да.
Дан, вздохнув с еле заметным оттенком облегчения, повернулся к Трошину.
– Это обязательная процедура официального допроса. Я обязан установить, что задержанный понимает, кем является он сам, кто находится перед ним, сознает, что следователь обладает полномочиями для проведения допроса, и готов отвечать. При этом тот факт, что воля задержанного подавлена, значения не имеет.
– Интересные у вас правила.
Дан криво усмехнулся.
– Ваши правила, думаете, лучше? Ладно, продолжим. Ну, с чего начнем?
Как много вопросов вертится на языке и как хочется выкрикнуть их прямо в лицо бывшему шефу. Выкрикнуть все сразу – и почему открыт сезон охоты на членов Команды, и почему уничтожены базы СПБ… только вот эти ли вопросы наиболее важны? Или есть и другие, которые нужно задать, только вот сформулировать их пока не получается?
Саша пожал плечами.
Такой краткий ответ, видимо, вполне Лигова удовлетворил.
– Кто отдал приказ на уничтожение Команды?
– Приказ отдал Диспетчер первого уровня.
Дан снова повернулся к Саше:
– Диспетчер первого уровня обладает высшей властью среди далатиан, находящихся на планете. Применительно к вашим меркам – он что-то вроде императора. То есть его власть абсолютна, и никто из далатиан не имеет даже помысла воспротивиться. Это просто невозможно. При рассмотрении этого дела я вынужден учесть, что права выбора Штерн не имел.
– Штерн, вы… – Саша попытался было обратиться напрямую к шефу, но тут же на его плечо легла ладонь Лигова.
– Извините, Александр, вопросы здесь задаю я. Да, я знаю, что в вашей истории эта фраза часто окрашивалась в неприятные оттенки, но факт остается фактом – я сейчас единственный здесь представитель СПБ, и отчет они могут держать только передо мной. Сейчас его воля молчит, и он ответит на любой ваш вопрос со всей возможной искренностью, однако потом сможет опротестовать каждый свой ответ. Он же прекрасно понимает, что сейчас происходит, и, хотя сейчас ничего не может с этим поделать, память сохранит целиком и полностью. Формально, то есть даже в том случае, если бы не применялось подавление психики, он имел бы право лгать вам. Мне он обязан говорить правду. Конечно, если бы мы встретились в другом месте и в другое время, он бы с готовностью лгал и мне… но эта возможность рассматривается лишь теоретически. Во избежание дальнейших проблем будет лучше, если любой задаваемый вопрос прозвучит в моем исполнении, договорились? Что вы хотели спросить?
