Василий Звягинцев - Время игры

Так, например, он видел (как — объяснить трудно), что Андрей Новиков на своем «Призраке» отнюдь не переместился, как предполагали, обычным образом из Эгейского моря в Индийский океан, но пребывает сейчас в будущем, лет за сто с лишним вперед, как раз на той линии, которая ответвилась от основной где-то в районе Русско-японской войны и первой русской революции.

И вдобавок начинал догадываться, что знает, каким образом он сам может пройти тем же путем и догнать Новикова, а главное, исчезнувшую вместе с ним из настоящего Анну.

Но сначала ему следовало бы повидаться с Сильвией.

Путь из катакомб на волю для него уже не был проблемой.

Он чувствовал, что сейчас достаточно просто встать и пойти, практически в любую сторону, и очень скоро он найдет выход.

Причем скорее всего — не в подвал дачи, а где-то поблизости от нее, возможно — на пустыре по ту сторону Приморского шоссе.

…Так оно и вышло. Не далее как через полчаса он выполз в узкую щель между выветренными пластами ракушечника, всего в полуверсте от знакомых строений.

На воле вечерело. Туман рассеялся, и ветер почти утих, зато температура упала ниже нуля, и покрытые инеем кустики полыни казались причудливыми изделиями работы Фаберже.

Шульгин старательно дышал удивительно вкусным после подземной затхлости воздухом и подивился, как это партизаны без особого смысла и военной пользы ухитрялись сидеть в катакомбах годами.

Он не подвергал сомнению их героизм и, так сказать, «упертость», но практического смысла в них не видел.

Считай, три года строгого тюремного режима для нескольких сотен человек ради того, чтобы разбросать в городе десяток листовок и, в лучшем случае, взорвать несколько не имеющих военного значения тыловых складов почти безвредной румынской армии, — такого героизма и такой самоотверженности он не понимал.

Как вообще не понимал очень и очень многого в советской истории. Не подлинной, а предлагаемой для изучения и восхищения.

Время, по счастью, снаружи оказалось то же самое, ровно сутки спустя, не какой-нибудь сорок второй — сорок третий год, и Джо ждал его в условленном месте, не удивляясь долгому отсутствию хозяина и не скучая от безделья.

Шульгин выслушал краткий и толковый доклад о случившемся в его отсутствие. Ребята полковника-контрразведчика исполнили оговоренное даже с некоторым превышением. Или люди Славского оказали слишком уж серьезное сопротивление.

Короче, кое-кто в перестрелке был убит, и все они, мертвые и живые, включая сторожа, увезены в том же грузовике. Сама же дача отнюдь не разрушена и даже не разграблена. Все оставленные Шульгиным и Славским личные вещи хотя и носили следы поверхностного обыска, но пребывали на своих местах.

Обратный путь через подвал до места, где Шульгин оставил фон Мюкке и Славского, занял, как и в прошлый раз, не более десяти минут. Вернулись на дачу они тоже без всяких проблем.

Только вот больше Сашка не ощущал в своей черепной коробке сразу двух синхронно работающих мозгов нечеловеческой мощи. Память — да, осталась, но и не более.

Ему стало и грустно немного и в то же время радостно. Он привык быть нормальным человеком. Умным, отчаянным, подчас эксцентричным, умеющим многое такое, что и не снилось нормальным обывателям, — но человеком. Пусть даже «кандидатом в Посвященные», но ведь пока лишь кандидатом…

Еще Шульгин чувствовал, что автором интриги была скорее всего дружелюбно настроенная к нему личность. Или — неодушевленное, но определенным образом мыслящее устройство.

Хотя замысел интриги оставался для него по-прежнему темен.

Дебютная идея гроссмейстера, способного мыслить на 15–20 ходов вперед, для всего лишь перворазрядника Сашки пока что выглядела непостижимой.

Поэтому он, по обычному своему практицизму, удивительным образом сочетающемуся с наплевательским отношением к далекой перспективе (не тревожься о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о себе, каждому дню достанет своей заботы), решил отложить стратегические проблемы хотя бы до завтра, а сегодня предаться отдыху, развлечениям и неторопливым беседам с новыми «друзьями».

Шульгин не без оснований предполагал, что время, на которое он оставил Славского и фон Мюкке наедине, партнеры использовали для соответствующих консультаций. На что он, кстати, и рассчитывал.

На кухне дачи Джо приготовил вполне приличный ужин из курицы, принадлежавшей сторожу, найденных в кладовке овощей и собственных припасов. Занавесив на всякий случай окна одеялами, поставили посередине стола семилинейную керосиновую лампу, разлили по стаканам чуть разбавленное невкусной, излишне минерализованной колодезной водой виски.

Вечер получился тем более приятный, что капитан начал уже понемногу передвигаться, пока еще держась руками за стены, спинки стульев и прочие подходящие опоры.

Не договариваясь, они дружно решили не касаться могущих вызвать споры и разногласия вопросов, а сосредоточились на тайнах природы вообще и восточной медицины в частности.

Шульгин, вроде бы полностью «перетянув одеяло на себя», красочно и подробно рассказывал о своих встречах с первобытными целителями Африки, Центральной и Южной Америки и особенно Индии, Бирмы, Сиама и Кохинхины. Кроме некоторого собственного опыта, Сашка почти дословно цитировал целые главы из книги «Свидетель колдовства» и ефремовского «Лезвия бритвы».

Чем и выгодна позиция пришельца из будущего — всегда можно выдать известные любому развитому десятикласснику вещи за глубочайшие откровения.

К концу беседы Шульгину все уже было ясно.

Расчувствовавшись по поводу очередного чудесного спасения, под воздействием выпитого виски и растормаживающей голубой таблетки, Славский наконец признался, что до последнего момента испытывал в отношении сэра Ричарда серьезные сомнения.

Наученный горьким опытом, он привык считать любого нового человека, внезапно завязывающего с ним знакомство, возможным неприятельским агентом.

— А после мировой войны нравы настолько упали, что вполне приличные люди не брезгуют шпионажем. Раньше такого не было. Даже офицеры Генштаба, занимающиеся агентурной разведкой по должности, считались не вполне комильфо. Ненамного лучше жандармов… — сообщил Станислав Викентьевич, расслабленно улыбаясь.

— И на кого же я мог, по вашему впечатлению, работать?

Славский, в котором голубая таблетка разбудила какие-то глубинные качества личности, внезапно посерьезнел.

— Сэр Мэллони, давайте поговорим, как полагается белым людям…