Владимир Коваленко - Камбрия - навсегда!
Эйлет так и сказала. Фермер вздохнул:
— И не говори, леди. Жена уж всю плешь проела. Но каменный ставить дорого. Отнести подальше я как-то не сообразил. Привык, что при пожаре десяток-другой шагов не спасут. А ходить ближе… Что дом крыт не соломой, а черепицей, не учел. Так я и коровник покрыл черепицей. Еще меня в городе надоумили надстроить на крышу, над жилыми комнатами, бочку с водой. Случись чего — остудит черепицу, не даст ей загореться.
За разговором Эйлет забыла под ноги смотреть и на первом же шаге споткнулась. Хорошо, начальник охраны за здоровый локоток ухватил, помог на ногах устоять.
— Что это? — По полу, сколько видно, сухая трава разбросана.
— Сено. Мужу так привычнее. Да и спится лучше… Запах!
Спится, может, и лучше. Только за пару дней сено затопчут, оно вберет в себя пыль и грязь и само станет не чем иным, как сором. Да и не напасешься сена на такие подстилки. Сели за трапезу. Эйлет, по примеру сестры, прочла молитву, краем глаза заметила — хозяйка повторяет за ней, а косится на раненую руку гостьи. Хозяин плеснул из чаши на пол пивом в честь кого-то из своих богов. Спросил:
— А что, верно, на дорогах шалят?
И что говорить? Наплавной мост тоже в известной степени дорога. Уж лучше молча ковырять очередной шарик. Похуже, чем у Гвен, но уж всяко лучше вяленой говядины. А желающие поговорить отыщутся. Отозвался один из рыцарей:
— На дорогах, как беженцы прошли, мертво. На тех, что войску не по пути. Разбойники или сами в ополчении, или боятся. Даже в Поуисе. Ну да там сейчас все нескладно. Мытарей на границе выставить некому. Впрочем, по их дорогам и в мирное время ездить дураков мало. Камень посдирали, умники… Не будь войны, и мы б через Гвент ехали.
Не будь войны — никуда б не ехали. Сидели б в «Голове» да к свадебке готовились с нелюбым женихом, что батюшка подобрал. А теперь вон жениха присмотрела — да тот, как от чумной, убегает. И ведь не скажешь, что по нему томление какое. Но злоба берет, что не повезло. А Эмилию, и верно, калека не нужна. Видно: воин опытный. Не стоявший в ополчении, пусть и со старшиной, а именно живший мечом. Купеческое дело, что ли, в Африке опасное такое? Одно ясно — ему жена нужна, способная спину прикрыть. А чего возьмешь с однорукой?
Задумалась. Чуть ложку не откусила. Скользкий от соуса шарик прыгнул в горло, перебил дыхание. Девочка воспользовалась, постучала «принцессу» по спине.
— Вспоминают тебя, — сказала, — постарайся припомнить, кто.
— А кому я нужна? — вздохнула Эйлет. — Ну, маме. Сестрам. Своему королю да графу вашему, по их делам еду. Кажется, все…
И снова подавилась. Нечего языком болтать, не дожевав. И нечего жаловаться: разве перечисленного мало? А еще есть клан. Клану она нужна — детей рожать можно и вовсе без рук. Клану и Камбрии нужны воины. И умные головы — а на плечах не просто штука, в которую нужно есть. И это не самомнение, это Майни говорит, что Эйлет умная. Мудрей сиды — и не придумать, ей видней. Да и лгать сиды не умеют, так что это не лесть…
Один из камбрийских рыцарей все-таки успел нашептать хозяевам, где сиятельная повредила руку и чем это закончилось для врагов. Так что, когда небольшой отряд снова тронулся в путь, жена украдкой перекрестила повозку воительницы. А муж громогласно пожелал благосклонности Тора-громовика, что любит честь и отвагу. И всегда помогает Мерсии и ее друзьям: то-то Пенда все победы одержал на ратном поле, а его враги — на поле тайных козней.
Всю дорогу до столицы графства у Эйлет в голове крутилась новая, странная мысль: «Есть бритты. Есть англы. Есть саксы. Есть христиане и есть язычники. А еще есть мерсийцы, и этим все сказано!»
Так что Роксетер разочаровал ее любопытство. Слишком пыжился казаться более британским, чем оставался на деле. Это было хорошо политически, но скучновато.
Разве красные крыши со старой римской черепицей напоминали: здесь не Дивед. Да еще бороды воинов. Во всем прочем город из улиц выворачивался, так прятал английское! Получалось не очень: мерсийцы все эти годы считали солью земли себя. Зато теперь их жены позадирали носы, а мужчины-бритты, что уцелели в давней бойне, разогнули спины. Оказывается, рано поддались отчаянию! Старая слава жива, и кто кого — не решено по-прежнему. А мерсийцы сбавили заносчивость. Хотя бы оттого, что их дети-полукровки теперь не менее охотно играли в Немайн и Гулидиена, чем в великого Пенду. А невесты вдруг начали вспоминать, что такое равный брак. На большее наглости пока не хватало.
И поделать тут было нечего: граф в походе, а на хозяйстве — жена. Дочь прежнего короля. И уж она-то погрузилась в старые добрые времена с радостью воспоминаний о детстве. Совершенно безобидным, хотя и чуточку расточительным способом: устроила «настоящий римский» пир. Чем надеялась угодить гостье-героине.
Эйлет же, увидев низенькие столики для возлежания, скромно попросила подушку и устроилась за трапезой по-старинному. Тут все и вспомнили: если Роксетер теперь наполовину саксонский, то Кер-Мирддин — наполовину ирландский.
— Это и наша старина! — оправдывалась Эйлет. — Немайн иначе и не сидит.
— Она тоже ирландка! Да это неважно все. Бритты, саксы, ирландцы… Мы цивилизованные люди, и это главное! — Завернутая в паллу, с прической из мелких соломенных локонов, жена Окты полностью соответствовала римскому понятию о женской красоте. Эйлет, с рукой на перевязи и вплетенными в косы стрелами, казалась древней ирландкой. А кругом сидело настоящее, жрало соленые устрицы руками. Самые лучшие, собранные в октябре, с риском для жизни.
Да, англы еще не цивилизованы, облагораживаться только собираются. Но хотя бы моют руки после каждой перемены блюд. А еще чинят стены, и сам комендант, показывая пример, таскает здоровенные камни. И, пока эти грубые ребята живы, прекрасный и хрупкий город, понемногу ставший их городом, врагу не взять!
Конечно, их жены умело расправляются с раковинами ножом и ложкой. А разговор пойдет и с теми, и с другими. Так же, как и подарок, который приготовила городу Неметона, пригодится всем. Вместо красивых безделушек — рассказ, как сделать полезную вещь. Очень полезную и нужную! Особенно нужную там, книзу по течению Северна.
Полевая кухня-скороварка. Всей сложности — приладить котлу с крышкой зажим да кожаную прокладку — чтоб пар не выходил. Да клапан, чтоб не разорвало. Два клапана — один может забиться. И пружин не нужно: пусть затычка давит на котел своим весом. А притереть не проблема. Зато еда будет готовиться в несколько раз быстрей. Любая хозяйка оценит. И небогатый горожанин — когда посчитает, сколько сэкономил на дровах. А еще больше — оценит голодный солдат, который получит обед или ужин на полчаса раньше: котел водрузить на железную печку, печку на трехосную колесницу. Пусть едет и варит!
Впрочем, кухни — не единственная забота, в одночасье свалившаяся на город. Нужно спускать на воду барки. Грузить их продовольствием — и особенно фуражом. А заодно разными хитрыми штуками, за которые уже взялись кузнецы. Триболы. Стрекала. Железные скобы для укрепления деревянных построек. И каменных. А еще лопаты! Деревянные долго не живут, хотя на первых порах вниз повезут и их.
— А сида очень напоминает крота, — улыбается один из офицеров, — так же любит землю рыть.
— Но видит сестра хорошо, — улыбается и Эйлет. Впереди много работы. Но главное, ей здесь хотят помочь. Значит, все должно получиться.
А поговорка в голове снова перевернулась и пополнилась: «И есть мерсийцы, которые совсем не против того, чтобы стать бриттами!»
За некоторым исключением. Итамар, епископ Роксетерский, был саксом и саксом намеревался оставаться. Человек немолодой и, судя по тяжелым мешкам под глазами, нездоровый, совершенно не напоминающий ни аскета Дионисия, ни богатыря Теодора, искренне скорбел об усобице между родственными народами Мерсии и Уэссекса.
— Все от того, что короли наши — язычники, — сокрушался он. — Только в Нортумбрии христианин — так этого же мало! Вот отец Кенвалха был христианин и подданных окрестил очень многих. Так Уэссекс и прославлялся победами!
— Над христианами Корнуолла… Впрочем, мое дело — передать тебе послание. И не одно.
На губах, которыми пришлось целовать волосатую лапищу, возник соленый привкус. Словно причастилась кровью… Или прокушенную губу разбередила? А письма веселые. От Дионисия да от Окты. И если первый сумел обуздать ярость и прислал увещевание, то второй кратко заключал: дальнейшее подчинение его епархии Кентербери невозможно. Как это ни печально для коренного кентца, свара между саксами ширилась, а бритты, напротив, соединялись. Это был пока не монолит, но на кулак их силы вполне уже тянули.
Вредить или мешать пастве в ее войне Итамар не собирался. Все, что останется в истории от его оппозиции графу, — несколько напоминаний о христианском милосердии в проповедях да полные горечи строки в письмах и летописи: «Прежде бритты были развращены, многогрешны и не ведали праведности, потому Господь отдал их земли народу пусть и не знающему истинной веры, но невинному в простодушии. Теперь же среди англов и саксов брат убивает брата, камбрийские же бритты, очистившись страданием, несут знамена свои к востоку. Потому надлежит встречать их молитвой и возвращением к благочестивой жизни, но не мечом — и тем верней остановить…»
