Александр Вороненко - Облик Зоны (Сборник)
— Посмотри на себя. — Проговорил эколог, — Ты же животное. И ни что иное. Ты точно так же хочешь выжить. Любым способом. Не смотря на то, что не представляешь никакой пользы для общества. И скоро станешь убивать других, чтобы выжить самому.
Он встал и отправился к себе в кабинет. Но вскоре вернулся с двумя пакетами наполненными кровью.
— Единственная твоя надежда: пить человеческую кровь.
Я посмотрел на него удивленным взглядом.
— Как это? Это же… ужасно, неестественно…
— Ничего, приноровишься. Все животные приноравливаются. Потому что хотят жить. — Холодно бросил Хрусталёв.
Я насыщался чудесной, вкуснейшей, спасительной кровью уже мертвого Морфия. Ничего лучше и придумать было нельзя! Мало того, что она божественна на вкус, так еще и каждый раз спасает мою жизнь, отдаляя мучительную смерть. Великолепно!
Вдруг в тишине послышался шорох. Я отлип от шеи сталкера и взглянул в темноту.
Предо мной стоял кровосос. Подергивая щупальцами, он жадно рассматривал мою добычу. Испугавшись, я бросился на него с кортиком. Мутант, быстро среагировав, оттолкнул меня могучей лапой. Я отлетел и врезался в стену. Дыхание сперло — похоже, сейчас напьются моей кровью. Сиплым голосом я спросил:
— Ты убьешь меня?..
И тут мне показалось, что он улыбнулся. Язвительно так улыбнулся. Но потом он совершил куда более странный поступок. Он заговорил.
— Нет, не убью…
Я изумленно взирал на него.
— Ты говоришь по-человечески?
— Нет. Это ты говоришь на моем языке.
Сердце бешено колотилось, в безуспешной попытке вырваться из оков бренного тела, убежать как можно дальше от источника первобытного страха.
— Почему… Почему ты не убьешь меня?
— А почему должен? Ты ведь такой же, как я…
С этими словами монстр взвалил на плечи тело Морфия и исчез во мгле, оставив меня посреди кучи трупов.
Хрусталёв был прав. Я — животное. Каждый человек животное. Вот почему эколог так ненавидит людей. В каждом сидит монстр, зверь, который ждет своего часа. Он отвечает за безумный инстинкт самосохранения. Кто-то может с ним совладать и побеждает животное внутри. Но не я. Кровопийца сидел во мне все эти годы, с самого рождения. А близкая смерть выпустила его на волю. И на самом деле я сам этого хотел. Не противился тому зверю. Все случилось именно так, как предрекал человеконенавистник Хрусталёв.
Я уже было занес кортик для удара в сердце, но вдруг осознал: ведь тогда я умру. Зачем же, в таком случае, было вызволять зверя? Выходит, это не имело смысла? Нет, дудки. Я сам позволил зверю выйти. Я этого жаждал. Я жил, ради этого момента. Я был животным, сам того не осознавая, считая себя человеком, высшим существом. Но человек и есть животное.
Уж лучше снова пойти в бар, найти очередного доверчивого салагу, завести его в подвал и напиться человеческой кровью. И будь, что будет. Я животное, мне плевать на чужие жизни. Важна только моя собственная.
Постскриптум
(Иван «Plotnick» Дышленко)
Игорек валялся на завалинке под окном, лениво созерцая карабкавшегося на травинку кузнечика. Полуденное солнце припекало, воздух был полон ароматов луговых цветов и жужжанием насекомых. Баба Настя уехала в город торговать молоком и сметаной и можно было наслаждаться покоем не опасаясь, что сейчас кто-то придет и будет тебя пилить за беспутство. «Беспутство» не в виде каких-то постыдных деяний, но в виде отсутствия четкого жизненного пути и желания его обрести тоже. Во всяком случае, баба Настя употребляла это слово именно так.
— Беспутный ты человек, — качала головой баба Настя, — ужель так и думаешь всю жизнь проваляться колодой ничего не делая? Сколько годков-то тебе в этом году стукнет?
— Не помню я, баба Настя, — лениво отвечал Игорек, — может тридцать три?
— А ты в паспорт-то глянь коль забыл, — баба Настя тыкала суховатой рукой в голубой оплетке вен в плечо Игорька.
— Тридцать три, как есть, — вмешался в разговор Папа Карло, — он когда в Чапаевку пришел, только сразу после института, ему двадцать два года было.
— Во! Тридцать три — возраст спасителя нашего Иисуса Христа, а у тебя еще ни семьи, ни детей, ничего, — добила баба Настя, сурово поглядев Игорьку в глаза.
Игорек пытался возражать, что у Иисуса тоже не было семьи и детей, но его аргументы не принимались во внимание и он махнул на все рукой.
Папа Карло в Чапаевке давно. Старожил. Он один, да пожалуй еще, совсем выживший из ума, отец Леонид, державший приход еще во время аварии в далеком 86-ом году, вот и все старожилы. Ну, и Игорек теперь может тоже старожилом считаться. Остальные-то сельчане не более лет пяти, как заселяться стали. А вроде столько лет уже прошло…
Солнце перевалило полуденный экватор, и опускаясь стало доставать спрятавшегося в тень Игорька. Он закрыл глаза и попытался вспомнить, но мысли путались, разбредались по закоулкам сознания…
— Игорь! Игорь! — завопил кто-то над самым ухом.
Задремавший Игорек проснулся и открыл глаза. Над ним склонился Папа Карло и тряс его за плечо. Седые волосы его и бороду колыхал легкий ветерок, от этого темный силуэт старика на фоне солнечного неба походил на кровососа в боевой стойке. «Кровосос…» — вспомнил Игорек.
— Ну, чего раскричался, — Игорек нехотя поднялся с лежанки и сел моргая глазами.
— Настюху на телеге Колымыч с города подвез, — сбивчиво заговорил старик, — у ней спину заломило, так, что мочи нет никакой. Оно и не дело, конечно, в таком возрасте бидоны с молоком таскать.
— Ну, а я вам че? Массажист что ли? — Игорек сделал попытку снова завалиться, но был пойман за плечо упрямым стариком.
— Ты погодь, погодь. Какой к лешему массажист?
— Ну, к врачу идите.
— Игорек, ты же сталкер. Тебе ль не знать, что от всякой ломоты лучше всего помогает?
— Водка?
— Тьфу, ты! Водка…, - сплюнул Папа Карло, — водки я те налью, когда у тебя самого спину заломит. Хвост!!!
— Какой еще хвост, дед? Собачий что ли?
— Ну да, «слепышевый». Сам ведь знаешь. Аль не помнишь?
— Слепышевый, — задумчиво повторил Игорек.
— Слепышевый, — обрадованно подтвердил старик.
«Слепой пес.» — задумался сталкер. «Псевдо-пес.» — услужливо подхватило ассоциативный ряд сознание.
— Помню. Только где я тебе возьму-то хвост этот?
— Так ты же поройся у себя! В твоей халупе столько всего навалено…
— «В твоей халупе навалено…», — передразнил Игорь Папу Карло, — Как спину у кого заломит, так «поройся-навалено», а как прибраться, да разложить все по местам, так нету никого.
— Баба Настя тебе уж сколько говорила — жениться тебе пора, — возразил старик.
— Вот пусть баба Настя там и копается, — буркнул Игорек, прекрасно понимая, что никто и никогда не будет копаться в вещах сталкера.
— Игорек, вот ей богу, помогу тебе, ты только хвост найди. А я уж потом все разложу. Вместе разложим и порядок наведем…, - он умоляюще смотрел на сталкера.
— Ладно, — Игорь встал с лежанки, — пойду поищу. Только не ходи со мной, иди к ней…
Игорек напряг мышцы поднимая тяжелый люк погреба. Давно он сюда не заглядывал. Месяц? Два? Может год? Он откинул люк и стал спускаться вниз по деревянной садовой лесенке, аккуратно перенося свой вес со ступеньки на ступеньку. За состоянием лестницы тоже никто не следил. Спустившись пощелкал выключателем, но свет не горел. Игорь выругался и полез обратно за фонарем. Спустившись во второй раз, он зажег фонарь и стал осматривать погреб. На стене висел его старый комбинезон. Залатанный и выцветший, цвета жухлой осенней травы, он покрылся толстым слоем пыли и паутины. Баллоны с кислородом и гелием валялись тут же на полу, в пыли. На верстаке неопрятной кучей сложено оружие, не ржавое, но тоже покрытое пылью. Игорь подошел к верстаку, вытащил из кучи пистолет и повертел его в руках. Это был браунинг. Кому он принадлежал Игорь уже не помнил, а вот обрез БМ вспомнился сразу. Может пройдет еще с десяток лет, когда Игорь забудет свой первый ствол.
Взгляд сталкера привлек большой деревянный ящик, стоявший у дальней стены погреба. Именно там должно было храниться всякое неопасное барахло, вроде собачьих хвостов и прочего. Он подошел к ящику и откинул крышку. Да. здесь тоже давно не наводили порядок, а точнее — никогда. Под руки попался КПК, Игорек несколько раз нажал кнопку включения, но заряд в батареях давно иссяк. КПК не включался. Налобный фонарик тоже не работал. Запасенный когда-то мешок стальных гаек порвался когда сталкер взял его в руки, и гайки рассыпались, перемешавшись с остальным содержимым ящика. Руки сталкера извлекли из груды хлама журналистское удостоверение. «Надо же, — удивился Игорь, — а ведь я почти не изменился внешне.» Он стал вытаскивать все, что попадется под руку и складывать на пол рядом с ящиком — детектор аномалий, КПК, какие-то документы помеченные штампом «БС Укрытие», невесть откуда взявшуюся губную гармошку, офицерский шеврон «Долга», патрон от… Он сел на пол разглядывая крупный винтовочный патрон размером сантиметров 10–12, но так и не смог вспомнить оружия, для которого предназначался данный боеприпас. Наконец, руки его наткнулись на пухлый сверток, развернув который сталкер обнаружил с десяток высохших собачьих хвостов. Засунув сверток в карман штанов, Игорек подхватил фонарь и полез наверх.
