Энтони Рейнольдс - Отметка Калта
А затем надежда исчезает.
Корень языка Олла внезапно начинает зудеть. Руки дрожат.
Будет бой. Бой и смерть.
[отметка: —?]
Солнце полностью скрылось. Небо затянуто нагромождениями гонимых ветром серых облаков, терновая клеть поскрипывает и трещит. Они чувствуют ветер на лицах, но компас Олла так и не шевелится.
— Мы не можем уйти отсюда, — говорит Олл своим паломникам поневоле. — Не можем уйти вперед или назад. Нужно оставаться тут, а это значит, что нам, возможно, придется принять тут бой.
— Мы примем бой? — переспрашивает Зибес.
— Тут нет места для драки, — произносит Бейл Рейн. Юноша практически не видел войну, его только учили, однако он не был глуп. Неровный участок кустарника на склоне холма, густо заросшем осенним терном и опутанным дроком? Тут действительно негде драться. Будь в их распоряжении час, можно было бы подняться по холму к кольцу стоячих камней и, быть может, окопаться там.
У них нет часа. Это подсказывает Оллу его язык. А также веко, руки и холодный пот на спине. И еще выражение глаз Кэтт.
— Где мы укроемся? — спрашивает Кранк, тяжело сглотнув. Он указывает в сторону ближайшей ветви сухого и хрупкого терновника.
— Тут? В этом хламе? Он не сдержит лазеры. Там не укрыться. Мы окопаемся или…
— Тссс, — произносит Олл.
— Где мы укроемся? — настаивает Кранк.
— Лазеров не будет, — говорит Олл.
— А что будет? — интересуется Зибес.
— М`кар, — произносит Кэтт, не в силах сдержаться.
— Что это значит? — истерично спрашивает Кранк.
— Сохраняй спокойствие, — говорит ему Олл. Он обращается ко всем. — К нам приближается скверное существо. До сих пор мы ускользали от него, но оно все же нас нашло.
— Что за скверное существо? — интересуется Кранк.
— Что-то с Калта, — шепчет Бейл, который начинает понимать. — Одна из тех тварей, что явились на Калт. Или та, что шла своим путем…
Олл кивает. Кранк кривится, издает скрипучий стон и начинает рыдать.
— Как оно нас нашло? — спрашивает Бейл.
Олл непроизвольно смотрит на Кэтт.
— Нам просто не повезло, — отвечает он. — Долгое время мы хорошо справлялись, но нам не повезло. И теперь мы не должны впадать в уныние.
— Где нам укрыться от такой твари? — стенает Кранк.
Олл постукивает себя по груди.
— Здесь, — произносит он. — В дни веры мы именно так отгоняли демонов. Вера. Сила. Мужество.
— Олл Богобоязненный, — невесело усмехается Зибес.
— Богобоязненность — это добродетель, — кивает Олл. — Я всегда верил, с тех самых пор, как при рождении был помазан в Ниневии. Всегда. Всегда хранил веру, даже когда церкви сносили. Сносили за анахроничность. Я верю в высшую силу, и с ней мы и имеем дело. Впрочем, это иная сила. Выше, ниже, другая. Не человек. Не смертный.
— Ты тоже не смертный, — произносит Кэтт.
— Но я человек. В этой ерунде с богами и демонами вы можете держаться лишь за веру. Я всегда верил. Вот почему он никогда меня не любил и не вводил в круг доверенных лиц.
— Кто? — спрашивает Бейл.
Олл качает головой.
— Неважно. Я всегда хранил веру. И не пытался ее никому навязывать. Не проповедовал. Ну, во всяком случае, в течение длительного времени. Так что я не собираюсь просить вас о чем-либо странном.
Он снова глухо бьет дрожащей рукой напротив сердца.
— Просто верьте. Верьте, во что хотите. В Императора, в себя, в свет, что видите во снах, в твердую землю под ногами. Верьте в меня, мне все равно. Просто верьте.
— Мы должны делать что-то другое, рядовой Перссон, — говорит Графт. — Я не могу верить. Должна быть цель. Должно быть дело.
— Он прав, — замечает Бейл.
— Окей, — отвечает Олл. — Тогда будем петь.
— Петь? — недоумевает Кранк.
— Да, будем петь вместе. Это укрепляет разум. Я научу вас песне. Гимну. В былые дни верующие пели хором, чтобы поддерживать свой дух и отгонять тьму с демонами. Так сделаем и мы.
Он учит их словам. Всего куплет-другой. О, Повелитель и Владыка Человечества…
Они неохотно начинают петь. Неуклюже подбирают слова, часть забывают, уродуют мотив. Графт может только протяжно тянуть одну ноту. Олл берется снова и снова, повторяет и повторяет, постоянно оглядываясь через плечо и отслеживая покалывание в руках и подергивание века.
Так и работали гимны с молитвами в те дни, когда по земле бродили настоящие демоны. Это были защитные слова, выражения стойкости. Они объединяли людей пением, объединяли их силы и веру. Превращали веру в оружие, пусть даже и оборонительное — хотя бы в щит. Или, разумеется, в лучшем случае в щит.
Польза была даже для тех, кто не верил так, как Олл. При совместном пении люди занимались общим делом. Вспоминали, что не одни.
Они объединялись и укреплялись духом. У них появлялось дело, на котором можно было сконцентрироваться вместо страха. Паника — последнее, что требовалось Оллу.
А порой пение — просто шум, который защищает так же, как защищал Орфей.
— Продолжайте, — произносит Олл. — Пойте. До конца и заново. Пойте.
Он разворачивается и подходит к границе терновых зарослей. Позади спутники поют изо всех сил. Олл осматривает бурую осоку и уже омраченные ночью ложбины. Сколько тысяч полей сражений он так озирал, высматривая показавшегося врага? Ландшафт напоминает ему о болотах за Стеной, когда он патрулировал парапеты, выглядывая разрисованных людей. Напоминает о колышущихся лугах Алтая, где он ожидал приближения сарматских наездников. Напоминает о…
Его руки дрожат.
М`кар вовсе не там, внизу.
М`кар здесь, прямо на границе терновой клети, и он смотрит внутрь.
[отметка: —?]
Тернии вспыхивают.
Участок терновой поросли шириной три или четыре метра взрывается ярким оранжевым пламенем, загорается, словно бумага, и рассыпается пеплом, оставляя разрыв, через который через который может проехать транспорт.
Олл пятится назад, сжимая винтовку трясущимися руками.
Снаружи, по ту сторону прорехи в белой терновой стене, темно, как будто часть полуночи наступила раньше срока. Но в ней есть глаза. Олл видел, как они смотрели внутрь — древние глаза древнего, дикого разума. Желтые щели с черными прорезями зрачков. Сверкающие глаза. Злые глаза.
Глаза, которые вечно взирали с носа корабля.
Проклятые глаза, означающие конец всему.
Олл пятится. Он не обращает внимания на судороги, зуд и дрожь. Игнорирует комок в горле и слезы на глазах.
За свои долгие жизни он видел многое. Но никогда не видел ничего подобного.
Демон входит в терновые заросли через разрыв, который прожег в чаще. Он проникает, пузырясь, словно жидкость, которая переливается через границу и собирается на слежавшейся почве. Демон похож на смолу и дымится во тьме. Олл в состоянии разглядеть лишь то, как влажное пятно ширится на земле, разрастаясь, словно тень. Над ней громада — чудовищная монолитная фигура, фрагмент мрака, вырезанный из чистой ночи, сверхтяжелый, словно обедненный плутоний. Выше глаз неясно вырисовывается образ рогов, которые шире крыльев самолета.
Олл чувствует запах. Его тошнит.
В черных лужах, растекающихся вокруг его ног, растут и съеживаются паучьи лапки и судорожно дергающиеся ложноножки, которые на краткий миг выступают из дымящейся смолы и вновь умирают, словно ночные растения в замедленной пикт-съемке. Это тень, которая силится продолжать свое существование.
Раздается чириканье и хихиканье. Олл слышит в ветре голоса людей, которых знал, и понимает, что это обман. Он слышит голоса людей, которых не видел живыми уже тридцать тысяч лет. Обман, обман.
Он слышит смех Джона. Слышит Паскаля, который при Вердене просит огоньку. Слышит Гая, который на Стене проклинает дождь и превозносит достоинства галисийских девушек. Слышит, как командующий Валлис шепчет имя позабытого бога, когда они оба вздрагивают от ядерного сияния, расцветающего над горизонтом Панпацифика. Слышит, как человек с сильным акцентом на скифском сомневается в качестве бронзовых стремян. Слышит, как зажатый в горящем Т-62 Заид Рахим молит о смерти. Слышит, как окружающие его штурмовики стонут, когда офицер объявляет, что их цель — Ульи Бруммана. Слышит, как Ясон и Орфей поют хором. Слышит, как лейтенант Уинслоу диктует завещание в ночь перед Копенгагеном. Слышит, как рядовой Лабелла насвистывает, жаря бобы и яйца утром после того, как пал Сокальский бассейн.
Он слышит, как его сын пяти дней от роду громко кричит в колыбели в день, когда высадились норманны. Как будто в свои пять дней он знал, что произойдет.
Олл вскидывает винтовку, переводит переключатель на автоматический огонь и стреляет.
Надвигающаяся тьма колышется, когда в нее бьют стремительные заряды. Мрак поглощает яркие стрелы, однако и разбрызгивается. Из каждой раны брызжет жидкость, похожая на молоко.