Полет миражей (СИ) - Александрова Дилара

— Добрый день, — сказал он глубоким, приветливым голосом, — Анноэф Ффо, я полагаю? Гиддем Даэл, лечащий врач.

Временник подал руку для приветственного жеста. Крепкая, неестественно сильная рука сжала запястье мужчины и он сразу заметил тонкие серебряные нити усилителей мышц, вплетенные в гладкую плоть хирурга. Анноэф готов был поклясться, что если хорошо вглядеться в глаза Гиддема, то можно увидеть встроенные импланты не только с носителями информации, но и увеличителями входящих изображений. Мораторий, наложенный на большинство искусственных интеллектов, вынуждал искать альтернативные пути развития, к примеру, в таких сложных направлениях, как медицина.

— Да, это я, — поспешно кивнул Анноэф, — Как она?

— Разрыв селезенки, внутреннее кровотечение. Куча мелочевки… Девушку перевели из реанимации пару дней назад. Восстановление идет стабильно, прогноз положительный, — скрупулезное, методичное изложение информации немного успокаивало, — Мы задействовали метод восстановления наноботами во время модульной гибернации. Техника очень эффективна, так что можно надеяться на полное восстановление тканей. Конечно, только после регенеративного обновления и частичного восстановления физиологии…

— А… как насчет… — Анноэф ткнул указательным пальцем себе в висок, не решившись озвучить самый главный вопрос.

— Глубокая депрессия. Не есть, не пьет. Приходится кормить чрезкожно. Если честно, тут не помешала бы работа хорошего психолога, — тем же монотонным тоном ответил врач, — Психотропные препараты, по понятным причинам, ей принимать нежелательно.

Конечно же, эти «понятные причины», были понятны только самому врачу и Анноэфу. Профессор Ффо всю свою жизнь изучал действие полета миражей на сознание и прекрасно понимал, что лишнее воздействие на него сейчас могло все лишь усугубить.

— Прошу меня простить, — сказал врач после некоторой паузы, — Меня ждет работа.

— Конечно, — с готовностью ответил Анноэф, готовый вот-вот подпрыгнуть на месте.

После того, как врач удалился, профессору тут же преградила дорогу Ашера, до этого спокойно сидевшая у стены:

— К ней нельзя, — Ашера выставила вперед свою пышную грудь, сразу догадавшись о намерениях незнакомого гостя.

— Я от господина Фальха Диттэ. У меня есть пропуск, можете не беспокоиться.

— Вы, вообще, кто? — огрызнулась Ашера, натягивая на плечи голубой халат для посетителей, все время норовивший сползти вниз.

— Я временник, слышала о таких?

— Может быть, а может и нет, — девушка явно восприняла незнакомца в штыки, — Медея ни с кем не общается, и с вами не будет.

— Это поспешные выводы, Ашера, — сдвинул густые, полуседые не по возрасту брови Анноэф, — Тебя же так зовут?

— Она вас не знает, — не отступала девушка, не обратив внимание на вопрос, — И я тоже. Посторонним внутри палаты делать нечего.

Ашера встала на пути временника и посмотрела на него прямо в упор. Но не с вызовом, как тот ожидал. Во взгляде не читалось ничего, кроме усталости.

— Ашера Гловшессинг, — сразу смягчился Анноэф, добавив нотки теплоты в голос, — Я могу быть кем угодно, но только не посторонним.

Полумрак палаты скрывал половину того, что, казалось, должно находиться на виду в первую очередь. Затемненный потолок пропускал совсем мало солнечного света, а немногочисленные лампы по периметру стен работали далеко не в полную силу. Небольшое помещение не имело абсолютно никакой аппаратуры, обычно сопровождающей тех, кто находился тяжелом состоянии. Стерильное, даже сквозь искусственные сумерки помещение выглядело излишне прилизанным. Оно могло вогнать в депрессию даже того, кто таковым недугом не страдал. Вплотную к стене стояла кровать с белоснежным матрасом и прозрачными полыми ножками. Рядом располагался скромный столик из такого же прозрачного материала, а на нем — высокий цилиндр, наполненный водой. Края закруглялись и были предусмотрительно гладкими. Рядом находилось удобное мягкое кресло для посетителей и персонала, периодически наблюдающего больных. Еле заметное свечение карточки пациента над кроватью Анноэф увидел уже после того, как приземлился в кресло.

Мужчина вел себя тихо. Даже слишком тихо, учитывая, насколько сильно он испытывал нервное возбуждение в последние несколько дней. Сначала он смотрел прямо в спину девушке, но потом опустил глаза в пол. В воздухе витало ощущение уныния, подавленности и тоски. Предстояло пробиться сквозь сплошную пелену печали, чтобы суметь дотянуться до сердцевины общего бытия временников. Мужчина пошел по собственному ощущению, стараясь не нарушать атмосферу тишины. Анноэф знал нечто о том, что сидело в глубине души каждого скользящего. Красная нить объединяла их всех, связывая общим, магнетическим стремлением. Дерни за нее — всегда получишь отклик.

Подогнув поб себя ноги, девушка лежала лицом к стене. Глухая, доходящая до колен фиолетовая пижама излишне нарочито обозначала острые плечи и худое тело с непропорционально широкими бедрами. Из-под пижамы торчали розовые пятки. Длинные полуседые волосы разметались по твердому матрасу. Острые кончики стекали с его края, словно струйки маленького водопада.

«Вот оно. Хватайся и не отпускай. Я знаю, ты меня слышишь. Заметь меня, ведь тебе это нужно. Не думай, что все потеряло свои краски. Не забывай за бедами мира того, что все еще заставляет тебя дышать».

— От вас пахнет Марсом, — тихим голосом сказала Медея.

— Теперь этот запах будет всегда нас преследовать, — едва заметно улыбнулся Анноэф.

— Но никогда не догонит.

— Не догонит…

— Я пробовала останавливаться. Марс тоже замирал. Вместе со мной. Не захотел подойти и прикоснуться.

— Ты же знаешь, ближе нельзя. Ближе — смерть.

Медея вздрогнула. А потом, показалось, будто еще больше притихла. Ее дыхание стало более глубоким, но вовсе не беспокойным. Прошло примерно пару минут, прежде чем девушка слегка приподнялась с места, опершись на обе руки. Так она и сидела, все еще не решаясь повернуться, но уже знала, что здесь находится особенный человек. Волосы, полностью закрывавшие спину, слегка колыхнулись, когда голова с торчащими во все стороны прядями повернулась в сторону Анноэфа:

— Как близко он подходил к вам?

— Двенадцать баллов.

— Надо же…

— Ты попала под стихию в восемь баллов. Больше половины скользящих не могут преодолеть эту отметку… — на этом месте Анноэф слегка запнулся, — …живыми.

Казалось, полумрак палаты впервые за несколько дней услышал слабый девичий голос. Несколько датчиков около кровати активизировались, начав мигать разноцветными беззвучными огоньками.

— А со всеми скользящими… происходит… это…?

— Ты про полет миражей?

— Не совсем… вернее, совсем нет.

— Если это то, о чем я думаю, то отвечу, что не происходит.

— Странно… Когда прикасаешься к Марсу, она так остро чувствуется.

— Тогда это точно то, о чем я подумал.

— Марс только посредник.

— Не удивлен, что ты это понимаешь.

— Мне кажется, что я совсем ничего не понимаю.

— Знаешь, Медея, — вздохнул Анноэф, — Такие как мы до смерти будем вынуждены ходить между небом и землей. Обычно в этом случае смерть наступает гораздо быстрей, чем хотелось бы…

— Вы меня пугаете.

— Просто хочу сказать, что лучше сделать выбор. И чем раньше, тем лучше.

— А вы свой сделали?

— Я выбрал землю.

— И перестали чувствовать бесконечность?

— Ее нельзя перестать чувствовать, какой бы выбор ты не сделал. Скользящие всего лишь люди, а бесконечность… она гораздо сильнее нас, как бы мы не старались от нее убежать. Не просто так она нас выбирает, и уж точно не просто так отпустит.

— Мне было лет семь, или восемь… Когда все началось. Я тогда очень испугалась… Сердце так билось…

— И казалось, если еще раз на нее взглянешь, то сойдешь с ума.

— Врачи говорили, просто взросление. И такое бывает.

— Бывает.

— Я думала, так у всех.

— Не у всех.