Михаил Луговой - Горячая весна 2015-го
В глазах у пилота все плыло, но через красные круги он увидел, как к нему направляются двое в камуфляже знакомого рисунка.
– Жив, летун?
Сквозь наваливающуюся сонливость полковник нашел в себе силы кивнуть. Его быстро, прямо на месте, перевязали. По пути до вертолета боль уходила, вытесняемая холодом, и Кузнецов, наверное, потерял бы сознание, если бы при погрузке его не приложили раненым плечом о створку вертолетной двери.
Вспышка боли вернула летчика в реальный мир, и он увидел на скамьях в салоне радостных спецназовцев, озабоченное лицо наклонившегося над ним врача с пластиковым пакетом физраствора и на полу рядом с собой изможденного, небритого и покрытого грязью человека, с перевязанной ногой, от которой исходило ощутимое зловоние.
– Это кто? – удивленно спросил один из тащивших Кузнецова спасателей, разглядывая второго раненого.
– Их двое было, – пояснил другой. – Американцы. Второго мы завалили, а этот застрелиться хотел, но Сундуков ему не дал. Знаков различия на нем нет, но похоже, офицер, поэтому решили взять с собой.
Первый наклонился над пленным и перчаткой без пальцев стер подсохшую грязь с нагрудной таблички с фамилией на правой стороне груди. Кузнецов скосил глаза и прочитал: «Groves».
13 мая 2015 года, 17.45 по Гринвичу (20.45 по Москве). Польша, Модлин
Когда часы, показывающие время по Гринвичу, по которому жила вся огромная военная машина Коалиции, высветили на табло без четверти шесть, напряжение в штабе достигло максимального накала.
В анклаве после разгрома контратаковавшей танковой группировки события развивались в полном соответствии с планом. Захватив Полесск, американские части наконец разрезали контролируемую русскими территорию пополам, а взятие Гвардейска обесценивало всю систему обороны, давая возможность американским танкам свернуть ее, как ковер. По правде говоря, сопротивление русских в Калининградской области больше не имело смысла, но аналитики лишь качали головами и поминали Окинаву, где японцы сопротивлялись до последнего. Кажется, у русских тоже были традиции фанатичного сопротивления в безнадежных ситуациях.
На белорусском направлении противник, получив несколько чувствительных ударов от передовых частей 3-й механизированной дивизии, усилившей дрогнувшие перед белорусским натиском польские части, перешел к обороне. Быстрота, с которой это было сделано, подтверждала мнение самого Джонсона об отвлекающем характере действий на этом направлении. Он даже пожалел, что, поддавшись наконец просьбам поляков, для которых второе после русской контратаки в анклаве поражение грозило внутриполитическими последствиями, выделил им в помощь слишком много сил. На это, впрочем, имелся прямой приказ министра обороны, инспирированный, как подозревал командующий, польским лобби.
В Литве все складывалось куда хуже. Только что из штаба 1-го корпуса сообщили, что передовым русским частям все же удалось прорвать созданную наспех оборону и перерезать хайвей Е-85 милях в четырех к юго-западу от Расейняя.
В штабе Коалиции на Джонсона многие смотрели с недоумением и тревогой. Две окруженные на западе Литвы бригады 1-й кавалерийской, вдобавок к разбитому накануне «Блэкджеку», грозили полной катастрофой. Но генерал Обадия Джонсон оставался совершенно невозмутим, по крайней мере внешне.
Он мысленно прокручивал дальнейшие события.
Русские понесли серьезные потери. Судя по данным высотных разведчиков, которые наконец смогли действовать над полем боя, трассу оседлало никак не больше батальона, причем батальона сильно потрепанного. Подкрепление к ним подойдет не раньше чем через десять часов. Причем еще неизвестно, в каком виде. Гатлинг, мстя за позор, пережитый им вчера, бросил на русских все, чем располагал, и его действия наконец принесли свои плоды. Может быть, он был обязан частичным успехом усилиям НОРАД, которому удалось наконец сбить один из русских спутников, ставящих помехи системе NAVSTAR.
Потери авиации резко возросли, но на них в Любони уже перестали обращать внимание – обеспечить изоляцию района боевых действий было важнее.
Джонсон ждал, когда о готовности доложит командование бригады «Длинный меч». Русским удалось сбить с позиций ее передовые части, не дав им закрепиться на выгодном рубеже, но удержать целую бригаду русскому батальону точно будет не под силу.
Однако этому могли помешать два обстоятельства. Во-первых, 4-я бригада «Длинный меч» 1-й кавалерийской дивизии считалась учебной. В ней проходили обучение военнослужащие, переводимые потом в боевые подразделения. Но для этой войны в боевую переквалифицировали и ее. После чего, пополнив резервистами, перебросили из Форт-Блисса в Польшу наряду с остальными. Без сомнения, она была наименее подготовленной бригадой на театре.
Во-вторых, ее подразделения, выдвигающиеся к Шауляю во втором эшелоне дивизионного боевого порядка, вчера были вынуждены совершить разворот на сто восемьдесят градусов – оперативный маневр, не без оснований считающийся наиболее сложным в исполнении.
Сейчас бригада находилась в полном беспорядке, за что придется платить излишними потерями при атаке русских позиций… Впрочем, после вчерашнего не время жалеть о потерях.
– Сэр, командование 4-й бронекавалерийской бригады сообщает о пятнадцатиминутной готовности к контрудару! Просит обработать позиции русских с воздуха!
– Разрешить, – немедленно откликнулся Джонсон. – Запрос о поддержке с воздуха передать Гатлингу. Приоритет высший.
Вот и все. Командование тактической авиации, наученное горьким вчерашним опытом, дует сейчас на воду – держит часть ударных авиакрыльев в положении дежурства в воздухе. Контроль над дальнейшими действиями можно возвращать командованию корпуса. На ближайшие часы за ситуацию в Литве можно быть спокойным.
«До чего же скучное занятие война, все искусство которого состоит в том, чтобы быть сильнее противника в нужное время, в нужном месте. Прав был Наполеон…»
Джонсон вспомнил, что Наполеон говорил это перед Бородинской битвой, и внутренне ухмыльнулся. Уж он-то не будет ждать до зимы. Пора сосредоточиться на добивании русских в анклаве.
13 мая 2015 года, 21.30 по московскому времени. Литва
Механик-водитель танка свою пехоту видит редко. Она обычно сзади или вокруг, а если и впереди, то обычно норовит укрыться так, что углядеть ее совсем непросто.
«Хорошо попрятались… заразы! – подумал Олег, высовываясь из канавы и мигом ныряя обратно, потому что вокруг тут же затренькали пули. Вражеский пулеметчик заметил их и не собирался упускать добычу. – Где же эта гребаная соляра?»
Свои должны были быть не просто рядом – они должны были быть вокруг. Целый взвод, которому придали их танк, – человек двадцать солдат и высокий лейтенант с золотой фиксой. До того, как американцы пошли в наступление, они успели окопаться, и их командир, тыча пальцем то вокруг, то в грудь Афанасьеву, указал ему границы взводного опорного пункта, покидать которые они не имели права.
Начало вражеской атаки танк встретил в заваленной ветками яме у дороги. Кругом раздавались взрывы, по броне барабанили осколки и комья земли. Олег через триплексы не видел совершенно ничего. Из коротких фраз, которыми перебрасывались Афанасьев с наводчиком, ему было понятно, что американцы наносили удар чуть в стороне от позиций «подшефного» взвода, и командир танка выжидал, пока подошедший ближе противник не подставится.
Они успели сделать три выстрела. Судя по радостным восклицаниям, минимум дважды попали. Оставаться на месте было опасно, и Олег по команде Афанасьева завел двигатель и, дав задний ход, выбрался из ямы. Дальнейшие свои действия он представлял вполне четко:
Стоп. Воткнуть первую. Вперед, чуть левее ямы. Воткнуть вторую. Зигзаг, на случай если их уже держат на прицеле. И наконец, укрыться за бугорком с двумя торчащими деревьями. Все просто. Все продумано до автоматизма за то время, пока он ничего не видел в заваленной ветками яме.
Правда, местность вокруг изменилась до неузнаваемости. Земля оказалась буквально перекопана, и Олег едва нашел вожделенный холмик, над которым теперь вместо деревьев торчали разлохмаченные пеньки. Он не успел обрадоваться этому, потому что в этот момент в них попали.
Чудовищный удар оглушил Олега, вырвал у него из рук рычаги управления. Ему показалось, что сорок шесть тонн машины нелепо подпрыгнули и завалились куда-то набок.
Сознание вернулось через секунду. В ушах звенело совершенно по-вертолетному. Было нечем дышать – воздух словно исчез, заменившись на густую пелену дыма и противопожарного порошка. Потом сквозь нее пробились тревожные всполохи. Танк горел.
Это подстегнуло Олега. Он открыл люк и, с трудом выбравшись наружу, привалился к гусенице. Его мучительно вырвало, и от этого внезапно стало легче. Он повернулся и начал карабкаться обратно на танк.
