Владимир Чистяков - Несносная Херктерент
— И думаешь, скоро будут такие времена?
— Такие какие?
— Ну… Такие… Практически без наших любимых тяжелых артиллерийских кораблей.
— Думаю, меня к тому времени ещё не успеют списать на берег.
— Не понимаю, почему миррены так помешены на национальном вопросе и чистоте крови? Империя должна быть плавильным котлом, где все народы постепенно сплавляются в один новый. Национальность не должна служить препятствием человеку. К примеру, Марина, ты не забыла, что я ни разу не грэд?
— Как так? — национальный вопрос — один из немногих, совершенно не интересовавший Марину. Она одинаково успешно дралась с приморскими, северными, центральноравнинными, южными и окраинными, попадало от неё и немногочисленным мирренам и представителям других национальностей. Различий Марина не делает, её занимает процесс, а не результат. И тем более, её не волнует цвет кожи или разрез глаз противника.
— А вот так. Отец у нас «пришедший»
— Русский…
— Ну, пусть так, а мама у меня была мирренка. Я даже заговорил впервые на этом языке. Но рос и воспитывался среди грэдов, и стал им, хотя и по-мирренски говорю великолепно. Кстати, глянь вот одну забавную книжечку. Особенно на девятнадцатой странице.
На обложке красной книжечки надпись золотом по-мирренски «Придворный календарь».
На искомой странице- фото Сордара с подписью «Его императорское высочество принц крови. Кавалер орденов: Мирренских: Тима I большой звезды с бриллиантами, Большой офицерской звезды, Горного льва 2, 3 и 4-й степени, Великомучеников 3 и 4-й степени; Иностранных: грэдских: " и список на десяток названий, прекрасно известных Марине. После перечисления орденов раздел «имеет; Портрет Его Величества Тима IV украшенный бриллиантами, Коронационный знак, вензелевый знак в память 1000-летия столицы».
— Заметь, календарь этого года. Мне придворные мирренские календари присылают, начиная с совершеннолетия. Даже в прошлом прислали, и в этом не забыли, через нейтралов передали.
— Когда же ты успел столько их орденов получить? Первый даже раньше всех наших…
— Когда в кругосветку ходил.
— Меня бы туда…
— Тебя? Только бунта на корабле, пиратского флага и твоей физиономии с ножом в зубах нам для полного счастья и не хватало.
— Сордар, в отличие от сверстников, я не очень люблю романы про пиратов.
— Угу. А кто фехтовать абордажной саблей учился? И абордажный топор из дворцового музея уволок.
Марина безуспешно попыталась притвориться, что выражение «абордажная сабля» слышит впервые в жизни. Сордар, как ни в чем не бывало, продолжил:
— У мирренов порт один землетрясением разрушило. А мы недалеко были. Приняли участие в спасательных работах. Не то что бы наш вклад был особенно велик; на день раньше туда пришли мирренские броненосцы. Тогда трех лет ещё с Войны не прошло, раны толком не затянулись, и наше участие в спасательных работах в пропагандистских целях использовали по полной. К тому же, я ещё там засветился. Меня кто-то заснял с вытащенной из-под развалин женщиной на руках. К несчастью, красивой. Кстати, я хоть и работал на разборе завалов, ту женщину вовсе не вытаскивал. Меня просто попросили отнести её в лазарет. Попросили пожарные из местных, работавшие на разборе завалов с первых часов… Они очень много повидали за эти дни. Им плевать, кто был перед ними, встреться им император — он потом туда приехал, — и его бы заставили раненых таскать. Собак там ещё видел… Горных, вроде Тайфуна — людей под лавинами ищут. Тут тоже они пригодились…
Снимок попал сразу в несколько газет. Фотографа, я бы убил, доведись встретиться. «Принц-герой» и тому подобная чушь. Кое-кто из писак даже мое происхождение вспомнил, что в свете широко пропагандируемой у них тогда «Теории крови народа» грозило минимум крупным международным скандалом. Письма от дур, дурочек и дурищ всех возрастов. Короче, парусник потом месяц у них стоял, пока героев, причем и их, и нас вместе в столице чествовали. Офицеров наградили орденами, матросы получили специально учрежденную медаль. Меня несколько раз принимал император. Даже фото есть: Тим IV в кругу родных. Я там тоже присутствую. Очень просили для съемки одеться в форму полка, шефом которого когда-то была мама. Даже форму нужного размера в подарок прислали, подарочек от имени императора был, так что отказаться принять я не мог. Это было бы неслыханное нарушение этикета. Да ещё посол наш постоянно советовал, кому и что говорить, на каких мероприятиях бывать, а какие избегать. Я, признаться, далеко не всегда его советам следовал. Отец меня в итоге чуть под арест не посадил, и был бы прав, пожалуй. Но обошлось — наверное, донесли, что я исключительно по-грэдски разговаривал. И делал вид, что по-мирренски не понимаю. Даже от звания шефа какого-то полка крепостной артиллерии отказался.
Ну, а второй орден я получил скучно. У мирренов традиция — при восшествии на престол император награждает следующим по старшинству орденом всех членов императорского дома, находящихся на военной службе. Вот меня в посольство и пригласили в год коронации нынешнего Тима. Ты знаешь, поговорка о бесполезной трате времени «разводить мирренские церемонии» очень даже справедлива. Я идти не хотел, но из МИДв сказали: «Надо!». Остальные ордена тоже получал к каким-то датам. Даже среди самих мирренов многие говорят: «Одна из самых нелепых вещей в стране — наградная система». Я в этом с ними вполне согласен — у меня, человека, чьи корабли нанесли приличный ущерб мирренскому флоту и ещё больший — их торговле, мирренских орденов больше, чем у многих мирренских адмиралов.
— А портретик с бриллиантами какое отношение к этой системе имеет? Или тоже к дате получен?
Адмирал усмехнулся.
— Именно. Причем к самой важной в моей жизни дате, имевшей место почти сорок лет назад.
Марина с усмешкой вытаращивает глаза:
— Что же такого важного ты совершил в возрасте нескольких месяцев? Змеюк в колыбели, что ль, придушил? И кто же их на тебя послать сподобился?
— Шуточки у тебя, Марина…
Она самодовольно кивает.
— Никаких змей я не душил. Просто, — что-то изменилось в лице грозного адмирала, — такой портрет — обязательный подарок их императора любой принцессе их дома при рождении первенца-сына. Мама никогда не прятала этот портрет, он стоял в её спальне, а отец терпеть его не мог. Когда она умерла, я забрал портрет себе. Толком даже не знал, кто там изображен, но слишком уж эта вещь у меня с мамой ассоциировалась. Отцу не нравилось, когда он видел этот портрет уже у меня. Думал невесть что, а на деле, до изображенного, тем более до камушков, мне никакого дела не было. Просто память о ней.
— А сейчас тот портрет где? — негромко спрашивает Марина. Не ладя, и не особенно стремясь ладить с матерью, в глубине души завидует тем, у кого в этом плане всё хорошо.
— Несколько лет назад сдал на хранение в алмазный фонд. Я редко бываю в столице, а стопроцентно надежных сейфов не бывает.
Марина промолчала. Она видела на старых фото невысокую и всю какую-то бесцветную женщину рядом с отцом. Мама Сордара одевалась подчеркнуто скромно. Вела очень тихую жизнь. Ничем она не напоминает яркую Кэретту. Но женщина с фотографий была мамой Сордара. И он её любил тогда, и любит сейчас. А вот Марину мама совсем не любит.
— Слушай, а зачем тебе вообще этот «Придворный календарь» понадобился?
— Да так, вспомнил просто, что ты любишь всякие странные сувениры.
— Да слышал я, как тебя за мирренку приняли, и побить хотели.
Ответная ухмылка Марины просто светится самодовольством.
— Ух, и показала же я им… Только понять не могу, что они во мне мирренского нашли?
Теперь усмехается Сордар:
— С трёх раз догадайся: кто сейчас самая известная мирренка?
Марина пожимает плечами:
— Императрица, наверное.
— Правильно. А она черноволосая, и любит короткие стрижки. Вот тебя и приняли из-за единственного похожего признака. Кстати, черноволосых среди мирренов не больше, чем среди грэдов. Как раса-то мы одно. Сама же знаешь — принадлежность к разным расам не признак принадлежности к разным народам. А у мирренов ещё в прошлом веке, принадлежащих к другой расе чуть ли не за другой биологический вид считали.
— Да знаю я это всё! У нас на юге вон как народ перемешан. Не будь Соньки, первой школьной красоткой бы точно южанка считалась. Совсем чёрная!
— Тима бы инфаркт бы хватил, узнай он, что его дочь с уроженцами колоний общается.
— Да помню я её! Вся она какая-то….,- Марина щёлкает пальцами, пытаясь подобрать нужное слово, — о, вспомнила — в школе про таких говорят «тормознутая».
— «Тормознутая», неплохое словечко, надо запомнить… А если серьёзно, будь я мирренским императором — поостерёгся бы на её матери жениться…
