Наталья Игнатова - Волчья верность

Князь отдал ему верхний этаж – то, что здесь можно было считать верхним этажом. Пространство под самой крышей, голый камень, никаких внутренних перегородок и на первый взгляд – никаких стен. Как будто потолок висит в воздухе, ни на что не опираясь, а вокруг – небо и море. Море и небо.

– Устраивайся, – сказал Князь. – Как сделаешь, так пусть и остается.

И оно осталось примерно так, как было.

А что еще нужно-то, в самом деле?

Зверь обнаружил там же, аккуратно упакованными, все свои эскизы, весь до последнего мелка набор художественных принадлежностей, портрет Блудницы работы Шаграта. А еще все свои ножи, мнемограф и коллекцию мнемокристаллов.

Все, о чем жалел, сбежав из Вальдена, и ничего – сверх.

Он понимал, почему Эрика так раздражало то, что Князь – провидец.

А замок был живым. Таким же живым, как, например, космический корабль. Но души у замка не было, он не осознавал себя, и Зверь не мог понять, что нужно сделать, чтоб осознание случилось.

Иногда казалось, что душа замка принадлежит Князю, но у Князя у самого не было души. В этом они были похожи – замок и хозяин – живые, бездушные, непонятные.

И надежные.

Князь знал, что замок живой. Князь знал, что Блудница живая.

Князь до черта всего знал.

Он предупредил, что будет время от времени появляться в замке. Но, с учетом особенностей внутренней планировки, шанс случайно встретить его где-нибудь был невелик, и Зверь только кивнул, мол, понял, буду знать. Знал. Не задумывался.

Однажды набрел на зал, стены которого были залиты кровью, стены которого кричали от боли. И не сразу сообразил, что это – его рисунки. Размещенные в правильном порядке. Те самые, на которых снова и снова умирал под ножом и никак не мог умереть отец Грэй.

Потом он натыкался и на другие свои работы. Замок был настоящим музеем – прекрасным музеем – и было странно видеть среди шедевров то, что сделал сам. Рисунки, деревянные цацки, черепа особо запомнившихся недругов, покрытые узорами резьбы. Всегда – неожиданно. Поэтому получалось, что видел дело рук своих под непривычным углом, смотрел свежим взглядом.

В основном то, что видел, – нравилось. То, что не нравилось, Зверь забирал и выкидывал в утилизатор.

Привыкал…

С ухмылкой думал о том, что не хватает только кусочков печенья или, там, сахара, раскладываемых так, чтоб приманить его к хозяину замка, чтоб приучить дикую тварь из дикого леса к непонятному и страшному шефанго.

Заметив как-то раз отблеск пламени сквозь неплотно прикрытую дверь, вошел без стука. Огонь в камине погас раньше, чем он перешагнул порог.

– Садись, – сказал Князь, широким жестом обведя неизменные подушки.

В дальнем углу сонно каркнул ворон. Где-то под потолком проснулся и затоптался орел. В небольшой комнате должен был стоять резкий птичий запах, однако же ничего подобного. Слегка пахло смолой, а еще табаком и кофе.

– Ворона зовут Ворон, – сообщил Князь, – орла – Кончар.

– А лошадь?

– Его зовут Тарсаш, и он не любит, когда его называют лошадью. Встретитесь снова – я вас представлю по всей форме.

– Пополняешь зверинец?

– Да. Тебя это задевает?

– Нет. Я не знаю, как на это нужно реагировать. Есть варианты, но неизвестно, который я выберу.

– Неизвестно, – медленно повторил Князь, – хорошо, когда есть из чего выбрать.

– Это же главная приманка.

– Волк, приманки – в ловушках. Я не собираюсь тебя ловить, ты придешь сам и уйдешь, когда захочешь, или не придешь совсем… Или, – Князь неспешно вдохнул и выдохнул дым, – тебя заставят уйти. В этом случае я верну тебя обратно.

– Правда, что ли? – Зверь хмыкнул.

Получилось вроде бы достаточно пренебрежительно.

– Даже из огня. Оттуда, впрочем, я заберу тебя независимо от того, что ты выберешь.

– Почему? Потому что я забавный?

– Потому что я так хочу.

На следующее утро Зверь впервые увидел, как распускается под небом стальная хризантема, как сотни блистающих лепестков в клочья рвут холодный воздух.

Он смотрел, не моргая. Забывая дышать. Завороженный танцем, завороженный смертью, которая впервые была так близко, но – не с ним. Он всегда был предстоятелем Смерти, ее проводником. А Князь – Князь был ее рыцарем и господином, и Смерть танцевала фламенко на лезвиях широких мечей, страстная, покорная и беспощадная.

Так красиво! Так же, как полет.

С тех пор это стало традицией: с утра, еще до рассвета, вернуться с неба, чтоб вновь увидеть яростный танец, вновь взглянуть на цветение блистающего цветка, каждый раз – нового, каждый раз незнакомого и прекрасного.

Ужасающего.

В одно такое утро – холодное, несмотря на климатические установки – белое от беспросветного снегопада, Князь снял перевязь с мечами и, усмехнувшись, кивнул Зверю:

– Давай, бойцовый кот, присоединяйся. Покажи, что умеешь.

Он и об этом знал?

До «бойцового кота» в тот раз не дошло. Оба – и Зверь и Князь – присматривались друг к другу, приноравливались и осторожничали. И хотя закончился этот первый, «пристрелочный» бой тем, что Зверю сломали позвоночник, свернули шею и переломали пару тысяч костей, обоим ясно было, что все перечисленное потребовало от Князя неожиданных усилий.

Ну хоть чего-то он не ожидал, провидец чертов!

И, разумеется, этот бой был очередным кусочком приманки, лежащим чуть глубже, чем предыдущие, в ловушке, которой нет.

Ее действительно не было.

А значит, не было и приманок.

Ни в том бою. Ни после боя. Когда Зверь снизошел до замковой кухни и приготовил для Князя нормальный завтрак вместо галет из непойми-чего, которые тот обычно ел и на завтрак, и на обед, и на ужин. Вообще, поразительно, как можно, не отказывая себе в прекрасных чае, кофе и табаке, ущемлять собственный организм в праве на вкусную и здоровую пищу?

В любом случае, ничто из этого не было приманкой, и в любом случае, приманкой было все.

А когда лучше узнали друг друга, пришло время «бойцового кота». И тут уж Зверь гонял Князя по всей крыше – благо розовые кусты предусмотрительно были огорожены силовыми полями, – а непобедимому шефанго оставалось только отступать и защищаться. В конце концов, Зверь опрокинул Князя на мокрую от снега траву, не спеша и с большим удовольствием обозначил кончиком когтя, что именно он может сейчас сломать, перерезать, оторвать или еще как испортить в меру фантазии и свободного времени.

И тогда только понял, что действительно может сделать все это.

Прямо сейчас.

Все – не обязательно, достаточно перерезать горло. Или вскрыть грудную клетку. Или – просто раздавить.

Он вернул себе человеческий облик и остался сидеть рядом с довольно скалящимся шефанго.

– Так себе кошка, вообще-то, ага?

– Вообще не кошка, – подтвердил Князь. – Кошки – мягонькие и пушистые, а ты – тварь в чешуе, еще и колючая.

– И с клювом.

– И с когтем на хвосте.

– И ядовитая.

– О? Ну спасибо, что сказал. Теперь, если внезапно помру, буду знать, с кого спрашивать.

– Но на волка я тем более не похож.

– Знаешь что, – Князь сел, потянулся за трубкой, но передумал, – может быть, все дело в твоем стремлении к максимальной эффективности. Ты должен был быть волком, но волк – животное, волк уязвим, а то, во что ты перекидываешься, почти неуязвимо и идеально вооружено. А может быть, впрочем, дело в странностях вашей семейки. Я не знаю, по какому принципу вы выбираете имена.

– Зашибись! Какая еще семейка?

– Та, в которую ты не веришь.

– Та, которая создала меня специально, чтобы принести в жертву?

– Она самая. По-моему, сейчас подходящее время сказать тебе, что Змей – мой друг. Атмосфера располагает, и вообще.

– Не вопрос.

Зверь встал, и одновременно поднялся на ноги Князь. Огромный, но уже не пугающий так, как раньше.

По-прежнему непонятный. Хотя еще минуту назад казалось, что понимание возможно.

– Я же сказал, что, если тебя заставят уйти, я верну тебя обратно.

– Не сходится, – пожал плечами Зверь, – либо он тебе друг, либо ты дашь ему умереть. Или ты не против того, чтоб твои друзья умирали?

– Когда мое мнение начинает что-то значить, умирают все. Не беспокойся о Змее, он сильнее нас с тобой, вместе взятых. Но, раз уж ты все равно не понимаешь и половины того, что я говорю, я сделаю для тебя выжимку. Слушай внимательно, возможно, больше я никогда такого не скажу. Последние дни были не самыми плохими в моей жизни: я возвращался домой, зная, что меня там ждут, и я не собираюсь отказываться от этого ради спасения какого-то там мира. Даже если это твоя горячо любимая родина. Так понятней?

– Князь, да ты эгоист!

– Я просто правильно расставляю приоритеты.

ГЛАВА 6

Была чудесная пора.

Стоял уж Ангел у двора.

Седьмой.

С трубою

И с печатью.

И, робко дергая плечом,

шептал: «Мон дье,

пора б начать, а?!»

Высокомерный, аристократичный, пафосный. Невыносимый – если охарактеризовать одним словом. Но не хочется, чтобы он был другим. Такой, какой есть, Князь, может, и не идеален, но близок к тому. Его маска сделана из чистейшего льда, холодная, неподвижная, она красива сама по себе, а перемены, любые, могут ее испортить.