Битва драконов. Том 1 - Валерий Михайлович Гуминский
— Ну почему же? — прищурился княжич, глядя в черные стекла оппонента. — Весьма неплохой выбор. Я бы сказал: великолепный. Ведь что главное в магическом поединке?
— Условие, — кивнул Никита. — Каким оно будет?
— Что скажете насчет «клятвы Перуну»?
«Хороший удар, — подумал волхв. — Велимир прекрасно знает о моей приверженности изначальным богам. „Клятва Перуну“ не даст мне возможность обойти данное слово. Я же связан с Космосом невидимыми, но прочными нитями. Однако… Какой прок от этого княжичу?»
Он взглянул на сдерживающего усмешку Шереметева и твердо ответил:
— Согласен. Так какое условие?
— Если проигрываю я, то приношу публичные извинения госпоже Васильевой и никогда не позволю себе хоть каким-то действием осложнять или препятствовать ее личной жизни. Если проигрываете вы, сударь, то поклянетесь не жениться на Юлии Николаевне. Никогда, ни под каким предлогом, даже если Его Величество заставит вас взять девушку в жены.
Никита задумался. Княжич, по сути, не терял ничего. Публичное извинение, конечно, вещь серьезная, но в свете последних событий оно никак не перевешивает тех условий, которые должен выполнить волхв. Проиграв поединок, Никита потеряет Юлю навсегда. На это и был расчет. У Шереметева есть какие-то тайные приемы магического боя? Да бред! Силы все равно неравны. Велимир гарантированно проиграет. Где же подвох? Да и есть ли он? Скорее, здесь прослеживается желание втянуть его в конфронтацию с сильными Семьями, а заодно усилить давление на императорский клан. Дескать, вся эта затея с отменой свадьбы — грязная игра Меньшиковых, чтобы очередная одаренная пошла к алтарю с Назаровым.
Нет, не вырисовывается ничего. Все притянуто за уши.
— Неравноценные условия, — после недолгих раздумий сказал Никита. — Я не соглашаюсь на них.
— Струсил, Назаров? — криво усмехнулся Велимир. — Ищешь подвох?
— Твой проигрыш ничего не меняет в раскладе, — напомнил волхв. — Ты ничем не рисковал, проигрывая. А победив меня в поединке, утонченно мстишь.
Оба не заметили, как перешли грань наигранной вежливости, но еще не погрузились в болотистую топь взаимных обид. Все-таки импульсивность молодости брала верх, отбрасывая шелуху ненужной утонченности.
— Ну… Тогда предлагай свои варианты, — княжич заложил руки за спину и стал с показным равнодушием рассматривать тронутые первой желтизной пышные кроны дубов, через которые пробивались призрачно-золотистые лучи солнца.
— Если выигрываю я — клан Шереметевых и их союзники не чинят мне препятствий в случае моего интереса к Юлии Васильевой, — твердо сказал Никита. — Никакой мести, никаких утонченных интриг.
— Так я и думал, — скривился Велимир. — Не просто так император вмешался. Сговорились…
— Не перебарщивай с суждениями, — предупредил Никита.
Велимир с трудом сдержал свою ретивость. В самом деле, не стоит сюда примешивать личные мысли. Он кивнул и продолжил:
— Теперь мое условие. Если победа будет за мной, то двадцать пять процентов акций нового медицинского центра, который сейчас строится в Вологде, отходят ко мне. Не к отцу, не в Семью, а лично в мои руки.
— Не жирно ли будет? — усмехнулся Никита. По двадцать пять процентов акций уже находились в руках триумвирата, вложившего большую часть инвестиций в строительство техномагической клиники. Это были сам Никита, Меньшиковы и князь Строганов. Остальные акции расходились небольшими пулами, от одного до пяти процентов. Велимир хочет войти в совет директоров без участия клана. Хотя… В случае победы свой процент он может передать отцу. А князь Шереметев умеет выдавливать воду даже из камня.
— Вполне достойно для победителя, которого разлучили с любимой девушкой, — Велимир хотел показать, насколько его оскорбило и разочаровало повеление императора, но цинизм этой фразы хорошо отразили глаза княжича.
— Хорошо, я согласен, — Никита повернулся к мужчине. — Геннадий Митрофанович, согласуйте с вашим коллегой условия поединка. Вы имеете хоть какое-то представление о «клятве Перуну»?
— Не извольте беспокоиться, Никита Анатольевич, — кивнул Капитонов. — Что и как делать мне известно. На этот счет существуют четкие правила.
— В таком случае я буду ждать вас в машине, — волхв посмотрел на Велимира и сухо добавил: — Всего доброго, княжич. Встретимся на поединке. Место и время выбираете вы, так что у меня нет необходимости томиться под солнышком.
Шереметев ничего не сказал, умело спрятав раздражение от поведения Никиты. Он только кивнул в ответ, но получилось так, что в спину успевшего развернуться соперника. И заскрежетал зубами от такой демонстрации безразличия.
— Заканчивайте без меня; ты знаешь, что делать, — сказал он Федьке и направился к выходу из парка, где его ждала машина.
Глава 10
Петербург, август 2015 года
— Ты управился гораздо раньше, — удивленно, но вместе с тем и с толикой уважения произнес Балахнин. А почему бы и нет? Сидор — это волкодав и гончая в одном лице, умеющий идти по следу жертвы и загонять ее в угол, где нет спасения от зубов.
Жесткий седой ежик волос стоявшего в полумраке кабинета человека серебрился в приглушенном свете торшера, под которым в кресле устроился князь с поскрипывающей кожаной папкой. Не торопясь ее открывать, он посмотрел на преданного эмиссара, находившегося рядом вот уже четверть века. Не было человека преданнее его, и Алексей Изотович иногда думал, кто может заменить со временем этого волка, и не находил ответа.
— Двадцать лет — срок небольшой, особенно в наше время, — глухо ответил Сидор. — Правда, пришлось повозиться со списком лаборантов, работавших в те годы в Московской генетической лаборатории.
— Ты и туда проник? — изумился Балахнин и даже привстал, но тут же опустился обратно в уютное ложе кресла. — Молодец, дружище. Я не ожидал…
— Всего лишь пять тысяч рублей наличными, — усмехнулся пожилой мужчина. — Хруст ассигнаций прямо пропорционален усилию, прилагаемому к открытию нужной двери.
— Не замечал за тобой таких глубокомысленных сентенций, — хмыкнул князь. — Хочешь выпить?
— Нет, хозяин. Домой хочу. Устал как собака мотаться по городам, — переступил с ноги на ногу Сидор. — Весь школьный курс географии повторил.
— Ладно, давай коротко, потом к жене и детям отпущу, — улыбнулся Балахнин.
— Валентина Назарова после крупного разлада
