Последний Эсхатон - Спутник
— ЧТО ЭТО? — закричала Эмелис в самом настоящем животном страхе.
— Успокойся. Не смотри внутрь Течи, отведи взгляд на меня. Всё хорошо. Мы живы, — вновь вернулся Шейн к своему доброжелательному, благодетельному тону.
Эмелис выбежала из капитанского мостика, держась на волоске от истерики. Увиденное ею было в тысячи раз хуже того, что она представляла ранее. Она побежала куда глаза глядят, надеясь забиться в уголке и спрятаться от непередаваемого словами ужаса. Но всё было тщетно. Шейн нагнал её, и бережно схватил за плечи. Она удерживалась от того, чтобы не зарыдать прямо перед ним в его руках.
— То, что мы увидели, не поддается никакому объяснению, но для того, чтобы прекратить процесс разрушения нашей галактики, нам необходимо собраться! Мой просчет, что я не предупредил тебя о подобном раньше более подробно, но сейчас мы в полной безопасности! Поле соответственности «Яви» работает как швейцарские часы!
Вечное сердце безумно стучало в такт с обычным, человеческим сердцем. Артефакт как будто и сам ожил от такого ужаса, вспоминая, что именно он и создал пробоину между пространствами. Но никто и ничего сделать не мог, по крайней мере пока Эмелис находится в таком состоянии.
— Сейчас ты успокоишься, и мы перейдем непосредственно к исполнению нашего с тобой дела. Хорошо? Соберись, дорогая.
Эмелис зажала лицо руками, и не в силах сказать ни слова, кивнула головой несколько раз. А тем временем нарастающее ощущение полного отчаяния лишь усугублялось, и Эмелис не покидало ощущение того, что вот это вот царящее безумие за пределами поля соответственности приобретает ещё более хтонический вид, концентрируется и медленно уничтожает её душу изнутри, уничтожает бесконечный, повторяющийся в рекурсии свет внутри Вечного сердца, завладевает им, и заставляет сотню раз сойти с ума и её саму, и её божественную сущность.
Шейн отвёл её в столовую, усадил её за самый дальний от иллюминаторов стол и лично принёс стакан воды. Эмелис даже не заметила, что она была даже слишком холодной, и выпила её залпом. Но именно шок от того, насколько холодной была вода, привел её в чувства. На это красный рыцарь и рассчитывал.
— Ты сумасшедший!
— Ты уже это говорила, — посмеялся он так, как ему вообще позволяла это сделать совесть. Совести у него не было.
— Как беспокойно… Мне очень тревожно, тревожно даже до физической боли. Я хочу заснуть, а по пробуждению понять, что всё это было лишь страшным сном.
Шейн не стал комментировать слова девушки, и отвел её обратно на капитанский мостик. Как никак, но к космическому, идеальному в своей неидеальности ужасу она должна привыкнуть хоть на долю секунды.
Течь играла в гляделки с Шейном и Эмелис, и в своем безумном начале и сама казалась вполне живым объектом, совсем неотличимым от того же Уробороса, к примеру. Только различие было в том, что Уроборос представлял опасность видимую, вполне очевидную. Но Течь… Течь представляла опасность неопределенную, скрытую за пеленой поля соответственности, опасность такую, какую бы и тысяча Уроборосов не представляли. А то и с десяток тысяч.
— Ты то весел, то мрачен, — заметила Эмелис, обернувшись на Шейна. Действительно, когда он и сам вглядывался пусть и не в эпицентр самой Течи, а на её корону, он всё-таки терял свой прежний вид, и мрачнел на глазах. Долгое молчание в ожидании неизвестно чего мучило Эмелис, но как сказал Шейн, ей нужно свыкнуться с Течью. Принять безумие, вдохнуть энтропию и разрушение, стать единым целым с Течью. В конце концов, войти с ней в резонанс, на миллиардную долю миллисекунды стать и ею самой, но тут же разорвать все связи, и закрыть Течь самым неожиданным для нее образом той силой, из которой она и возникла. По крайней мере, так её кратко просветил Шейн, да и само Вечное сердце было убеждено в полноценной удаче такого подхода. Только Эмелис совсем никоим образом не понимала, что же ей нужно сделать ещё кроме созерцания вселенского ужаса.
Ответ не заставил себя долго ждать. Все произошло настолько неожиданно, настолько неизбежно, что Эмелис поняла, что случилось, только через пять секунд после произошедшего события. А произошло событие крайне ужасное, почти даже предательское, предательским и являющееся, если рассматривать голые факты.
«Лучезарность» насквозь прошла тело Эмелис, искусно обойдя хрупкий позвоночник, и точно попав в то место, где девушка и ощущала Вечное сердце, где его местоположение и было определенно немногочисленными исследованиями на ныне погибшей Четвертой станции. Это был совершенно подлый ход, присущий лишь самым ужасным преступникам всего космоса и всего времени. Но у Шейна, пожалуй, были и благие цели.
— Сосуд имеет… определенное сходство с Императором. Они оба черпнули силы из одного источника, но вот Император получил власть в меньшей мере, нежели ты. «Лучезарность» способна убить Императора с одного единственного точного удара, тогда как ты, Рейн… — Шейн не смел более тратить время Эмелис, потому фразу не завершил. — Течь встретит тебя с распростертыми объятиями. Пожалуйста, постарайся как можно лучше.
Он резко вытащил копье, и Эмелис упала сначала на колени, а потом и полностью на пол. Под ней образовалось и росло широкое бардовое пятно. Кровь Эмелис ещё надолго запятнает этот отныне грешный корабль. А руки Шейна, между прочим, чисты. Запятнан лишь корабль и само копье, грехи которого возлягут в первую очередь на Изгоев, праотцы которых его и создали, с целью убить Императора давным-давно. Шейн был лишь посредником, незначительным элементом этой истории, в которой главная роль была отведена Эмелис. Последней мыслью её угасшего разума было лишь одно слово: «Зачем?».
Шейн быстро перевернул её на спину, и ввёл в её организм заживляющее ткани вещество. Посредством точного удара копья была повреждена одна лишь печень, но так как Шейн работал оперативно, рану удалось заживить как можно скорее. Ткани восстанавливались с удивительной быстротой, ведь то вещество состояло из множества модифицированных стволовых клеток, что находили раны и быстро их заживляли. После этого случая, пожалуй, на теле Эмелис останется лишь шрам.
