Тонкие грани (том 4) (СИ) - Кири Кирико

Некому было? То есть, если так подумать, то это можно подразумевать родителей. То есть их нет. Почему родителей нет и почему девушка хочет исповедаться, чтоб снять груз с сердца и двигаться дальше? Или их убили, и ей было больно, или она их убила. Но, глядя на Марию, не могу сказать, что она была способна на это. Скорее убили их, и она пришла сюда искать поддержки, которую получила.

— Понятно… вряд ли я бы смог принять что-то такое.

— Вы слишком логичны, Эрнест. Вы хотите всё проанализировать, объяснить и систематизировать. Но свет — она просто есть, и надо это принять.

— Свет-то есть, но вот понимания, что он значит и откуда, у нас немного разные, согласитесь, — усмехнулся я.

— Да, немного разные. Но мне кажется, что это всё равно не помешает вам уверовать.

— Вы прямо как те люди, что ходят по домам и просят присоединиться к их вере.

— Проповедники? — улыбнулась Мария.

— Сектанты, — ответил я.

Мария надулась.

— Вам нравится дразниться, мистер, как я погляжу, — с укоризною произнесла она.

— А вам, мисси, пытаться всех обратить в свою веру. Если бы вам разрешили людей насильно тащить в храм и превращать их в слепо верующих людей, вы бы это сделали.

— Нет, не сделала. Вера — дело добровольное.

— Ну хоть это радует, — усмехнулся я. — А вы, получается, сидите здесь всю ночь?

— На случай, если вдруг кто-то решит зайти и найти здесь убежище от тьмы, — кивнула Мария.

— И как, заходят?

— Да. Например, вы.

— А кроме?

— Иногда приходят люди, которые не хотят публичности. Они приходят, потому что ночь успокаивает нервы и даёт возможность более трезво и спокойно подумать. И некоторым просто требуется время и место, чтоб обрести душевный покой.

Я огляделся. Учитывая зал, чей потолок погружён во мрак, а всё, что у земли, наоборот, освещено, причём не ярко, а довольно тускло, посидеть здесь и прийти в себя — самое то. Тихо, спокойно и безлюдно. Я бы, будь верующим, тоже бы сюда заглянул, по правде говоря.

В прошлой жизни я ходил несколько раз ночью в храм, но эффект он создавал иной. То было обычное квадратное здание, которое некогда в старые времена являлось кинотеатром, если не ошибаюсь. Потому и само строение было не красивым, а техничным. Ровные стены, углы — ощущение, будто бы попал в склад, который на скорую руку переделали под храм. Здесь же чувствовалось, что каждая деталь была сделана именно под храм, с одной целью.

— Мне тоже нравится здесь сидеть ночью, — продолжила она. — Будто холодный лёд к ожогу прикладываешь. Чувствуешь спокойствие, умиротворение и пустоту в сознании. Будто все мысли разом исчезли и оставили тебя в покое. Прекрасное строение.

— А где вы живёте, когда не служите ночью?

— Вы имеете ввиду, когда моя служба заканчивается? — уточнила она.

— Да. Вы же живёте где-то. Не здесь же постоянно обитаете.

— Иногда живу здесь, почему нет. Но вы правы, я снимаю квартиру в паре кварталов отсюда, — она неопределённо махнула рукой. — Мне платят на аренду комнаты, поэтому я могу позволить себе иногда покидать храм.

— Звучит так, будто вас заставляют сидеть здесь.

— Мне здесь нравится, — пожала Мария плечами.

— Не могу, честно говоря, вас представить вне храма и без наряда.

— Да? — удивилась она.

— Ага, на вас всегда этот апостольник, и я, кроме вашего лица, толком ничего и не видел. Даже волос. То есть я практически не знаю, как вы выглядите.

На ней даже форма была не приталенной. То есть я не представлял, какая у неё талия — там могло быть как девяносто-шестьдесят-девяносто, так и девяносто-девяносто-девяносто.

— Удивлена, что вы знаете, как это называется, — коснулась она головы. — Обычно его капюшоном зовут.

— И всё же, какого у вас цвета волосы? И длины?

— Ну… — она быстро огляделась, будто искала, кто мог нас подслушивать или видеть. — Нам запрещено снимать его, но…

Но, как показала Мария, Бог создаёт правила, чтоб непослушные монашки их иногда нарушали. Учитывая, насколько она верующая, такой поступок выглядел забавным. Хотя, как я мог уже себе представить, она придерживалась довольно свободных неконсервативных взглядов, больше принимая людей какими они есть, чем пытаясь переделать.

Убедившись, что в зале никого нет, Мария быстро стянула с головы капюшон монашки или, как его правильно назвать — апостольник, представ передо мной во всей красе.

Я изначально думал, что у Марии волосы будут или каштановыми, или светло-русыми, но, как оказалось, у неё они были рыжевато-русыми или даже очень светло-медными на вид. Волнистые и слишком пышные, будто она была из тех девушек с телевизора, что рекламируют шампунь для пышного объёма.

Но по крайней мере я теперь видел перед собой не монахиню из храма, а именно девушку, будто без апостольника она стала другим человеком.

— Вау, вы совершенно иначе выглядите, — ответил я, обводя её взглядом.

— М-м-м… в худшую или лучшую сторону? — скромно глянула она на меня исподлобья.

— В лучшую. Скажем так, вы приобрели свою индивидуальность. Перестали быть безликой.

— Спасибо, — она пальцем начала закручивать волосы, причём делала это так натурально и непринуждённо, что я был готов поставить ей пять с плюсом. Что-что, но такое я мог оценить. — Нам запрещено снимать его в храме.

— Но когда никто не видит, то можно, да?

Она лишь улыбнулась на мои слова и поспешила надеть его обратно, спрятав свою гордость, — я без шуток, такими волосами можно было гордиться, — под тёмную ткань.

— Вы сказали, что хотите попросить меня о чём-то.

— Да, подумал, что вы бы могли мне пойти навстречу в некоторых вопросах, довольно деликатных.

Мария выпрямилась.

— Вы можете попросить меня, и я помогу, чем смогу.

— Ну… — я даже не знал, как деликатно подойти к такому вопросу, потому начал бить прямо в лоб. — Я жутко выгляжу?

Мария на несколько секунд молча разглядывала меня.

— Я бы выразилась так, Эрнест, если… — она прикрыла ладонью половину моего лица, — взглянуть так, то вы хороший молодой юноша.

— А если прикрыть другую сторону?

— Я бы сказала, что делать это незачем, так как это всё же одно лицо. Я вижу вас таким, какой вы сейчас передо мной.

— Страшный?

— Другой, — выкрутилась Мария. — Но я уже привыкла, если вам будет так спокойнее. Для меня вы просто юноша со шрамом. Что правая, что левая сторона — это две части одного лица, которые дополняют друг друга.

— Хорошо, — встал я со скамьи. — Тогда… не хотите как-нибудь прогуляться со мной?

Повисла неловкая тишина, которую я решил нарушить. Уж слишком удивлённо смотрела на меня Мария.

— А нет, я неправильно сказал. Вы пойдёте со мной прогуляться, — даже глазом не моргнул, состроив каменное лицо, которое не подразумевало других вариантов ответа, кроме как «да».

— Эм… я святая сестра…

— Вы однажды уже угадали со мной — я действительно когда-то был верующим. И был верующим не на словах, потому могу сказать, что младшие святые сёстры вполне могут жить своей жизнью, как это могут делать и обычные сёстры, и святые матери, и святые отцы. А младшие святые сёстры — это просто ранг тех, кто вот-вот встанет на праведную жизнь.

— Я… это неожиданно… я с вами…

Лицо, она меня стесняется, так как одно дело — слова, а другое — действие. Но и я был не намерен отступать, пусть и чувствовал, как сгораю внутри от стыда за самого себя и смущения, которые с трудом не пускал на лицо.

— Да, вы со мной. Просто предлагаю сходить погулять для начала. Считайте это моей просьбой, которую вы должны выполнить.

— Я… а время?

— Я вам сообщу, хорошо?

— Да… да, хорошо, — она выпрямилась. — Давайте сходим на прогулку, заглянем куда-нибудь. Я буду ждать вас.

— Я зайду предупредить, хорошо? Или может номер телефона?

— Номер. Пожалуйста, лучше номер.

Она наизусть продиктовала мне свой номер, который я забил себе в телефон. Теперь главное было его не потерять. Хотя, если что, всегда смогу вернуться сюда.