Сухих Анатолий - Текст ухватил себя за хвост
Знал ведь, что всё тут не просто так, не бывает в этом месте тишь да гладь, божья благодать. И ничего не предвещало, расслабился, а этого никогда нельзя делать, ушки на макушке должны быть постоянно.
Ягодки-грибочки, лютики-цветочки. Трясина!
Не простая трясина, зыбучая, да липучая. Зыбкая топь или комариная плесень это называется, вроде, а как отсюда выбираться? Назад дороги нет, вперёд дороги нет, никуда дороги нет.
Ништяки и артефакты мои никакой роли сыграть не могут, персонажи-сущности тут никак не помогут, да и не дозовешься.
Дерево. Одиноко стоящее. Или это тоже ловушка?
Нет, дерево ловушкой быть не должно. Я тут враждебных деревьев никак не могу допустить, я с деревьями вообще всегда дружу, со всякими. Это только у Пушкина Анчар бывает, а у меня нет, не бывает.
Ну и что делать?
Что делать, что делать, Буратину делать.
Буду теперь, как папа Карло, делать Буратину, больше ничего не остаётся.
Ладно, топор у меня всегда с собой, будет топорная работа, дерево губить не буду, кусок только отхвачу.
Во, отхватил, а оно обратно, как и не было, сразу заросло. Это я неплохо придумал.
Теперь пашу, как папа Карло.
Так, надо букварь и куртку. Или не надо.
Ладно, вперед, Буратино, Буратины не тонут!
Выбрались! Иди, дружок, существуй, ищи свой золотой ключик и свою Мальвину, может тебе больше, чем мне повезёт.
А у меня, значит, будет тут своя Страна Дураков.
А как иначе. Есть Буратина, значит, есть и Поле Чудес в Стране Дураков. По-другому не бывает.
***– Лучше недоперепить, – объяснил я терпеливо, – чем перенедопить. И вообще жизнь прекрасна, удивительна, если выпить предварительно.
Каламбурчик-с. Увы, моего визави такими каламбурчиками не проймешь. А в визави у меня сегодня не кто иной, как сам господин полковник Климко.
Бутылочка доброго старого армянского коньячка скрашивает нашу уединенцию в укромном кабинетике приличной ресторации в тихом центре, господин полковник сам выбрал место и время, приглашение пришло СМС-кой, тему уединенции я пока не знаю, что не мешает мне подогадываться – ведь не вербовать же меня полковник собрался, зачем меня вербовать, я и так всю жизнь как бы завербованный, да и стучать мне по сути не на кого, тут явно что-то иное, по служебным делам мы могли бы и в каком-нибудь служебном месте перетереть, притом так, что об этом ни одна живая душа не узнала, так нет, балычок под коньячок.
И хорошо, что не Хеннеси, я армянские как-то больше уважаю, как бы патриотичнее получается, хотя по цене и почти одинаково получается, да и по качеству одно другого стоит.
– Антон Владимирович, Вас не удивило это, признаю, немножко странное приглашение?
А чего удивило-то, мы люди по жизни удивлённые, удивительное же рядом, но оно запрещено. Но придется выдерживать великосветский тон беседы, хотя с полковником и так, без обиняков было бы приятно принять по чуть-чуть, и просто помолчать, или чего за жизнь потрындеть. Увы, сегодня не тот случай.
– Нет, Климентий Иванович, не первый год замужем, у Вас на то, полагаю, есть веские основания.
– Не такие уж и веские, просто, чтобы не создалось впечатления, что Вы каким-то образом по служебной надобности обязаны…- начал было полковник, но меня уже понесло, не рановато, после первой-то?
– Проехали, с предисловиями, конечно, приятнее, но тут, я полагаю, не тот случай.
– Да, случай не тот. О французах я пригласил Вас побеседовать, нет, не вздрагивайте, нет никаких шпионских игрушек, и корыстного интереса нет, почти, скажем так. Как Вы посмотрите на то, что я одного молодого человека, Александра Сергеевича Груздева, попробую вам запротежировать. Я понимаю, у Вас не та тема, и Вы по определенным критериям работаете, но тут… должок у меня как бы, а тема, по которой французы вышли на Вас, или Вы на них, не будем уточнять, я, как Вы понимаете, в курсе. В общем, тема такая, у вас карт-бланш, и любое неловкое движение по административному каналу может, я знаю, сильно навредить теме, не Вам или кому-то лично, именно теме. Поэтому и без экивоков, я пригласил Вас сюда, чтобы Вы могли понять, что никаким образом помешать Вам не может это моё вмешательство, нет, никакого нажима, и это не тот случай, что от предложения нельзя отказаться. Я просто обозначил свой интерес. Решать Вам, и как Вы решите, так и будет.
– Климентий Иванович, я уже понял. С Саней мы как бы уже чуть-чуть контачим, не по французской теме, так, по-простому пересеклись, да Вы же в курсе.
– Вот именно, потому и пригласил, уж извините и не обессудьте.
– Полно, Климентий Иванович, мне вообще-то не каждый день удаётся коньячок с полковниками кушать, так что давайте по-простому воздадим, а тему считаю закрытой к обоюдному удовлетворению сторон, в самом положительном смысле, Саня бы и так в игру попал, вместе со своими тимуровцами, да уже попал, и именно они-то как раз и вовремя и к месту, и как бы даже козырная карта, Вы же знаете. Но, Климентий Иванович, я на Вас это… ну Вы поняли, если что, если где, к, так сказать, обоюдному взаимопониманию.
***Там, наверху, наверное думают, что если мы вмешаемся, то всё пройдёт как по маслу. Как по маслу, оно может быть и пройдёт, а потом всем снова станет тошно и гадко и надо будет чем-то заменить опостылевшую реальность. Надо будет читать.
А сначала надо написать, чтобы было что читать потом.
И не надо молчать и убивать в нас последние надежды, это правильно, когда надежда умирает последней, иначе это неправильно.
Это не пошлость, это цинизм. Если все одинаковые и все подлецы, зачем галдеть, что-то защищать, что-то говорить? Буду говорить, когда спросят по делу. Так и думают циники, защищая свой убогий душевный комфорт. Проблема однако в том, что мир меняется – а у нас к тому же стремительно и в худшую сторону.
Так что надо действовать, а если слова пусты, а дела не работают, всего-то и надо увеличить усилие и продолжать, продолжать, продолжать. По-иному не будет ни комфорта, ни мира. Никому.
***Сделал, что называется, на свою голову Буратину. Что мне теперь всё время Буратин делать? Как чуть припечет, так раз, и Буратина.
И как мне их потом различать? Буратина номер раз, Буратина номер два… несть числа Буратинам. Так я скоро в этого превращусь, в Урфина Джюса. С его деревянными солдатами – Буратинами. Это вообще дурдом какой-то получается.
Ишь, поскакал, Буратина недоделанный, и то правда, где мне его доделывать то было – торопился же, спасаться надо было, кто может, а не художествами заниматься.
Ну-ка, ну-ка, чего это там? Ой-ё! А Буратина-то, оказывается, тот самый и есть, и совсем он не новый, а тот самый, настоящий. Так это же совсем другое дело. Теперь меня тут голыми руками не возьмёшь!
Я, если оно чего, Буратину тут же и настругаю. Я сколько хошь могу Буратин настругать, а это всё равно тот же самый Буратина получается. Наверное, и с Колобками тут так же – надо будет попробовать. При случае.
Правда, я вообще не понимаю, зачем мне Колобки-то понадобиться могут, да и потом, где я столько сусеков наберу, по которым скрести придётся. Но если надо будет, поскребём, пометём. В общем, пободаемся.
***Не язык красит человека, а человек красит язык. Зелёнкой. Или ягодами черника. Это я так пошутил, но в каждой шутке есть доля шутки.
Вот поешьте черники много, и тогда поймёте, что вы совсем другим языком разговариваете. Красочным таким языком, почти фиолетовым. А на самом деле человек красит язык деепричастными оборотами, метафорами разными, синекдохами, и другими прибаутками. Как я, например.
И тогда язык становится красивым, богатым, выразительным и насыщенным. И человек становится выразительным, богатым, красивым, и эта… насыщенным. Когда насытится.
А чего бы красивому, богатому и выразительному человеку не насытиться? Голодать ему что ли, тем более что деньги есть и худеть он не собирается.
***Бабушки чекистки. Они знают всё. Тип мышления бабушек никакой не парадоксальный, а наоборот, очень даже конкретный. Кто не с нами, тот против нас. Потому что так учили. Так воспитали.
В несгораемом шкафу хранится тщательно вычищенное и заряженное табельное оружие. Револьвер системы наган, или пистолет парабеллум.
Именное оружие, с маленькой серебряной наградной табличкой, на которой всё, как положено, когда, за что и от кого.
Раз в три месяца, примерно, из этого оружия выстреливается пара обойм или пара барабанов. По мишеням. В специальном тире, и бабушки, сняв шумопоглощающие наушники, удовлетворенно подсчитывают дырки на мишени, и убеждаются, что есть, есть еще ягоды в ягодицах.
Потом оружие чистится, смазывается, заряжается, и на место, в шкаф. Несгораемый. До следующего раза, или на какой непредвиденный случай. О том, что такой случай может произойти, никто и никогда не сомневается. Или сомневается. Я не знаю.
