Я - Легион - Михаил Злобин

Он глянул на меня с твердой решительностью во взгляде, но внутри него я чувствовал кое-что совсем иное… робкую и трусливую надежду…

— Ты пытаешься меня спровоцировать, Далхан? — Я, раскусив дешевую игру старика, расплылся в зловещей усмешке, которая с каждым новым днем выходила у меня все жутче и естественней. От ее вида сидящий передо мной человек отчетливо вздрогнул и подался назад. — Думаешь, если я убью тебя сам, то твоей семье от этого станет легче?

— Ты обещал не трогать их!!! — Возмущение и ужас Мержоева разлилось в воздухе, перекрывая остальные чувства.

— Я тебе еще ничего не обещал, урод, — прошипел я, приблизив свое лицо вплотную к нему, отчего тот снова попытался отпрянуть, но натолкнулся затылком на стену. — Я лишь предложил тебе дать своей семье шанс ходить по этой земле дольше твоего.

На этих словах марионетки затолкали в комнату остальное запуганное семейство, которое построили в шеренгу напротив отца.

— Зачем ты их сюда привел?! — Почти истерично прокричал Далхан.

— Пусть они посмотрят, как ты поступаешь с самим собой так, как поступал с десятками других человек на войне. Ведь так, Далхан? Это даже не будет самоубийством, это будет воздаянием.

— Откуда ты…

— Знаю? Это неважно, я многое о тебя знаю, Мержоев. На твоих руках крови ничуть не меньше, чем на моих, но между нами все же есть одно огромное отличие. Я оказался вынужден поступать так, а ты пошел воевать по своей воле, ты целенаправленно отправился убивать. Ну и кто после всего этого чудовище, а?

Далхан скрипнул зубами, собираясь что-то яростно возразить, но я больше не был настроен тянуть время, поэтому прервал его.

— Заткнись. Еще хоть слово, и я заставлю твою жену придушить однорукого.

— Ты… ты не сделаешь этого! — От открывшейся перспективы старика бросило в дрожь, он тяжело задышал, словно перестало хватать воздуха. — Она не сделает этого! Ты не заставишь Хаят!

— А если этим она спасет жизнь младшему? — Я наклонил голову вбок, пытаясь поймать взгляд Далхана, но тот трусливо избегал смотреть на меня.

— Нет… Аллах, это невозможно! Как ты можешь так поступать?! Как ты вообще можешь говорить такие вещи?! Ты собираешься заставить мать задушить собственное дитя!!! Как ты вообще сможешь спать после этого?!

— Сладко и крепко, старик. Я не помню, когда последний раз видел сны, так что за меня можешь не переживать.

— Но… это же неправильно! Прояви немного человечности!

Я усмехнулся. Мне было что сказать и чем возразить на этот высокопарный бред. К примеру, я мог сказать, что в смерти его старшего сына виноват один только он сам, если начал работать на криминал. Я бы мог сказать, что люди, похищающие девушек и пытающие их с толпой своих друзей-бородачей, не достойны человеческого отношения, но зачем? Я не собирался с ним разводить длительные беседы о морали и гуманизме, я собирался его сломать, и сломать очень жестко.

— Разве не ты сказал, что я чудовище? Так откуда же взяться человечности?

Он не отвечал, смотря куда-то себе под ноги, не имея смелости взглянуть ни на меня, ни на свою семью.

— Что же, — я преувеличенно оживленно потер свои ладони, будто был не палачом, а приглашенной знаменитостью на телевизионном шоу, — раз ты еще не определился, то я помогу тебе. Хаят, — повернулся я к безмолвным домочадцам, — будь добра, начинай уже душить старшего. И не вздумай отказываться, иначе моя фантазия сильно удивит тебя тем, что я сделаю с младшим.

— Не-е-ет!!! — Вопль Далхана прозвучал почти боевым кличем, и я, если бы не читал его эмоции, мог подумать, что он бросится на меня в отчаянной атаке самоубийцы. Однако он так много боялся за сегодняшний день, что теперь уже не был способен на что-нибудь подобное.

В разуме мужчины сейчас кипела война сомнений и противоречий, но когда я собирался снова обратиться к его семье, он тверже сжал проволоку в руках, а эмоциональный фон зажегся решительностью.

— Хорошо, Секирин, я согласен. Я все сделаю, как ты хочешь, только пусть они уйдут, ради Аллаха! Я не хочу чтобы они… это видели.

— Нет. — Последовал мой короткий категоричный отказ. Просто отказ, без каких либо пояснений, и старик понуро опустил голову, понимая, что спорить со мной не только бессмысленно, но и опасно. Он сделал шаг, другой, третий. Подцепил трехногую табуретку и поставил ее прямо под толстой балкой.

— Ты ужасен, жесток и беспринципен… — приговаривал он, ведя приготовления к собственной казни. — Нет в этом мире человека хуже тебя, Секирин…

— Ты уж определись, человек я или чудовище.

— Все мы по своей сути люди, дети Аллаха, кем бы не считали себя сами.

Я усмехнулся, слыша подобные рассуждения, но ничего не стал отвечать, дабы не отвлекать Мержоева от подготовки своего импровизированного эшафота.

— Ты так не думаешь? — Воззрился он на меня, по-видимому, пытаясь отсрочить неизбежное, растягивая время философскими разговорами. — Кто же ты тогда, Сергей, если не человек?

Мой тяжелый взгляд уперся Далхану в переносицу, отчего тот нервно сглотнул, но все же не отвел глаз. Я почувствовал, как внутри него все дрожит, словно он искренне верил, что услышит самый честный ответ на прозвучавший вопрос, но в то же время истово боялся этой правды. И я не стал отказывать ему в этом.

— Ты действительно хочешь знать? — Уточнил я напоследок у обмершего главы семейства. И когда не последовало возражений, я выбросил в пространство свою Силу, заставляя всех здесь присутствующих, даже марионеток, вскинуться от неожиданности. — Я — Легион!!!

Мой голос прогрохотал мощнее любого самого сильного раската грома, заставив Далхана зажмуриться и закрыть ладонями уши. В такой позе он простоял около половины минуты, ведя тяжелую внутреннюю борьбу с самим собой. Я не знал, о чем он думает, но тяжесть его мыслей очень сильно колебала его эмоции, которые врезались в меня как штормовые волны в прибрежные скалы. И это было правильно. Я не позволю этой твари уйти легко… не позволю.

Наконец пожилой мужчина собрал свою волю в кулак, распахнул глаза и молча вернулся к подготовке самоубийства. Не знаю, что конкретно сделал с ним мой ответ, но желание поговорить у него словно отрезало.

— Далхан, не надо! — Супруга, впервые подав голос с момента нашего возвращения, дернулась вперед в попытке остановить мужа, но марионетки придержали ее.

На несколько секунд остановившись, Мержоев обернулся и с теплотой посмотрел на своих родных в последний раз.

— Не переживайте, мои любимые, и не скорбите. Если моя смерть принесет вам жизнь, то так тому и быть. Пожертвовать собой ради семьи — священный долг любого отца и