Денис Ватутин - Красное Зеркало. Конец легенды
Мне казалось, что все мое тело, каждая пора, каждая клетка – словно обнаженный нерв, чуткая антенна, которая чувствует окружающий меня мир и все, что происходит вокруг. И этот мерцающий купол – это часть меня самого…
Тошнота ушла, и дрожь в коленях стала проходить. Конечности наполнялись бурлящей энергией, и вода была просто водой, купол был просто куполом, а темнота – темнотой. А главное, что я – это я.
Эта мысль вселяла такое спокойствие и уверенность, что место, в котором я находился, уже казалось мне уютным, хотя таковым не являлось. Мне было бы сейчас комфортно и на крыле летящего истребителя, и в тюремной камере, и на дискотеке.
Я двигался в казавшейся бесконечной темноте, раздвигая ее куполом слабого света, словно игла швеи толстую ткань, и этот процесс не надоедал мне. Казалось, я могу идти так вечно, и при этом в голове отсутствовали дурманящая эйфория и равнодушие, а мозг был на удивление свежим и спокойно-размеренным.
Может, я все же сошел с ума? Не похоже… Скорее есть ощущение, что я на него взошел. Взойти на ум… прийти на ум… сойти с ума… вылететь из головы… в одно ухо влетело… «Не плюй в колодец – вылетит, не поймаешь»… Где найдешь, где потеряешь… Да, если бы кто-нибудь послушал мои мысли, то сомнений в том, что я тронулся, у него не возникло… Я тихонько рассмеялся сам над собой… Наверное, весь этот психодром вокруг перенапрягает человеческий мозг настолько, что сгорают некие предохранители, а вместе с ними и кое-какие ограничители… И раз у меня не капает с нижней губы слюна и я не кукарекаю и не гавкаю, значит, я все-таки победил… Наверное, таков критерий оценки в здешних санитарных зонах…
Вдруг в темноте показалось бледное пятнышко света, едва проступающее на черном фоне.
По мере моего приближения пятно становилось ярче, выше и приобретало кроваво-красный оттенок рубина. Наконец из темноты показался стоящий в грязной воде семафорный столб, на щитке которого под солнцезащитным раструбом горел красный сигнал.
Я остановился, разглядывая этот неожиданный объект.
Где-то вдалеке раздался нарастающий ритмичный звук ритуальных барабанов. Я продолжал стоять.
Красный глаз семафора неожиданно потух, а под ним загорелся салатово-зеленый.
И тут до меня дошло, что это не барабаны бьют, а стучат гулко колеса поезда.
Через минуту в темноте появились три ярких пятна света, и мимо меня с громким протяжным гулом пронесся наш пассажирский экспресс, сверкая блестящими медными поручами, лакированными красными вагонами, ярко освещенными окнами и фонарями. Он гулко стучал колесами, хотя сам состав парил над водой на высоте около полутора метров, а вместо колес из вагонных баз торчали ветвистые темные древесные корни или нечто, очень их напоминающее, что колыхалось на ветру от скорости.
Меня обдало теплой воздушной волной, а на воде появилась рябь.
В голове возникла идиотская мысль: а поезд-то ушел…
Свет семафора вновь поменялся на красный, и я двинулся дальше…
Через некоторое время начал различать в темноте какие-то пятна, которые слегка шевелились. Затем вокруг группы пятен проявилась светящаяся окружность, пульсирующая красным и синим цветом. Собственно, вращение красной и синей точки и создавало окружность. Точки оставляли за собой медленно затухающий след, как на радаре или осциллографе. Они живо напомнили мне те приборы, о которых мне рассказывал голос призрачной Сибиллы в тоннеле… Уроборос…
И тут, подойдя ближе, я увидел, как на меня из темноты медленно выплывает стоящее в воде огромное вогнутое зеркало темно-вишневого цвета. Скорее оно больше напоминало стоящую на боку отполированную до тусклого блеска пиалу диаметром метров эдак пять.
По ее круглому краю и катались две светящиеся точки. Почти бесшумно, с легким гулом и сухим потрескиванием.
Это зрелище обладало каким-то гипнотическим воздействием, словно пение монахов на закате у подножия Горы. Хотелось вот так стоять и смотреть в это ничего не отражающее красное зеркало и любоваться размеренным движением сияющих сгустков энергии. В голове возникала приятная вибрация, череп раскрывался, словно диковинный лотос, и центр зеркала затягивал взгляд в бесконечно малую точку…
Не знаю, каким соображением я руководствовался, когда, постояв какое-то время в немом восхищении, сделал первый шаг вперед… Сознание было ясным и четким, и все же я, без тени всякого сомнения, шаг за шагом приближался к красной полусфере, словно за этим и пришел сюда.
Вгляделся в причудливую игру розовато-бордовых бликов, и мне показалось, что я вижу какое-то тонкое спиралевидное движение вокруг центра.
Когда я подошел совсем близко, на расстояние пары метров, в зеркале возник слегка искаженный силуэт человека. Но я не испугался – я знал, что этот силуэт мой.
Какое-то время силуэт повторял мои движения, как и положено зеркальному двойнику, но вдруг уплотнился, приобрел более четкие, выпуклые очертания и двинулся навстречу мне, оторвавшись от поверхности.
Я невольно замер. Силуэт имел неестественную материальность – и в то же время был однородным и немного прозрачным. Нечто подобное я уже видел… Неужели опять «волна» началась?
Силуэт имел крупные покатые плечи, голова врастала в них, имея форму, напоминающую холм, красновато-коричневый темный холм. Этого же оттенка была и сама фигура, почти лишенная каких-либо деталей. Создавалось ощущение полной однородности. Только на передней части «холма» зияло глубокое черное отверстие, похожее на дыру, в которую видно самую темную ночь без звезд. Пустая дыра вместо лица.
Я почувствовал не страх, а скорее дискомфорт и отчуждение.
– Здравствуй, Странный, – раздался низкий глухой голос, показавшийся знакомым.
Голос исходил из бездонной дыры.
– Привет, – несколько напряженно ответил я, – ты кто?
– Я? – спокойно переспросила дыра. – Я – это ты.
– Да? – недоверчиво прищурился я. – А почему у меня лица нет?
– А зачем тебе оно? – вновь переспросила странная фигура. – Не в лице дело… Дело в том, – говорил он медленно и почти без интонаций, – что мы с тобой встретились…
– Ты – глюк, или мое бессознательное, или, может, ты волна? – поинтересовался я осторожно.
– Я, – ответило оно, – твой Зеркальный Двойник. У каждого есть свой Зеркальный Двойник: ведь весь мир – это сложная система зеркал. Я уж не говорю о Двойниках Третьего Порядка, о Полуторных Двойниках – это всего лишь частные проявления общей картины.
Я медленно кивнул. Мне казалось, что из черной дыры сквозит ледяным холодом. Я старался на нее не смотреть, но и не прятал глаз.
– Закурим? – предложил я, доставая смятую пачку. – Сигареты хоть и иллюзорные, но табак нормальный.
– Я не курю, – растягивая слова, произнесло оно.
Прозвучало это как приговор суда, но я и бровью не повел – чувствовал, что бояться его нельзя, иначе… А потом, как бы оно курило? Рта ведь у него нет…
– Ах да, – ответил я, прикурив, – я и забыл. Давненько мы не виделись.
– Да, – согласилось Нечто, – давно. Если тебе так будет проще, я – это просто анти-«ТЫ».
– Ну, я как-то так и понял, – сказал я.
Помолчали.
– Я ждал, что ты придешь, – заговорил наконец Двойник. – Я давно тебя жду.
– Мастер Иллюзий меня тоже почему-то ждал, – сказал я, выпуская искрящийся дым к вершине своего мерцающего купола.
– Но не так, как я, – возразил Двойник. – Мы с тобой – единое целое, не забывай.
– Да забудешь тут. – Я нахмурился. – Последнее время я особенно остро чувствую твое присутствие.
– Как тогда? – спросил он. – В долине у поезда?
– Да при чем тут поезд, – отмахнулся я, – почти везде и всегда, начиная с Земли еще.
– Да, – если бы у него было лицо, он бы, наверное, усмехнулся, – расстояния не имеют значения. Итак…
– Итак, – повторил я, изогнув левую бровь.
– Ты действительно хочешь войти туда? – Слово «туда» он произнес с некоторой паузой.
– Да как тебе сказать, – я следил за клубами улетающего к потолку сигаретного дыма, – не столько хочу, сколько уже, наверное, должен. Должен войти туда, потому что так надо.
– Ну что ж, – вновь дохнуло льдом, – ты говоришь правильно. А знаешь ли ты, что если ты войдешь туда, то ты изменишься абсолютно? Возврата назад уже не будет… Никогда не будет.
Его глухой басовый тембр вновь прозвучал с каким-то гулким эхом фатального приговора.
– Я уже догадался, – ответил я. – Возможно, именно поэтому я должен войти туда.
– Но теперешний ты исчезнешь, – продолжал он. – Твое место займет совсем другая личность…
– Но ведь это все равно буду я? – спросил я.
– Одна тысячная – возможно, – он слегка качнулся на конусообразном стебельке, который обозначал у него ноги, – а количественно и качественно это будет уже не человек, глядящий на киноленту, а художник, который нарисовал человека, глядящего на киноленту, – так, наверное, понятней?
