Джо Холдеман - Бесконечная война
Я сочувственно кивнул, хотя и не понимал до сих пор, чем технический старт отличается от права первого удара. Бильярд, в который они играли, очень сильно отличался от того, которым я порой развлекался в молодости на Земле.
Билл, нахмурившись, рассматривал схему, пытаясь читать ее вверх ногами.
— Они совершенно изуродовали твой красивый чертеж, сестричка,— заметил он.
— Он и был предназначен для того, чтобы его изуродовали,— безмятежно отозвалась Сара.— Мы нарисуем новый.
— Позвони им всем сегодня же вечером или хотя бы утром,— посоветовал я.— Пусть у них будет еще какое-нибудь занятие, кроме разгребания снега.
— Ты приняла окончательное решение? — обратился Билл к Саре.— Собираешься участвовать в большом скачке? А когда вернешься, от меня не останется даже пыли.
— Таким было твое решение,— ответила она,— а мое иным.
Он дружелюбно кивнул.
— Я хотел сказать, что я могу понять, почему мама и папа...
— Мы уже обсуждали все это.
Я мог расслышать, как дом поскрипывает под тяжестью оседающего на него снега. Мэригей в кухне тоже не шевелилась; вероятно, прислушивалась.
— Ну, так обсудите еще раз,— посоветовал я.— С последнего разговора положение несколько изменилось.
— Ты о том, что вы возьмете одного из Человеков? И тельцианина?
— Ты можешь стать этим Человеком.
Он ответил мне долгим взглядом.
— Нет.
— Ведь не может быть никакой разницы в том, кто конкретно из них отправится с нами. Групповое сознание, и все такое прочее.
— У Билла неправильные гены,— пояснила Сара,— А они захотят послать настоящего Человека.
Мне показалось, что эта вызывающая шуточка использовалась ею не в первый раз.
— А я все равно никуда не полетел бы. Это воняет самоубийством.
— Опасность совсем невелика,— ответил я.— Честно говоря, гораздо опаснее оставаться здесь.
— Это правда. Менее вероятно, что ты умрешь в течение десяти лет, чем то, что я — в течение сорока тысяч.
Я улыбнулся.
— Десять против десяти.
— Все равно это бегство. Вам надоела эта жизнь, и вы смертельно боитесь старости. А со мной не происходит ничего подобного.
— У тебя есть только двадцать один год жизни и всезнайство.
— Да, черт побери.
— Зато, чего ты не знаешь — это того, на что может быть похожа жизнь без таких отягчающих обстоятельств, как Человек или тельциане. Хотя, возможно, теперь, после промывания мозгов, тебе все ясно и понятно.
— Промывание мозгов? Ты еще никогда ничего об этом не говорил.
— Оно так же бросается в глаза, как и бородавка на носу. Но ты не замечаешь этого, точно так же, как и бородавки, потому что привык.
— К чему я привык, так это к непрерывному ворчанию! — взорвался Билл. Он встал.— Сара, ты сама можешь ответить на все подобные вопросы. Папа, вы с Сарой можете продолжать разговор, а я собираюсь пойти вздремнуть.
— Так кто из нас убегает?
— Я просто устал. На самом деле устал.
В кухонной двери показалась Мэригей.
— Может быть, ты хочешь немного супа?
— Я не голоден, мамочка. Съем его попозже.— Он взлетел по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки.
— Я знаю все ответы наизусть,— улыбнулась Сара,— так что, если ты захочешь еще раз попробовать убеждения...
— Но ведь это не тебя я теряю,— ответил я,— даже если ты и решила когда-нибудь в будущем перейти на сторону врага.— Сара опустила взгляд на свою схему и прорычала что-то по-тельциански.— Что это значит?
— Это часть их катехизиса. И означает нечто вроде «Кто ничего не имеет, тот ничего не теряет».— Она подняла голову, и я увидел, что ее глаза сияли,— Это также означает: «Кто ничего не любит, тот ничего не теряет». Они используют то один, то другой вариант, по очереди.— Она медленно поднялась с места.— Я хочу поговорить с ним.
Когда я полтора часа спустя пошел спать, они все еще продолжали шептаться.
На следующее утро была очередь Билла готовить завтрак. Он в полном молчании поджарил кукурузные лепешки и сварил яйца. Когда он подал еду на стол, я начал было хвалить его, но он несколькими словами заставил меня умолкнуть.
— Я еду. Я еду с вами.
— Что?
— Я изменил свое решение.— Он посмотрел на Сару.— Или вынужден был изменить его. Сестра сказала, что в группе обеспечения аквакультуры найдется место еще для одного парня.
— А ты питаешь врожденную любовь к этому занятию,— заметил я.
— Во всяком случае, люблю рубить рыбам головы.— Он сел.— Это единственный шанс в жизни, в жизни многих поколений. А когда мы вернемся, я буду еще не слишком старым.
— Спасибо,— сказала Мэригей дрогнувшим голосом.
Билл кивнул. Сара улыбнулась.
Глава 3
На протяжении следующих нескольких месяцев мы жили неспокойной, но интересной жизнью. Проводили десять-двенадцать часов в неделю в библиотеке КМЖС — компьютерного моделирования жизненных ситуаций,— освежая в памяти или изучая заново тонкости существования в космическом полете. Мэригей некогда уже прошла этот курс: каждый, кому доводилось пользоваться временным челноком, должен был владеть основами знаний об управлении космическим кораблем.
С тех пор, как я в последний раз проходил переподготовку к космическому полету, все, естественно, стало много проще. При нормальных обстоятельствах один человек вполне мог управлять всем кораблем.
Мы проходили также обучение по различным специальностям. Для меня это было пилотирование челнока и управление системами анабиоза. И эти занятия заставили меня еще сильнее, чем обычно, тосковать о лете.
Ранняя зима успела закончиться, на смену ей пришла и всерьез обосновалась на планете глубокая зима, и только тогда прибыло известие с Земли.
Некоторые любят глубокую зиму за ее строгую простоту. В это время редко идет снег. Крохотное солнце раз и навсегда определенным курсом взбиралось на небосвод. Температура по ночам опускалась до тридцати и сорока градусов ниже нуля, хотя до начала весны следовало ожидать морозов и куда сильнее — до шестидесяти пяти градусов.
Те, кому нравилась глубокая зима, не были рыбаками. Когда лед на озере стал достаточно прочным для того, чтобы по нему можно было безопасно ходить, я взял нагревательные цилиндры и отправился, чтобы проделать во льду девяносто шесть прорубей.
Каждый цилиндр представлял собой метровый отрезок дюралевой трубы, в толстые стенки которой были вмонтированы нагревательные элементы. Сверху цилиндр был обмотан теплоизоляционным материалом, выступавшим по сторонам, словно шляпка гвоздя,— благодаря такому расширению цилиндру не грозила опасность провалиться сквозь лед и утонуть. Я расставлял их по дюжине в ряд на таком расстоянии, чтобы между каждой парой можно было без труда пропустить перемет, затем налаживал снасти и ждал. Часа через два цилиндр углублялся в лед и доходил нижним краем до воды, и я выключал на некоторое время энергию. Выжидал еще часок, а потом начиналась потеха.
Конечно, пока внутри лед таял, снаружи он быстро намерзал. Я брал увесистую кувалду и длинную пешню и колотил молотом по намерзшему льду, пока звонкий звук ударов не сменялся глухим потрескиванием. Затем я снимал крышку, вытаскивал из трубы тридцатикилограммовую ледяную глыбу и откатывал ее в сторону. Включал нагрев трубы посильнее, переходил к следующей лунке и повторял там все сначала.
Когда я расправлялся с двенадцатой трубой, первая нагревалась настолько, что я мог освободить ее из ледяной хватки. После этого я пешней разбивал корку льда, вновь образовавшуюся в проруби, вставлял трубу на место, закрывал ее крышкой, уменьшал нагрев до минимума и проделывал то же самое со следующей трубой, и так далее.
Вся эта канитель была нужна для того, чтобы подогнать термодинамику под требования рыбьей психологии. Я должен был поддерживать температуру воды в проруби на уровне нуля, иначе рыба не будет клевать. Но если в лунке не будет чистой воды, хотя бы и из растопленного льда, то в ней неизбежно вновь намерзнет ледяная корка. В этом случае рыба будет клевать, но вытащить ее окажется невозможно, и улов пропадет даром.
Билл и Сара за день обработали половину лунок, мы с Мэригей на следующий день довели дело до конца. Когда мы уже под вечер вернулись домой, нас встретил изумительный аромат. Сара жарила цыплят в очаге и приготовила горячий глинтвейн из сидра со сладким вином.
В кухне никого не было. Мы с Мэригей налили себе по кружке и прошли в гостиную.
Там молча сидели наши дети, а с ними Человек. Я узнал его по росту, широким плечам и клейму на руке.
— Добрый вечер, шериф.
— Целое Дерево сказало: «Нет»,— сообщил он, не ответив на приветствие.
Я тяжело опустился на стул, выплеснув полкружки глинтвейна. Мэригей примостилась на подлокотнике дивана.
