Александр Быченин - Черный археолог. Конец игры

– Пьер, вы ведь меня видите? – неожиданно заговорил сам виновник переполоха, безошибочно уставившись прямо в объектив.

– Черт! Что делать будем? Патрон!

– Паша, не ори. Я сейчас попробую ему ответить по инфору. Надеюсь, догадается. Олег, ничего не предпринимайте, просто блокируйте помещение.

– Да, босс.

Браслет на руке Гюнтера разразился короткой трелью, и он безразлично ткнул в сенсор приема, включив голосовую связь.

– Шеф?

– Гюнтер. У меня только один вопрос – почему?

– Были причины.

Лицо бывшего главного безопасника исказилось в бессильной ярости, но я почему-то был на сто процентов уверен, что направлена она отнюдь не на дорогого патрона.

– И это все, что ты мне скажешь?

– Не трогайте Юми. Пожалуйста. Я вас прошу, шеф. Она не виновата.

– Значит, это тебя перекупили? Когда и где?

– Все сложнее, шеф. Вы сами это поймете. Так что насчет Юми?

– Я не буду ее убивать. Просто изолирую до возвращения в Федерацию.

– Я верю вам, шеф. Прощайте.

Безо всякого перехода Гюнтер подхватил с кровати «дефендер» и навел на объектив камеры. Спустя неуловимый миг та погасла, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

– Паша, что там?!

– Я не знаю, патрон, он камеру похерил.

– М-мать! Олег?

– Два выстрела.

– М-мя-ау-ау-ау-а-а-а!!! – как-то особенно тоскливо взвыл на заднем плане Петрович.

– Ничего не предпринимайте, я сейчас буду!

– Ага. Только… Пьер, дверь не заперта, я проверю.

Легкий шорох в наушниках, цокот кошачьих когтей по напольному покрытию и сдавленное ругательство Денисова.

– Что?!

– Готов. Голова в хлам.

Твою мать! Я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Что я там говорил? Фаталист? Ну-ну…

Очнулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо.

– Паша, ну-ка, не кисни. Пошли со мной.

– Тарасов? К-какого?..

– Не ругайся. Вылезай давай. Пьер зовет.

– Зачем?

– Общий сбор, думать будем.

– Блин, отвалите от меня все, а?.. – Я с силой провел по лицу ладонью, но легче от этого не стало. – Без вас тошно.

– Все, хорош, хорош. Вылезай, кому говорю!!!

И ведь не отстанет теперь. Пришлось выбраться из кокона и деактивировать линзы, чтобы на все углы не натыкаться.

– Оклемался? На-ка, глотни.

– Что это?

– Не выеживайся, пей.

Коньяк из тарасовской фляжки на этот раз показался мне отменно гадостным, с явственным клоповьим привкусом, но, как ни странно, помог – огненный ком скользнул по пищеводу в желудок, заставив некоторое время преодолевать омерзение и сдерживать позывы к рвоте. Отвлек, короче.

– Тьфу, мерзость!

– Да? А Пьер расхваливал, – хмыкнул майор. – Ладно, пошли.

Впрочем, ушли мы недалеко – до ближайшего лифта. А в кабинке Тарасов снова пристал с расспросами:

– Гаранин, ты в норме? Что-то сбледнул, как говорится.

Я в ответ послал не к месту веселого напарника по известному трехбуквенному адресу, но ничуть его этим не смутил.

– Паш, тебе явно нужно выговориться.

– Да пошел ты, психолог хренов.

– Вот, уже лучше! Продолжай.

– Издеваешься?! – Я зло зыркнул на майора, но тот лишь криво ухмыльнулся. – Издеваешься. Неужели ты ничего не чувствуешь? Никаких угрызений совести? Мы же только что убили больше двух сотен человек, и Гюнтер чуть ли не на глазах у нас застрелился! Ты это понимаешь вообще?!

– Паша, Паша, какой же ты еще наивный, – покачал головой Тарасов. – Думаешь, мне не муторно? Хрен ты угадал! Еще как муторно. Особенно из-за Гюнтера. Не по-человечески получилось, но это его выбор. И кто знает, может, как раз самый для него оптимальный. А насчет якудза… я, если ты забыл, профессиональный военный, и это мой прямой долг – уничтожать врага любым доступным способом в любом месте. Безжалостно. А в данном конкретном случае Пьер был в своем праве. Вышел на связь с преследователем, попытался выяснить причину и полномочия, честно предупредил, что будет сопротивляться, и обещание выполнил. Ни один суд Федерации не вынесет обвинительного приговора. Сто процентов. Так что совесть моя чиста.

– Двести человек! Двести! За один миг!

– И что? Я пострашнее вещи видел, – отмахнулся майор. Задумался на секунду. – На том же Ахероне, например. Когда атаку аборигенов отражали. Не приведи господь тебе, Паша, в такое вляпаться. С твоей тонкой душевной организацией ты бы точно с катушек съехал. Кстати, давно хотел спросить, ты зачем вообще в дипломаты подался? По зову души или как?

– По зову.

– А почему не в армию? Порядки-то, почитай, одинаковые.

– Не хотел кровь лить.

– Ясно.

– Чего тебе ясно?!

– Чего вызверился? Все мне с тобой ясно. Гуманитарий ты, но со склонностью к порядку. Германцев в роду не было? Нет? Ну и ладно. Но я тебе так скажу, друг Пашка: мы с тобой родственные души.

– Чего?!

Видимо, что-то такое отразилось у меня на лице, потому что Тарасов нахмурился и укоризненно покачал головой:

– А вот этого не надо, Паша. Я не убийца. Убивать, конечно, приходилось, и неоднократно, но только по долгу службы. Это неприятная… какое там!.. омерзительная, но неотъемлемая часть моей работы. Потому что если не мы, то кто? Ты же не будешь отрицать необходимость армии? Вот и я о том же. Мы – инструмент поддержания мира. Впрочем, как и вы, дипломаты. Цель одна, средства разные. Отсюда разница в подходе и душевном складе, но и великая общность притом. Уловил?

– Не совсем.

– Мы делаем одно дело. Армия, конечно, поэффективней будет… чего лыбишься?

– Смешно, – пожал я плечами. – В мирное время тоже?

– Ну да, загнул, – согласился майор. – Один хрен. Короче, Паша, ты не воин. И не станешь им никогда, несмотря на всю свою крутость и навыки. У тебя стойкое отвращение к насилию.

– Скажи это тем, кого я отметелил.

– Сравнил! Одно дело морду набить, другое – врага изничтожить под корень. Второе – не для тебя. И в этом твоя главная ценность. Ты еще человеческий облик не потерял. Так что оставайся, друг Пашка, верен себе. Плюй на всех, и особенно с Пьера пример не бери. Он совершенно другой.

– Какой?

– Опасный.

– И?..

– Вы хотите поговорить об этом? Доктор Тарасов к вашим услугам, – ухмыльнулся напарник. – Приемные часы с десяти до тринадцати ежедневно, кушетку приносим с собой.

– Да ну тебя!

– Ага, ну меня. Приехали, кстати.

В капитанском логове на этот раз было непривычно тихо – сам Виньерон, как обычно, восседал в кожаном монстре, прихлебывая – сюрприз! – виски со льдом, Олег с Галей расположились в гостевых креслах (пару таких же заняли мы с майором), а напротив дражайшего шефа на краешке стула пристроилась непривычно тихая, едва сдерживающая слезы Юми. На девушку присутствующие старались не смотреть, один лишь Петрович проявил милосердие – улегся у ее ног и ободряюще урчал.