Джон Миллер - Кеноби
Когда непослушный лендспидер в очередной раз заглох, Оррин наконец заметил ее. Эннилин едва узнала человека, который столько лет был рядом, — прежней осталась только язвительная усмешка, возникшая на лице при виде ее.
— Бен врал тебе, — самодовольно заявил фермер. Слова его сочились ядом.
Эннилин пожала плечами:
— Ты все время этим занимался.
Оррин осклабился. Но прежде чем он успел сказать что-то еще, из западного лабиринта появилась женщина, которую он знал под именем Красный Глаз. В руках она сжимала гадерффай. Враги наконец-то увидели друг друга. Оррин примерился и вдавил педаль акселератора.
JG-8, казалось, забыл обо всем, что с ним произошло, и понесся вперед. Машина шла на таран. А’Ярк стоически выжидала — и в последний момент швырнула гадерффай: тяжелый снаряд, вращаясь, полетел к цели и с ужасающей силой вонзился в ветровой щит.
Оррина окатило градом осколков — уже второй раз за последнее время ему разбивали ветровой щит, причем усилиями той, кого он разозлил. Но машину это не остановило: лендспидер на полном ходу врезался в тускенку и потащил ее к южному выходу.
Эннилин бросилась за ними. За потрескавшимся ветровым щитом ничего не видать, поняла она, но Оррин продолжал разгоняться. Она остановилась как раз в тот момент, когда спидер разминулся с началом бантовой тропы, ведшей со скалы на равнину. На миг машина зависла, не имея другой точки опоры, кроме собственных репульсоров. Потом рухнула вниз, кувыркаясь в воздухе, и исчезла в каменной глуши.
Бен, отставший всего на несколько шагов, подбежал к краю.
— А’Ярк! — крикнул он.
Эннилин посмотрела вниз. Цепляясь за выступающий камень, на отвесной скале у бантовой тропы висела фигура. Эннилин пробралась сбоку и протянула женщине руку. Та ошеломленно уставилась на нее, и драгоценный камень в глазнице полыхнул светом в лучах двух солнц. Потом тускенка что-то пробормотала, и Эннилин поняла, что ее хватка слабеет.
Подбежавший Бен заглянул через плечо спутницы.
— Ты хочешь жить, — сказал он. — Помнишь?
Какую-то секунду А’Ярк не шевелилась, но затем ее пальцы сомкнулись вокруг руки Эннилин. Вдвоем женщина-поселенец и чужестранец вытащили воительницу на скалу.
Сбитая с ног, но несломленная, А’Ярк встала на колени и воззрилась на дым, который поднимался из каньона внизу. Джандленд не ведал пощады.
— Ты добилась, чего хотела, — сказал Бен.
— Не всего. — Тускенка обернулась. Поднявшись на ноги, она прошла мимо Бена и Эннилин вверх, в сторону плато. — Но уговор исполнен. Вы уходите.
Эннилин кивнула. Уже был слышен топот: тускены могли вернуться в любую минуту. Но в присутствии Бена она не испытывала ни малейшего страха.
— Благодарю тебя, — сказал Кеноби, поклонившись А’Ярк.
Остановившись на входе в лабиринт, женщина-вождь невозмутимо посмотрела на него.
— Ты помни, Бен, — произнесла она. — Ты знай, кем можешь быть. — Сказав это, она исчезла среди теней.
Бен и его спутница быстро пересекли пустырь, задержавшись только у трупа Маллена. Эннилин побледнела и невольно обернулась в ту сторону, где исчез Оррин.
— Мне жаль, — сказал ей Кеноби.
— А мне нет, — ответила она. Затем повернулась и обняла его.
То не был порыв страсти: Эннилин просто повисла без сил после утомительного дня — да еще ночи и дня перед тем. Против таких объятий Бен не мог возражать. Она подняла голову, собираясь что-то сказать, но отшельник ее опередил.
— Не здесь, — сказал он и улыбнулся. — У меня. Вечером.
И легонько подтолкнул ее к тропе, ведущей вниз.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Бен нашел путь домой. Эннилин тоже, и так начался самый трудный день в ее жизни.
Спустившись с холмов, она застала довольно скромное празднование победы. Фермеры ехали в Джандленд на расправу с предателем, а вместо этого вынуждены были сразиться с извечными врагами — гангстерами из Мос-Айсли. И деревенские разгромили городских в пух и прах. Мосеп Биннид, прирожденный математик, на лету прикинул шансы и отказался от дальнейших попыток заполучить Голта. Ему удалось уйти, только корму катера подпалили.
Ульбрек и остальные при виде Эннилин вздохнули с облегчением, но все же остались недовольны, что лишились возможности поквитаться с Оррином. Тут же оказалась и Вика, которую выхаживал доктор Мелл. Раненая девица была в глубоком шоке и никак не отреагировала, когда Эннилин поведала ей о смерти отца.
Вопросы сыпались на нее со всех сторон. К счастью, муж Лили быстро смекнул, что творится у Эннилин на душе, и предложил отвезти ее домой. Он высадил ее у порога и, не проронив ни слова, уехал. Дома изголодавшаяся женщина набросилась на еду, одновременно успевая паковать вещи и с набитым ртом пересказывая удивленным детям все, что произошло за день. Во всяком случае, как она сама в этом разобралась.
Ближе к вечеру в дверь с черного входа постучала Лили. Лицо зелтронки побледнело до нежно-розового. Не переступая порога, она пересказала подруге, о чем говорилось в ее доме — и в других жилищах оазиса.
Все, кто таил обиды на Голтов, не стеснялись их озвучивать, и большинство фермеров поспешили признать, что Бен ни в чем не виноват. Свалить вину на незадачливого чужестранца вполне в духе Оррина, заявили они. Чтобы прятаться в тускенском логове, надо ого-го как перепугаться, говорили фермеры. Или мозгами поехать. Но хоть все и были благодарны Бену за разоблачение Оррина, многих, очевидно, задело за живое то обстоятельство, что он за считаные дни раскрыл тайну, о которой они не подозревали много лет. Пускай Бен и оказался невиновным, он по-прежнему оставался странным типом, и мало кто горел желанием видеть его снова.
Подвергнутая допросу Вика, еще недавно строившая из себя крутую девчонку, разревелась и в подробностях рассказала о том, как Оррин присваивал деньги фонда и устраивал налеты на уклонистов. Затем, опасаясь за свою жизнь, она обрушилась на Колуэллов, заявив, что Джейб участвовал не только в инсценировке налета на Ульбреков, но и во всех предыдущих нападениях. А Эннилин, по версии Вики, знала обо всем с самого начала и зарабатывала на продаже ружей и эля.
Никто не был особенно настроен верить Вике — как и туповатому Зедду, который повторил ее историю слово в слово. Но в бухгалтерских записях, найденных в доме Оррина, — он не уничтожил их то ли из-за спешки, то ли от самонадеянности, — обнаружились доказательства. В файлах были обозначены десятки тысяч кредитов, которые за многие годы — еще со времен живого Даннара Колуэлла — фонд перечислил Наделу за эль, оружие и места в гараже.
С точки зрения Эннилин, в этом не было ничего незаконного, но суммы просто потрясли многих влагодобытчиков победнее, кто увидел во всем этом сговор. Кое-кто из старожилов припомнил, как много лет назад Джабба раздул войну с тускенами, чтобы нажиться на торговле дрянным оружием. Может, и в этот раз имело место что-то похожее? Казалось бы, Эннилин обвинить не в чем — но сколько раз все видели, как Оррин заходит за прилавок и таскает деньги из сейфа с ее согласия. И почему ее частная бухгалтерия оказалась в планшете, который лежал на его столе? Что вообще у двух семей не было общим?
Эннилин знала ответ: мало что. Их связывало слишком многое — и этим отношениям она позволяла углубляться, потому что было проще не спорить с Оррином. Но если в прошлом эти связи обеспечивали ей уважение и относительную зажиточность, то теперь они сделали ее объектом зависти и подозрений.
Все произошло в точности так, как и предсказывал Бен; к его прочим талантам Эннилин теперь относила и ясновидение. Она уже успела отметить про себя, что никто не явился в Надел обедать. Ее положение сделалось безнадежным. Со временем, возможно, ей удалось бы восстановить свою репутацию — живи она на Корусанте и располагай адвокатом. Но здесь, на Татуине, дурные слова разлетались, как песок по ветру, а однажды составленное мнение никогда не менялось.
Эннилин и Лили обнялись со слезами на глазах. Бывшая хозяйка заведения не могла объяснить подруге, что произошло на самом деле и какие у нее планы. Просто пообещала написать.
И закрыла дверь, чтобы пройтись по Наделу в последний раз.
Свет постепенно возвращался. Он был резким и пронизывающим — как и боль.
Небо почему-то переливалось, словно яркий разноцветный вихрь. Ног своих Оррин не чувствовал. Нижние конечности никуда не делись — на них лежали его руки, — но сами ноги и пальцы на них казались чужими.
«Авария, — подумал Оррин. — Я обгорел». Такое с ним уже случалось. Однажды в детстве он слишком долго пробыл под полуденными солнцами без головного убора — и кожа на лице впоследствии так горела и саднила, что даже улыбаться было больно. После этого родители целый день не выпускали его из дома, а лицо обмотали бинтами, чтобы он не трогал его. Ткань на лице напоминала ту повязку, только была грубее.
