Андрей Круз - Земля лишних. Исход
Я протянул ему купюру в пятьдесят и две пластиковые двадцатки, расписался в книге как «Mrs. and Mr. Yartsev», и мы, поблагодарив за ключи, вышли к машинам. Нам достался домик под номером четыре, который стоял в дальнем углу сада. Остальные домики выглядели пустыми, и я подумал, что хозяин гостиницы тем самым проявил чувство такта, выделив нам самое уединенное место на своей территории.
Мы перегнали машины на крошечную стояночку возле домика, зашли внутрь. Огромная кровать с бронзовыми спинками. Туалетный столик в старинном стиле, сделанный настоящим мастером. Деревянные полы из толстых, потемневших полированных досок. Огромный трехстворчатый шкаф с резными завитушками на массивных дверях. Как дань местной специфике – стоящая в углу ружейная пирамида с полочкой для пистолетов и крючками, чтобы развешивать разгрузки и прочую военную сбрую. Но и пирамида сделана из темного дерева, с выдумкой, и выглядит не хуже всего остального в комнате. В просторной ванной комнате даже не ванна, а маленький фигурный бассейн, выложенный плоской речной галькой вместо плитки. Большое зеркало на стене над встроенной в деревянный столик круглой фаянсовой раковиной.
– Que bueno[56]… – протянула Мария Бонита.
– Очень хорошо, – согласился я с ней. – Мне кажется, нам дали бунгало для молодоженов.
– А мы разве хуже молодоженов?
– Я старше большинства молодоженов, – ответил я сокрушенно. – Я – «старожен», в таком случае. Синоним «старого хрыча».
Бонита схватила меня за руку:
– Пошли, надо проверить – а не врешь ли ты…
Территория Конфедерации Южных Штатов, г. Алабама-Сити. 24 число 6 месяца, понедельник, 23:40
Когда к вечеру у нас появилось свободное время, чтобы прислушаться к звукам, доносящимся с улицы, мы услышали музыку.
– Ресторан, – сказала Бонита, вытирая копну своих вьющихся черных волос после ванной и любуясь своим смуглым голым телом в зеркале шкафа.
– Он самый, – подтвердил я. – Это нам намек.
– На что? – не поняла она.
– Что без пищи и при таком образе жизни я могу умереть, – ответил я честно.
– Еще немножко продержишься, – последовал категоричный ответ. – Впрочем, уговорил, я отведу тебя поесть.
– Спасибо, mamita, – спаясничал я.
– Bon proveche, – последовал ответ в той же тональности.
– Вот когда ты соизволишь одеться и дойти со мной до ресторана, тогда и будешь приятного аппетита желать, – заговорил я наставительно. – А пока…
– Пока помолчи и дай мне подумать, что надеть. – Она нахмурилась в задумчивости. – Надеюсь, гладить не придется.
– Надевай всегда маленькие платья в обтяжку, – высказал я компетентное мнение. – На них ни единой морщинки на тебе не образовывается.
– Ты умный, – кивнула она. – И я умная, потому что никогда не ношу свободных платьев.
– Чтобы не гладить?
– Чтобы ты меня гладил, – отрезала она категорично. – Все, не мешай, мне нужно накраситься. И ногти, Madre de Dios,[57] мои ногти! Мне нужен маникюр, и срочно. Секретные миссии и прочие житейские мелочи могут подождать.
– Конечно, – подтвердил я с готовностью. – Они все равно такие секретные, что никто и не заметит, что на них наплевали.
У Бониты явно вызрела Великая Идея, и как раз наступил момент оповестить о ней мир. Так и случилось:
– Нам надо найти в городе парикмахерскую, – сказала она. – Ты завтра встань пораньше и выясни у портье или консьержа, кто тут есть, где в городе хорошая парикмахерская. Хорошо? А сейчас – жди. С такими ногтями ужинать я не смогу. Я быстро.
Отбросив полотенце на пол, она достала из своей сумки маникюрный набор и уселась на пуфик у туалетного столика.
С ногтями она справилась действительно быстро, в общем-то. С покраской и остальным туалетом – не больше сорока минут. Мне даже доверили подуть на лак. Разумеется, пока лак не высох, делать что-либо еще было нельзя, поэтому следующие пятнадцать минут она поворачивалась к зеркалу разными сторонами своего тела, чтобы проверить, не появилось ли в нем каких-нибудь изъянов за последние сутки. Еще минут пятнадцать ушло на прочесывание спутанной мокрой гривы и одна минута на надевание трусиков, платья и сандалий. Нанесение легкого мейкапа потребовало не больше десяти минут, из которых девять ушло на внимательное разглядывание своего лица в зеркале. На создание хвоста из распушенных волос ушло минуты три, и еще столько же на серьги, кольца на руки и ноги и браслет на щиколотку.
Хромающий хозяин отеля встретил нас у входа в ресторан. Он сказал, что на всякий случай придержал нам столик, но попросил нас впредь на вечер резервировать место заранее. Ресторан небольшой, но в городе он считается самым изысканным и очень популярен.
И впрямь весь зал был занят, кругом сидели люди. Свободен был лишь один столик на веранде, с которой зал слился, после того как были открыты высокие и широкие французские окна первого этажа. В дальнем конце зала наигрывал что-то негромкое пианист. Вполне серьезного вида метрдотель провел нас к столику, спросил о напитках и выдал нам два меню в обложках из тисненой кожи.
И правда, ресторанчик-то выглядит не хуже многих из прошлой жизни. Публика без галстуков, правда, господствует культурно-спортивный стиль, как в гольф-клубе, но дамы в платьях. Правда, и на этом всем Новая Земля поставила свою печать – на площадке перед рестораном были припаркованы не «кадиллаки» и не БМВ, а все те же бескомпромиссно внедорожные транспортные средства, которые и автомобилями называть язык не всегда поворачивался. Взять наш «перенти» – разве это автомобиль? Вездеход, трактор, что угодно, но право называться автомобилем «перенти» потерял в момент, когда его придумали.
Кухня была креольской – возможно, хозяин или шеф-повар прибыли сюда из Луизианы. Тем более что в речи хозяина слышался намек на акцент «байю». Мы заказали телятину в остром соусе с креветками и бурым рисом и неплохое красное вино из окрестностей города Виго в Европейском Союзе, которое успело родиться и выдержаться восемь лет в Новой Земле.
Из-за соседнего столика вдруг поднялся высокий светловолосый парень лет под тридцать и подошел к нашему столику.
– Ой, Джеймс! Как приятно вас встретить, – оживилась Мария Пилар.
– Добрый вечер, мисс Родригез, – поздоровался подошедший хорошо поставленным голосом с тягучим и каким-то «прыгающим» акцентом южных штатов. – Рад видеть вас здесь, в этом самом городишке. Добрый вечер, сэр, приятно вас видеть.
– Приятно вас видеть. Как поживаете? – Это уже я, протягивая ему руку.
– Джеймс, хочу представить вас моему мужу, Андрею Ярцеву, – оповестила его Мария Пилар.
– Вот это сюрприз! – воскликнул Джеймс. – Мистер Ярцев, поздравляю вас с женитьбой на самой красивой женщине этого мира. Андре… французское имя?
– Нет, Андрей, оканчивается на «Y». Русская версия Эндрю.
– Получается, что теперь я должен обращаться к вам как к миссис Ярцев? – обратился Джеймс снова к Марии Пилар.
– Нет, не должен, – категорично заявила она. – У меня по-прежнему есть имя.
– У меня тоже, – серьезно сказал он. – Поэтому больше никогда не зовите меня «мистер Фредерик».
– А я и не звала никогда. Вы, Джеймс, слишком молоды, чтобы кто-то звал вас мистером, – засмеялась Бонита.
Я вспомнил этого парня – это был командир конфедератского конвоя. Тогда он был в камуфляже, шлеме и увешанный снаряжением, а теперь в легких светлых брюках и бледно-желтой рубашке «поло» выглядел совсем по-другому.
Джеймс тоже не сразу меня вспомнил, и по тем же причинам. Договорившись прогуляться к реке после ужина, мы расстались. Джеймс тоже был с девушкой и не хотел оставлять ее за столом одну надолго.
– И с каких это пор ты стала миссис Ярцев? – поинтересовался я у Бониты. – Это еще заслужить надо, пары ночей для этого не хватит.
– Поздно! – ответила она решительно. – Я получила это право с записи в книге регистрации! Ты сам написал, я не слепая.
Отбрила, ничего не скажешь.
– А еще потому, что если мы живем вместе, то в Аламо лучше быть женатыми. – Она заговорила почти всерьез. – Иначе решат, что мы заодно с этими либералами из Зиона, где нет почтения к институту брака и где процветают Men-on-Men relationship,[58] за что, разумеется, полагается геенна огненная.
– Насчет геенны согласен, но там действительно так все серьезно? – удивился я.
– Естественно! – Она даже чуть нахмурилась. – Это очень набожная публика. Кстати, Конфедерации это тоже касается – очень консервативное место, и люди склонны беречь традиционные ценности. И еще нам лучше не пользоваться русским языком. Я не говорила по-русски в Аламо, и будет странно, если заговорю после трехнедельного отсутствия. Ничего плохого ни о ком там сказать не могу, но люди очень удивятся. На спальню правила не распространяются. Никакие, – добавила она это уже по-английски.
