Андрей Николаев - Трилогия об Игоре Корсакове

– Как, как? – заинтересовался Барченко, до сих пор стоявший молча.

– Вот так!

– Вы осмотрели этого человека?

– Там и осматривать нечего, Александр Васильевич, – сказал Кривокрасов, – такое впечатление, что он умер месяца полтора-два назад. Уж я-то видел такие трупы.

– Очень интересно, – пробормотал Барченко.

– Ну, это кому как.

– Так, вот, что, Михаил, – сказал Назаров, – бери двух бойцов, обыщи трупы и все, что обнаружишь – документы, карты, оружие, рацию, все неси сюда. И скажи бойцам, чтобы лопаты захватили. Пусть похоронят по-человечески, пока песцы да медведи не объели.

– Понял, – кивнул Кривокрасов и зашагал к казарме.

Назаров повернулся к профессору, который в задумчивости протирал очки платком.

– Что вас так заинтересовало, Александр Васильевич, – спросил он.

– Видите ли, боюсь, Мария Санджиева кое-что не договорила, когда я с ней беседовал, перед отправкой сюда, в лагерь. Выбора у нее не было – десять лет, без права переписки, думаю, вы знаете, что это такое. Или сюда, работать под моим руководством.

– Она не та, за кого себя выдает? – насторожился Назаров.

– Она сказала мне часть правды, теперь, после рассказа товарища Кривокрасова, я узнал то, о чем она умолчала.

– Так поделитесь.

Барченко нахмурился, надел очки и тяжело вздохнул.

– Я не уверен, что эти знания вам пригодятся, более того, я не уверен, что вы, как атеист, сможете их оценить. Тем более, что я догадываюсь о вашем скептическом отношении к нашей работе. Но, если вы настаиваете, я попробую.

– Профессор, поставьте себя на мое место. Я обязан обеспечить вашу безопасность и вдруг я узнаю, что один из ваших сотрудников не тот, за кого себя выдает! Что прикажете делать?

– Ничего, абсолютно ничего. Единственно, что я вас попрошу: постарайтесь не обижать Марию Санджиеву, а теперь, – он посмотрел в сторону только что вошедшего в казарму Кривокрасова, – а теперь и Николая Терентьевича тоже. Его в особенности.

Назаров усмехнулся.

– Загадками говорить изволите, товарищ профессор.

– А вот послушайте, товарищ Назаров: Мария Санджиева – бурятка, с несомненной примесью славянской крови. Мне она рассказала, что происходит из древнего рода шаманов и, проведя некоторые тесты, я в этом убедился. Но, – профессор поднял палец, – я никогда не слышал, чтобы шаман мог так мгновенно воздействовать на человеческий организм. Лишь в одном древнем манускрипте, который я имел счастье изучать, есть упоминание о чем-то подобном. По легенде, супруга бога Ямы, владыки царства мертвых, имеет возможность мгновенно старить человеческий организм, доводя его до состояния разложения в считанные мгновения. Ее имя «Максарма» переводится, как «наделенная огромным войском мертвых». Видимо, войско это состоит из поверженных врагов. Я понимаю, что звучит это дико, но исключать такую возможность нельзя: жена могущественнейшего из бурятских богов Ямы, Максарма – Мария Санджиева!

Глава 20

Под зазеленевшей травой на глубине нескольких десятков сантиметров была мерзлая земля, и Кривокрасов похвалил себя, что заставил одного из бойцов взять кирку. Пока стрелки долбили вечную мерзлоту, Кривокрасов обыскал убитых, забрал карту, оружие: пистолеты и ножи; рацию. Парашютистов завернули в плащ-палатки, забросали мерзлыми комьями, заложили дерном. Бойцы притоптали дерн, один покачал головой.

– Все равно зверь доберется. Разроют и объедят.

Михаил оставил одного стрелка на вершине сопки – наблюдать, не появятся ли еще гости, пообещав сменить через два часа.

В лагере поднялась непривычная суета: бойцы проверяли винтовки, открывали ящики с патронами. Назаров проинструктировал первую смену стрелков и Войтюк развел их по секретам, намеченных в скалах над морем. При появлении любого судна, вплоть до «Самсона», одному велено было бежать в лагерь – поднимать тревогу, другому продолжать наблюдение.

Кривокрасов позвал Назарова, разложил в избе на столе захваченное у парашютистов имущество. Шамшулов увязался за ними.

– Неплохо подготовились, – сказал Назаров, перебирая разложенные вещи – сухие пайки на пять суток, капканы из тонкой стальной проволоки, компасы. Переломив ракетницу, заглянул в ствол, – может, в секреты дать? Хотя нет, не стоит – с моря могут заметить ракету.

Осмотрев рацию пожалел было, что отослал Собачникова в Малые Кармакулы с донесением – можно было предупредить по рации, но потом вспомнил, что не знает часы выхода радиста в эфир и волну, на которой тот работает.

– Я могу попробовать связаться с поселком, – предложил Шамшулов, – радиодело я знаю неплохо, попробую вызвать на связь радиста из Кармакул.

– Хорошо, – кивнул Назаров, – только осторожнее, Борис Давидович. Здесь, – он указал на рацию, – должны быть фиксированные частоты для связи с подлодками. Если они перехватят ваше сообщение…

– Понятно, – проворчал Шамшулов, – ладно вам, не мальчик я, в самом-то деле.

Упаковав рацию, он понес ее в свой барак.

Бельский предложил разработать план отхода из лагеря, в случае реальной угрозы захвата сотрудников «бестиария» десантом и Назаров отправил с ним двух бойцов наметить пути следования. Решили отступать в глубь острова, в сопки, по возможности сдерживая десант подвижными арьергардными группами.

Барченко, отозвав Назарова в сторону, подвел к нему Данилова. Выслушав профессора, Назаров недоверчиво покачал головой.

– Что ж, если это возможно – буду только рад такой помощи. Правда, боюсь, что при наличии точных карт непогода им не помешает.

– Давайте использовать все средства, которые находятся в нашем распоряжении, – сказал профессор, – через трое суток будет понятно, насколько удачно проходит наш эксперимент. Столько времени вы мне можете гарантировать?

– Не уверен.

– Вот, то– то и оно! – он обернулся к Данилову, – так, что, Илья, постарайся показать все, на что способен.

Лопарь оглядел чистое небо, кивнул. Взгляд у него был, как всегда, меланхоличен, прозрачные глаза были безмятежны, будто он вообще не понимал, о чем речь.

– Вы сказали, три дня и они придут? – обратился он к Барченко.

– Да, дорогой мой, не позже.

– Тогда я начну сейчас. Мне понадобится время на подготовку.

– Тебе виднее, дорогой мой, действуй.

Межевой, сидя на бревне возле барака, безмятежно покуривал самокрутку, с усмешечкой наблюдая за царившей суетой. Кривокрасов поманил его к себе.

– Ты чего расселся, Иван?

– А чего бегать без толку, Михаил Терентьевич? – резонно возразил Межевой. – Я бы, правду сказать, прямо сейчас оторвался. Ну, может не сейчас, а к вечеру точно. Сами посудите: ну кому воевать? Вертухаи наши разбегутся при первом шухере, товарищ Назаров, конечно, авторитетный мужчина, да и вы человек серьезный. Ну, может быть, поляк этот, старшина, опять таки, но и все! Верно говорю, Михаил Терентьевич: кишку набить под завязку, шамовки набрать впрок и в тундру. Пересидим, на крайняк – на Белушью Губу подадимся, или поодиночке растасуемся – поди, сыщи нас. Профессор парит – дело надо делать, а мне моя жизнь дороже.