Евгений Красницкий - Отрок. Ближний круг
— Значит, будут стрелками! — заключил Мишка и осекся, увидев страдание в глазах Артюхи. — Дмитрий Лукич, а кто из тех, кого в лучники и в разведчики отбираем, в оркестре у Артемия играет?
— Не знаю. — Дмитрий впервые утратил уверенность и на лице его отразилась досада из-за невозможности ответить на поставленный вопрос. — Разберемся.
— Я тебя прошу, не разоряй оркестр. — Мишка и сам, до сих пор, не мог разобраться, почему он так заботится об этой, в общем-то, излишней роскоши, отвлекающей ребят от учебы. — Давай, им какое-то время для игры определим, хоть понемногу, но каждый день.
— Каждый день? — Дмитрий неодобрительно покосился на Артемия. — Это когда же? И сколько?
Мишка на несколько секунд задумался. С часами ЗДЕСЬ была сущая засада — во-первых, время определялось на глазок, по движению солнца, во-вторых, часы летом были длиннее, чем зимой.
— Давай-ка, решим так: последнюю четверть времени между обедом и ужином. Ну, и после ужина, если сами захотят.
— Хорошо. — Дмитрию мишкино предложение не понравилось, но спорить он не стал. — Пусть играют.
— Итак, господа Совет, принимаем решение по учебным группам: опричники, разведчики, лучники, стрелки. Ну, и охрана караванов, конечно. Возражения есть?.. Принято! Теперь, — Мишка повернулся лицом к Петру, — твоя очередь, Петр Никифорович.
— То, что сейчас есть, меня устраивает… почти. Для того, чтоб стало еще лучше, надо сделать два дела. — Чувствовалось, что Петька слушал разговор очень внимательно и теперь старается доложить лучше всех — таким же уверенным, деловым тоном, как Дмитрий и строго придерживаясь поставленных Мишкой условий. — Первое дело: почаще посылать отроков с Осьмой или Спиридоном торговать в лесных селищах, и, если Осьма надумает на ладье в Пинск идти, то и туда тоже. То, чему в настоящем походе учатся, ни в какой школе не узнаешь.
Петр покосился на Мишку, видимо, стараясь понять, какой эффект производит его выступление. Мишка доброжелательно покивал, Илья тоже, вроде бы, одобрительно покряхтел, поудобнее усаживаясь на лавке.
— Второе дело, — продолжил, приободрившись, Петька, — надо что-то решать с Мефодием. С другими учениками не ладит, грамоты не ведает и учить не желает, леса не знает и боится, а как караваны в степи охранять, мы его научить не можем — сами не умеем.
— Наставник Алексей умеет! — перебил Дмитрий. — А наездник Мефодий, каких поискать, прямо как… этот, ты Минь рассказывал, кентавр! И из лука бьет изрядно, Алексей хвалил. Я, вот, думаю: может быть его над лучниками командиром поставить?
— Он и так больно гордый! — возмутился Петька. — А если его еще и над четырьмя десятками поставить, так и совсем…
— Ни над кем его ставить не будем! — прервал Петра Мишка. — Батюшка твой не объяснил, для чего он Мефодия к нам привез, хотя знал, наверно, что он неграмотный. Учить караваны в степи охранять, мы не сможем, даже если Алексей это умеет — степей у нас тут нет. Поэтому, чтобы Мефодий здесь время зря не тратил, назначим его помощником наставника Алексея, пусть учит отроков верховой езде и стрельбе из лука, раз уж такой умелец. А насчет обучения грамоте, я с ним сам поговорю. Все согласны?
— Верно! — ответил за всех Илья. — Нечего ему зря хлеб есть, не хочет учиться, пусть отрабатывает!
— Добро! — подвел итог Мишка. — О торговых походах поговорим с Осьмой, пусть почаще ребят с собой берет.
— А вот это — не верно! — неожиданно заявил Илья. — Я не против походов, но частить с этим делом не стоит, ребятам и так есть чем заняться. И незачем сразу всех отсылать, пусть по очереди ходят.
— Точно! — поддержал Илью Дмитрий. — Пусть по очереди ходят, а то забирают половину коней, на чем учиться?
— Кто еще так же думает? — обратился Мишка к «господам советникам».
Руки подняли все, кроме Петра и Николы. Братья, кажется сами настолько изумились собственному единодушию, что даже не огорчились, оставшись в меньшинстве.
— Следующий, — объявил Мишка, — господин советник Академии Михаила Архангела Василий Михайлович.
Роська грустно посмотрел на председательствующего, тяжко вздохнул и «порадовал»:
— Все плохо. — Еще раз вздохнул и принялся перечислять, уставившись глазами в стол. — Веры в людях настоящей нет, крещение приняли притворно и из-под палки, на молитве себя прилично ведут только потому, что наказания боятся. Пастыря нашего ты, Михайла Фролыч обидел, надлежащего пригляда за новообращенными отроками нет и не будет.
Роська еще раз горестно вздохнул, смахнул со столешницы какую-то пылинку и замолк так надолго, что Мишка уже решил, будто его выступление закончено. Однако, помолчав, Роська поднял, все-таки глаза на крестного и снова заговорил, уже более твердым голосом с обличающими, если внимательно прислушаться, нотками:
— Это — то, что есть. Что хотелось бы иметь, вы все знаете и без меня: истинно верующих православных христиан и пятое в Погорынье христианское поселение.
— Пятое? — недоуменно переспросил Петр. — Почему пятое?
— Кроме Ратного и Княжьего погоста, в Погорынье есть еще два христианских села: Огнево и Хутора. — Объяснил Мишка. — Огнево стоит чуть южнее и восточнее нас — на берегу Случи. Названо так, потому, что поставлено на месте лесного пожарища — когда-то люди с восточного берега Случи туда перебрались, потому, что у них земля истощилась, а тут почти готовая росчисть после пожара. А Хутора — заслуга погостного боярина Федора. Он севернее нас, тоже возле Случи, пять хуторов основал. Один хутор разросся в село, а остальные так и остались. Оттуда и названия.
— Не знаете, так молчите! — Прервал мишкины объяснения Илья. — Можно подумать, что христиан в Погорынье вообще раз, два и обчелся. По Припяти еще селища стоят. Там тоже христиане, только тяготеют они не к Ратному, а к Пинску, хоть и на другом берегу живут. Да и непонятно: где там границы Погорынья проходят. В общем не нужны мы им: ни для торговли, ни для защиты. Это огневцев мы, по первости, от язычников защищали, да боярину Федору помогли землю населять, а для припятских селищ мы никто. Были и еще два селища на Горыни. Полусотника Митрофана с людьми туда отселили, чтобы рубеж под надзором был, но они взбунтовались и ушли на Волынь. Сейчас на месте одного из них рыбацкая весь небольшая стоит, а второе заглохло. Вот так! А ты: пятое, пятое…
— Все равно! — уперся Роська. — То, что надо бы сделать, у нас не получается, и как этого добиться, я не знаю. Да еще волхва рядом живет, и внучка ее все время в крепости крутится…
— А ну, прекрати ныть! — Мишка, как чувствовал, не хотел давать слова Роське, но, никуда не денешься, выслушать требовалось всех. — Делай, что должен и будет то, что будет! Будет, потому, что ты ДЕЛАЛ, а не убеждал себя и других, что ничего не выйдет! Тем более, что у тебя один раз уже вышло! В твоем десятке тоже одни язычники были, а сейчас это лучший десяток Младшей стражи. Ты что, работать разучился?
— Так моим деваться некуда, — попытался оправдаться Роська, — а нинеины отроки выучатся и уйдут!
— Ага! — уцепился за первую же возможность Мишка. — Значит, твой десяток тоже из-под палки Истинную Веру принял?
— Нет! — Роська выкрикнул это «нет» так, словно его обвинили черт знает в каком преступлении. — Нет! Они душой Христа приняли!
Логики в Роськиных словах не было ни на грош — то «деваться некуда», то «душой приняли», но Мишке логика и не требовалась.
«Ничего, для подростка, коллективное мнение его группы общения, как правило, даже важнее, чем мнение родителей. В патриархальном обществе это проявляется не так ярко, но, все равно, работает. Плюс, вольно или невольно, несформировавшийся характер, если некуда деться, подстраивается под нормы поведения окружающих. Только глупостей делать не надо, и время сработает на нас».
— Вот и сделай так, чтобы все остальные душой приняли. Один раз у тебя это вышло, выйдет и в другой раз.
— Не выйдет! Тут совсем другое…
— Выйдет! — оборвал причитания крестника Мишка. — А мы все тебе поможем. Все, другого ответа не жди! Если что-то потребуется, ни в чем тебе отказа не будет, а плакаться, впредь, запрещаю! Господин советник Академии Михаила Архангела Николай Никифорович! Тебе слово.
Мишка настороженно глянул на Петра, опасаясь, что он как-нибудь негативно отреагирует на то, что Николу поименовали «Никифоровичем», но у Петьки хватило выдержки, чтобы проигнорировать услышанное.
— Ты, вот, Михайла Фролыч спрашиваешь: как сделать так, чтобы купцы и бояре своих детей к нам учиться посылали? — Начал неторопливо Никола. — А я подумал: а с чего у вас тут все начиналось? Нас купцы отдали в учение, потому, что ваше представление в Турове посмотрели. Я тоже два раза ходил и мне захотелось так же, как вы воинскому делу выучится. Я батюшку… — Никола покосился на Петьку, но тот демонстративно рассматривал заусенец на пальце. — Я батюшку и упросил меня к вам отправить. Как там у других было, не знаю, но думаю, что если опять с представлением приехать, да не только в Туров, а еще и в Пинск, в Мозырь, в Слуцк… да хоть в сам Киев! Там же никогда такого не видели! Найдутся еще желающие! А еще… — Никола поколебался, но все же решил договорить. — Ты же нас не только воинскому делу учишь. Я так думаю, что когда ребята домой вернутся, да смогут отцам в торговых делах хорошую помощь оказать… Они же даже и не знают многого из того, чему ты учишь: арифметики, учета расхода-прихода, расчета прибыли… Так вот: если купцы увидят пользу от обучения, да другим расскажут — будут ученики!
