Крис Райт - Шрамы
— Я думала, ты будешь рад слышать это, — сказала Илья.
Шибан закрыл глаза.
— Рад? — сухо повторил он. — Не совсем. Это не та война, которой я был обучен.
Белый Шрам почувствовал, что снова засыпает под действием мощных болеутоляющих. Он сжал пальцы, непривыкшие к отсутствию перчаток.
— К тебе вернется радость, Шибан, — сказала Илья. — В этом заключается различие между вами и ими, между Шрамами и другими — вы смеетесь, когда беретесь за клинки.
— Так и было, — пробормотал Шибан, погружаясь в наркотический сон, думая о Торгуне и Хасике и размышляя о том, какая судьба ждет их всех. — Когда-то, мы в самом деле смеялись.
Хан и Есугэй заперлись наедине в личных покоях примарха на борту «Бури мечей». Главный проектор показывал сверкающее и бесконечное поле звезд. Оба воина были без доспехов. Есугэй — в церемониальных одеждах провидца бури, Хан — в старом наряде киданьского охотника — одежде из меха, высоких ботинках, темно-красном плаще.
Ранам примарха понадобилось по его стандартам много времени, чтобы зажить. Предполагалось, что коса Мортариона была покрыта каким-то токсином, препятствующим восстановительному процессу. Впервые за свою жизнь Джагатай носил раны, нанесенные не его собственной рукой.
— Нас ввели в глубокое заблуждение, — медленно произнес Хан, слова сорвались с гордых губ против желания.
— Не только нас, — невозмутимо ответил Есугэй.
— Нас нашли последними.
— В этом нет позора, — Есугэй взглянул на свои руки. Кожа покрылась волдырями из-за пламени, которое он излил на Ледака. Это была постыдная ошибка, хоть и очищающая. — Магнус знал больше любого из нас. Это не помешало ему сделать неправильный выбор. Возможно, нас спасло неведение.
Хан криво улыбнулся.
— Защищенные неведением.
— Знать правду не то же самое, что и любить ее.
Хан поднял бровь.
— Одна из твоих саг Кво?
— Как оказалось, терранская.
— Даже так.
Они некоторое время молчали. За ними в камине потрескивал огонь.
— И что теперь, повелитель? — спросил Есугэй.
Ноздри Хана немного раздулись. Он продолжал пристально смотреть на звезды. У него всегда был тяжелый взгляд, а теперь он казался еще тяжелее.
— Легион цел. Мы можем снова охотиться.
— А те, кто выступили за Гора?
— Они не понимали, что делают. Мы все любили Гора.
Хан повернулся к Есугэю.
— Я любил Гора. Прежнего. Никто из них не знал того, что ты обнаружил, а если бы узнали, то так же, как и ты испытали бы отвращение.
Хан был задумчив.
— Я дал им свободу, и они воспользовались ею. Кого следует за это наказать?
— Дисциплину необходимо поддерживать.
Хан кивнул.
— Так и будет. Хасик знает, что его ждет. Другие тоже — ханы, которые должны были проявить сдержанность.
Есугэй на миг задумался.
— Я припомнил старую легенду из талскарских родовых земель.
Хан снисходительно улыбнулся.
— Да?
— «Хан движется по территории врага, — начал Есугэй. — С ним трое его братьев, всем им он доверяет. В канун битвы он узнает, что братья вели переговоры с врагом, предпочитая договориться, нежели сражаться. Рассвирепевший хан вызывает их в гер. Выслушивает их признание, но его гнев не стихает. Братья уверяют хана, что их ввели в заблуждение, и они раскаиваются в своих поступках. В то же время каждый из них знает законы Алтака и готовится к смерти.
Как принято хан совещается с задьин арга. Пятеро советуют отсечь братьям головы, но шестой, последний, возражает. Хан спрашивает, почему их следует пощадить. Творец погоды отвечает следующее: Хан, наши враги хитры. Если их ложь сработает, то мы будем разделены. Если нет, твои братья будут казнены. Так или иначе, наша орда ослабнет, и враги победят в битве.
Хан выслушивает совет и понимает его мудрость. Он спрашивает, что ему следует сделать. Творец погоды отвечает: Во всем Алтаке нет большей награды, чем честь, нет большей сдерживающей силы, чем позор. Эти люди обесчещены и сделают все, что смыть свой позор. Отправьте их впереди своей армии. Враги увидят их приближение и примут их за друзей, но вместо этого ваши братья будут сражаться с ними насмерть, зная, что только так смогут восстановить свою честь. Когда ваша армия прибудет следом, то найдет врагов ослабленными, точно так же, как они надеялись ослабить вас. Сделайте это, и победа будет ваша».
Довольный Хан кивнул.
— Он победил?
Есугэй отвернулся к обзорному экрану.
— Полагаю, легенды, как правило, пишутся победителями.
Хан сжал руки за спиной.
— Боевые отряды, — произнес он задумчиво. — Диверсанты. Ты перенял эту тактику у Железнорукого.
— Хенрикос стал специалистом подобной войны. Наши братья могут многому научиться, сражаясь вместе с ним.
— Тогда я подумаю об этом. Возможно, некоторые послужат в такой роли.
— Это будет покаянием. Оно очистит их души.
— Не только их души нуждаются в очищении.
Есугэй минуту задумался, прежде чем снова заговорить. Хан терпеливо ждал.
— У меня были… сны, — сбивчиво произнес Есугэй.
— О чем?
— Я видел вас в бою. С призраком преисподней в мире руин.
— Ты видел Мортариона.
Есугэю было не по себе.
— Я не знаю. В моих снах вас убивали.
Хан улыбнулся.
— Выходит, у тебя было ложное видение.
— Возможно, — сказал Есугэй. — Или же оно было чем-то еще. Чем-то еще не наступившим.
— Тебе все еще снятся эти сны?
— После прибытия на Просперо они прекратились.
— Вот тебе и ответ.
— После прибытия на Просперо я еще не спал.
Хан вздохнул.
— Мой друг, не все предопределено, — сказал примарх. Но как только слова сорвались с его губ, он вспомнил то, что ему говорил Магнус.
«Все известно».
— Не все, — согласился Есугэй, — но вы всегда были связаны с варпом. Все ваши братья. Вырисовывается схема. Вы сделали врагом Мортариона, и он этого не забудет.
Хан небрежно ухмыльнулся.
— Другие тоже. Русс наверняка до сих пор в бешенстве. Как и Дорн. Как обычно, мы предоставлены сами себе и нам никто не верит. И меня это ничуть не огорчает.
Есугэй взглянул на него.
— И что дальше?
— В данный момент? Легион понес потери. На курултае будут созданы трибуналы. Гордыня будет покарана, верность вознаграждена. На следующей охоте мы снова будем едины. Это первый шаг.
— А после этого?
Хан продолжал смотреть на звезды. Лицо со шрамом было более напряженным, чем раньше. Примархи не старели, не так как смертные, но, тем не менее, они не были полностью свободны от разрушительного воздействия времени.
— Гора необходимо остановить, — сказал он тихо. — Ради спасения всех нас. Мы перенесем войну в космос и воспользуемся своими сильными сторонами.
— Этого будет недостаточно.
— Это замедлит его.
— Тогда, где все закончится?
Хан не ответил.
— Перед тем как мы направились к Просперо, Хенрикос задал мне вопрос, — продолжил Есугэй. — Верю ли я, что вы приняли то же решение, что и мы.
— Что ты ответил?
— Что я верю в вас.
— Ты именно это имел в виду?
— Я понятия не имел, как вы поступите. Были ночи, когда я боялся, что вы можете вспомнить о старой дружбе. Если быть честным, вы никогда не виделись с глазу на глаз со своим отцом, как и с его окружением.
Хан кивнул.
— Не буду убеждать в обратном. Если бы ты спросил меня на Чондаксе, во что мне хочется верить, то я бы ответил, в то, что Гора оклеветали. Я почти отдал приказ направиться в Алакксес. Если бы Альфа-Легион не вмешался, я мог бы так поступить.
— Но это не XX Легион удержал вас.
— Нет, не он.
Хан припомнил те события, когда говорящие со звездами ежечасно передавали противоречивые послания. Он вспомнил муки, испытываемые от своей нерешительности, скрытые ото всех, за исключением Цинь Са.
— Что тогда?
Хан взглянул на Есугэя.
— Потому что именно этого я и желал. Потому что я хотел, чтобы это было правдой. Это было легкое решение, которого жаждали мои сердца.
Примарх мрачно улыбнулся.
— А если мы и научились чему-нибудь на нашей родине, так это тому, что нельзя выбирать легкий путь. Успокоение ведет к упадку. Достойный поступок всегда труден.
Есугэй обдумал слова повелителя.
— Вы говорите, как задьин арга.
Хан засмеялся. Звук смеха был чистым, возможно более резким, чем прежде, но свободным от сомнений.
— Я не такой, — ответил он, вернувшись к созерцанию звезд. Пустота смотрела в ответ, словно заманивая в свои раздираемые войной объятия. — Я Боевой Ястреб, беркут, скиталец. Я — дух разрушительного пламени, неуловимый, повелитель синего неба. Я заходил дальше всех моих братьев, и никто из них не знает, что у меня на уме.
