Опричник (СИ) - Теплова Арина

— А вы, Илья Андреевич, откуда про колдунью ведаете? — поинтересовался Василий.

— Да про нее, злыдню чертову, все ведают, — выплюнул нервно Быков. — Ее делишки темные, все знают в округе. И как она в подземельях своих людей до смерти мучает, и детей малых убивает.

— Ох, Илья Андреевич, неужто и вправду все люди об этом знают? — спросил Василий.

— Конечно! Только все боятся. Ведь она всех недовольных царскими опричниками сразу же со свету сживает! — выпалил кузнец. Он, наконец, стянул с Мирона железные кандалы. Отойдя в сторону и поблагодарив кузнеца, Мирон, потирая оцарапанные железом руки, возмущенно заметил:

— И долго вы терпеть будете? Что бунт не можете поднять, против своеволия то наместника?

— Да подняли бы мы бунт и всем народом то на колдунью пошли, — грозно бросил Быков. — Но кто поведет то нас? Все боятся первыми быть. Ведь зачинщики и главари первые растерзаны будут…

— А за нами пойдете? — спросил с вызовом Мирон. — За нами с братом моим?

Подняв на молодого человека суровый взор, Илья Андреевич смотрел, не мигая долго и мрачно, словно что-то обдумывая в своей голове.

— Пойдем, коли вызовитесь, — ответил кузнец твердо. — Если вы из подземелья колдуньи сбежать смогли, то явно вы не из простого десятка, молодцы.

— И неужели на бунт пойдете? — спросил недоверчиво Василий.

— Как есть, правду говорю, — сказал кузнец уверенно и уже тише добавил. — Я могу по всем посадам и слободам людей поднять. В каждом месте есть недовольные, которые только повода ждут, чтобы колдунью на вилы поднять, да власти ее в округе положить конец...

— Давно уж пора, эту ведьму остановить, — заметил Василий.

— Колдунью, не ведьму, — поправил его Быков, заканчивая снимать с Василия железные оковы, и уже через миг и второй Сабуров было свободен, скинув кандалы на землю. — Не прав ты, молодец, — поправил его  кузнец. — Колдунья она бесовская, а ведьма совсем нет.

— Какая разница? — поднял брови Василий.

— Ты уж не прав, — сказал Илья Андреевич. — Ведьмы то они к людям лицом ходят, да добро творят. Наша местная ведьма, слободская то, Русланой кличут, так она мою женку от смерти спасла. Ленушка то моя, после пятых родов то едва не померла. Крови то уйма была, даже повитуха руками разводила. А Руслана то почти две ночи и три дня не отходила от женки то моей. Да отпаивала ее травами, да заговоры читала, да чрево ее чистила. И оттого жива осталась моя Ленушка. А еще ведьма моего старшенького Андрейку на ноги поставила. Он ведь почти до двух лет не ходил, слабые ножки его были. А она его каким-то целебным отваром поила, и каждый Божий день ставила на ножки, да ходить заставляла. Прямо так возилась с моим детятей. А потом он пошел сам, и теперь быстрее всех в слободе бегает. Он сейчас в войске царя служит. Оттого в помощь сила волшебная ведьмина-то людям. Не делают они зла. Еще отец мой сказывал, что и зовутся они, ведьмы то от слова ведать…Что значит, многое знать, да мудрость иметь, оттого и ведьмами зовутся…

— Может, ты и правду говоришь, кузнец, — кивнул  Василий.

— Так и есть правда, — кивнул кузнец. — А колдуньи они и есть окаянные. Они с черной нечистью якшаются, только и думают, как людей извести, или порчу на кого навести…

— Так что? Готовы вы, Илья Андреевич, людей собрать по окрестностям и в городе, как говорите? И долго ли это?  — спросил Мирон порывисто. — Мы с братом хотим, как можно скорее на двор к наместнику идти, да вновь попытаться справиться с колдуньей. Пока она снова, какого младенца не загубила. С вами или без вас мы все равно пойдем. Но если нас будет много, мы точно одолеем кровопийцу!

Глаза кузнеца загорелись каким-то темным буйным пламенем, и он выдохнул:

— К полудню соберу я людей. Всем миром пойдем.

— Добро. Собираемся в полдень, у главных врат Успенского собора. Там до усадьбы боярина недалече. Сколько мужиков наберете, Илья Андреевич, все в помощь будут. Да вооружитесь посильнее, придется, может еще, с сотней опричников биться…

— Вот и порешим на том. Раз царь батюшка не хочет нас слышать, сами все сделаем! — добавил кузнец.

Умывшись и утомленно прислонившись к дубовой стене бревенчатой избы кузнеца, Сабуровы устало прикрыли глаза, пытаясь восстановить хоть немного силы, чтобы уже вскоре вновь идти на неприступную зловещую колдунью, которую надо было уже остановить и прекратить ее козни.

Кузнец и его средний сын пятнадцатилетний Тимофейка ушли еще засветло из дома, и теперь Сабуровы слышали через открытые ставни окон, как вся слобода словно жужжит и то и дело по улице проходят немногочисленные мужики, старики, да некоторые бабы и, размахивая руками, что-то возбужденно обсуждают.

Проворная десятилетняя дочка кузнеца Марьяша, быстро суетилась и бегала по избе, то разжигая печь, то оправляя пеленки у маленького грудного братика. Матушка ее, болезненная и неходячая, лежала на полатях над печью и тихо иногда просила пить у дочки. Пока девочка пекла блины, Людмила уже обмыла раны Сабуровых, и перевязала их чистыми тряпками, которые дала Марьяша. Потом невольно взяв на руки заплакавшего малыша, монахиня укачала его на руках и уложила спать в висячую люльку, крепленую к потолку, чтобы хоть немного помочь маленькой хозяюшке, которая суетилась у печи.

Чуть отдохнув у Ильи Андреевича в избе, молодые люди перекусили вкусными блинами, настряпанными Марьяшей, и уже к полудню направились в сторону Успенского собора. Илья Андреевич с сыном и другими слободскими в количестве тридцати человек, шел вместе с Сабуровыми. Людмила перемещалась в числе пятерых баб, следовавших с вилами на плечах и вызвавшихся так же идти на бунт против самоуправства колдуньи.

Когда кузнечные слободские приблизились к каменной ограде собора, они отметили около трех сотен человек, которые уже ждали их и взволнованно переговаривались и даже спорили. С вилами, топорами, ножами, а некоторые еще и с пищалями и саблями, люди едва завидев кузнеца Быкова в сопровождении Сабуровых, тут же чуть притихли и устремили на них свои взоры.

Как и обещал кузнец, он поднял на бунт внушительное количество людей, явно не довольных действиями наместника и жаждущими что-то изменить в жизни горожан. Быстро обменявшись несколькими фразами с главами отрядов, которые пришли с многочисленных улиц города, посадов и слобод Владимира, Мирон поблагодарил всех и приказал всем готовиться.

В этот миг раздался сильный звон с колокольни Успенского собора.

— Зачем это? — опешил Мирон.

— Монахи Прокопий и Даниил с нами. Сказали, что будут вещать колоколом на весь град, чтобы все людины собирались и вставали портив произвола колдуньи! — объяснил один из крепких стариков, видимо бывший вояка, с палашом на поясе. — Мы все готовые. Ведите нас!

Понятливо кивнув, и последний раз окинув замолчавший люд, окружавший его, Мирон отметил на лицах людей упорное твердое выражение, а в их глазах победоносную злость и ярость. Повернувшись вперед, Мирон стремительно последовал по улице, и Василий пошел рядом с ним. Набат колокола был словно яростная музыка, которая подбадривала всех…

В светлице Милолики находился Алябьев, который говорил всякую чушь об ее красоте. Молодая боярыня безразлично слушала молодого сотника, но вдруг напряглась. Нечто странное вклинилось в ее слух, и она невольно быстро приблизилась к окну.

— Олег, колокола бьют. Отчего? — поинтересовалась Милолика и проворно распахнула слюдяное оконце терема. Колокольный звон стал сильнее, и колдунья уставилась взором на множество мужиков, с вилами и топорами, а между мужиками, на некоторых баб. Заполонив почти все пространство широкой Никольской улицы, они размахивали руками, и гомон их голосов наполнял округу. — Там толпа народу по улице идет! И, похоже, сюда идут! — произнесла Милолика, округлив глаза и оборачиваясь к Алябьеву. Она сухо приказала. — Пойди узнай что такое? Немедля!

— Слушаюсь, Милолика Дмитриевна! — выпалил порывисто сотник и, поправляя свою саблю на боку, кинулся прочь из светлицы Милолики.