Наталья Игнатова - Пыль небес
– Мне? – удивился Тир.
– Конечно. Если бы я явился на шабаш и повел себя неподобающе, мне было бы совестно.
– Неподобающе с чьей точки зрения? – Тиру действительно стало интересно. Излишне богатое воображение немедленно нарисовало картину, на которой святой предавался оргии со всем пылом совестливого человека.
– Просто. Неподобающе. – Отец Грэй обезоруживающе улыбнулся и поклонился Хильде: – Вы уже обещали легату все танцы или уделите толику своего времени служителю церкви?
– Если вы объясните мне, о каких чарах идет речь.
– Непременно.
Тир моргнуть не успел, а зловредный кардинал уже уводил Хильду.
– Только один танец, – пообещал он обернувшись.
– Почем опиум для народа? – пробормотал Тир, покачав головой. – Ну, блин, служитель культа…
А через минуту праздничная толпа расступилась, пропуская к нему Эрика Вальденского.
– Суслик, – серьезно спросил Эрик, – это твоя женщина?
Похоже, затрагивать неудобные темы без предисловий и экивоков было фирменным стилем этой семейки.
– Вы о госпоже фон Сегель? – Тир поднял голову и посмотрел в глаза своему императору. – Представить вас?
Он постарался вложить в голос максимум яда и насмешливости. У него получилось. Разумеется! Уж что-что, а врать всегда умел.
– А разве она меня не знает? – Эрик не уловил ни того ни другого.
Он был не по-хорошему рассеян, точнее, он был нехорошо сосредоточен на выполнении одной задачи. И Тир знал, что это за задача, какую цель выбрал себе пилот Эрик фон Геллет… какое новое завоевание запланировал император Вальдена.
– Она вас знает, – сказал Тир. – И она не моя женщина.
– Это хорошо. Я помню, ты у нас не интересуешься женщинами. Но нужно было спросить. На всякий случай.
– Спросили, – Тир пожал плечами. – Вопрос бессмысленный, но я не удивлен.
– Суслик, – взмолился Эрик, возвращаясь из грез в несовершенный мир, – хотя бы в праздник сделай поблажку, не требуй от меня строгой рациональности.
– Рациональность, в моем понимании, не признает никаких праздников, – отрезал Тир.
С этой минуты он стал особенно пристально следить за всеми эмоциями Хильды: требовалось улавливать перемены настолько тонкие и неявные, что давно установившегося эмоционального контакта могло не хватить. И Тир оставался с «не своей женщиной» – развлекаясь соперничеством с настоящим императором – ровно до того момента, пока не почуял, что еще немного, и Хильду начнет смущать его присутствие.
Тогда он ушел, решив, что сделал все что должно.
Он дал Хильде иллюзию выбора, Хильда полагает, будто она сделала выбор, а остальное – в руках Эрика.
Просто исчезнуть из замка ему, правда, не дали. Падре поймал уже на подходах к ангару. Всего десяток шагов оставался до Блудницы, но если Падре кого поймал, вырваться ой как непросто. Тир попробовал – в конце концов, в том, что он смывается с праздника, едва перевалившего за середину, не было ничего необычного. Но нет, в этот раз ничего не вышло, и напоминание о том, что именно таков установленный порядок вещей, Падре не счел за аргумент.
– Суслик, ты сдурел, – сказал он, утащив Тира от желанного входа в ангар и вообще от выходов из замка, – какого… зачем?!
– Не понимаю, что тебя беспокоит, – произнес Тир со всем возможным достоинством.
Непросто, между прочим, сохранять достоинство, когда здоровенный рыжий мужик тащит тебя куда-то под мышкой на глазах у изумленной публики.
– Зачем ты отдал фон Сегель Эрику? – Падре наконец-то выпустил его, просто уронил на что-то мягкое в каком-то безлюдном закутке. Тир даже не сразу разобрался, в какой именно части замка они находятся.
– Падре, ты сам сдурел, – сказал он, оглядываясь и пытаясь сориентироваться, – что значит отдал? Я ее для Эрика сюда привез.
– Суслик, – сказал Падре с укоризной.
– Отвали.
Тир вскочил на ноги, выглянул в окно, увидел далеко внизу Рогер, над которым взлетали огненные фонтаны фейерверков. Понятно. Падре приволок его в жилую часть замка, куда приличные гости не заходят без приглашения. Но разве старогвардейцы могут быть приличными гостями?
– Ты отдал Эрику женщину, которую предпочел бы забрать себе.
– Идиот, – с сожалением констатировал Тир. – Я всегда делаю то, что хочу. И уж точно я не могу захотеть женщину.
Падре только вздохнул в ответ. Сел на диванчик, с которого только что вскочил Тир, и достал припрятанную между подушками фляжку.
– Мы же не слепые, Суслик, – сказал он, медленно скручивая крышку, – а я – тем более не слепой. В кои-то веки в тебе проснулись человеческие чувства, и ты тут же спешишь заглушить их или придушить. А зачем?
Тир невольно представил их обоих со стороны. Взрослый человек, большой, уверенный в себе, разговаривает с пацаном, которому едва перевалило за двадцать. Нелепость какая-то! На самом деле он старше. Падре по сравнению с ним… а кто Падре по сравнению с ним? Взрослый, большой, уверенный в себе. Так и есть. Так Падре себя чувствует. И пытается сейчас помочь, а помощь не нужна, а Падре этого не понимает… тьфу, до чего же все-таки эти люди сложные создания.
Он уселся напротив Падре на такой же диванчик.
– Ничего человеческого во мне не просыпалось. Ничего нового. Я умею чувствовать, я ценю эту способность и не собираюсь ничего глушить или душить. Хильду я привез сюда для Эрика. Она мне нравится, но мне и Дара нравится, и Клэр, а если повспоминать, то, может, еще пара женщин наберется. Ты напрасно придал такое большое значение самой обыденной ситуации.
– Тебе нравится не Дара, а реакция Цыпы на то, что ты ухаживаешь за его женой. С Эриковой сестрицей ты развлекаешься, наблюдая, как она пытается затащить тебя в постель. Но Хильда-то – особенная.
– Чушь!
Падре ничего не сказал. Молча смотрел – так смотрит взрослый на заупрямившегося ребенка.
– Чушь, – повторил Тир.
И тоже замолчал.
– Я не смог бы, – сказал он, глядя на пальцы Падре, раскручивающие и закручивающие крышку бесполезной фляжки. – Я думал об этом. Я ее убью.
– Зачем?
– Падре, тебе оно надо?
Он не особо надеялся, что Падре отвяжется, но попробовать-то стоило. Нет, не удалась попытка. Падре продолжал глядеть на него выжидающе и отступать не собирался.
– Я убил бы ее, потому что это принесло бы пользу, – сердито объяснил Тир. – Я пытался понять, в чем смысл жизни под одной крышей с чужим человеком, и не нашел смысла. Такая жизнь неудобна, она накладывает массу ограничений, заставляет постоянно искать компромиссы, и все это ничем не компенсируется. Вообще ничем. Если бы я не задумался об этом заранее, если бы Хильда… – Он поискал слова, не нашел, и подытожил: – Я бы ее убил просто для того, чтобы возместить все неудобства и придать происходящему хоть какой-то смысл. Хоть каплю рациональности.
– Суслик, ты сам-то понимаешь, что говоришь? Любовь – это самое прекрасное, что дал человеку Господь, она, как вера, непостижима разумом, а ты получил шанс узнать, что это, и отказался. И ты после этого смеешь думать, что поступил правильно?
– Ох, я тебя умоляю, – фыркнул Тир, – рассказывай про любовь Шаграту. Он ведется. Это ваше непостижимое чувство прекрасно постигается, раскладывается на составляющие и применяется по назначению. Ты что думаешь, я Хильду наугад выбирал? Да она – наглядный пример того, что нет никакой романтики, а есть лишь подсознание и гормоны.
– Да, – Падре задумчиво кивнул, – действительно. Никакой романтики. Подсознание, гормоны… прости, не знаю, что это такое. И ты, конечно, можешь объяснить себе, что же происходит с тобой и почему ты вообще обдумывал возможность не отдавать Хильду никому и никогда. Так?
– Отгребись, – мягко посоветовал Тир. – Пока не могу, не до того было. Подумаю – найду объяснения.
– Ты так и останешься навсегда с одной Блудницей…
– Меня устраивает.
– Может, это и правильно, – пожал Падре плечами, – и люди тебе не нужны, ты же не человек. Блудница тебя любит, и ты ее любишь, думать над этим нет смысла, все равно нам вас не понять. Вообще ни в чем смысла нет, – подытожил он совершенно неожиданно. – Только ты как-то умудряешься его отыскивать и каждый раз ошибаешься.
Падре отправил флягу обратно в ее диванное укрытие, достал кисет и, набивая трубку, пошел к окну.
– Надо просто жить, пока есть такая возможность. Иди сюда, Суслик, поглядим на фейерверки. Красиво.
– Не люблю огонь.
– Да перестань. Этот огонь далеко.
История шестая
НОВАЯ КРОВЬ
После праздника наступило затишье. Вполне объяснимое, но не слишком приятное. Эрик был занят. Он не летал со старогвардейцами, но и не отпускал их от себя. Максимум, что было им позволено, – охотиться на контрабандистов да на кертские болиды, залетающие в небо над Вальденом. Небо, оно общее, государственные границы на него не распространяются, ну так и пиратство – общее занятие.
