Сьюзен (Сюзанн) Коллинз - Рождение огня
Мне отвечает такой же тихий и жалобный стон. Мечусь во все стороны и нахожу кого-то, валяющегося на земле чуть выше по склону. «Бити!» — вскрикиваю я. Торопливо подлетаю и опускаюсь на землю рядом с ним. Стон не был ответом на мой зов, он, должно быть, сорвался с его уст сам собой — Бити без сознания. Но что странно — на нём нет ран, если не считать пореза на локте. Хватаю клок мха и кое-как обматываю им локоть Бити, затем пытаюсь привести его в себя.
— Бити! Бити, что происходит? Кто тебя порезал? Бити!
Трясу его, как куклу, — так нельзя трясти раненого, но я трясу, потому что потеряла голову и не знаю, что делать. Он снова издаёт жалобный стон и поднимает руку, как будто прося пощады.
И тут я замечаю — у него в руке нож, думаю, один из тех, что раньше носил Пит. На нож не слишком туго намотан провод.
Заинтригованная, я встаю и приподнимаю провод, убеждаясь, что другой его конец прикреплён к дереву. Это наводит меня на мысль, что это тот самый короткий отрезок проволоки, который Бити обмотал вокруг палки и оставил лежать в стороне ещё до того, как принялся украшать золотой проволокой ствол дерева. Я думала, что этот отрезок нужен для чего-то жутко электрического, почём мне знать, чего. Что его специально оставили в запасе на случай какой-нибудь нужды. Но этого не произошло, отрезок остался нетронутым — в нём, должно быть, добрых двадцать-двадцать пять метров.
Я бросаю пристальный взгляд в сторону вершины холма и обнаруживаю, что мы всего в нескольких шагах от силового поля. Вон там предательское «окошко» — высоко вверху справа, точно там же, где оно было сегодня утром. Что Бити такое натворил? Он что — пытался воткнуть нож в силовое поле, таким же образом, как это сделал Пит, правда, ненамеренно? А причём здесь тогда провод? У Бити явно был запасной план. Наверно, это он и есть. Если бы зарядить воду электричеством не вышло, что б он собирался делать? Неужели хотел направить всю гигантскую энергию молнии в силовое поле? И что бы из этого получилось? Ничего? Или куча всякого интересного? Например, трибуты-гриль. Силовое поле, как я понимаю, это тоже энергия почти в чистом виде. То поле, что находилось в Тренировочном центре, было невидимым, прозрачным. Здешнее же каким-то образом даёт зеркальное отражение джунглей. Но я видела, что поле подалось, когда в него ударил нож Пита и когда воткнулась моя стрела. Реальный мир находится непосредственно по ту сторону поля.
В моих ушах больше не звенит. Значит, треск всё же издавали насекомые. Я теперь в этом твёрдо уверена, потому что они быстро замирают, и больше я уже ничего не слышу, кроме обычных звуков джунглей. От Бити никакого толку. Я даже привести его в чувство не могу. Не могу и спасти его жизнь. Не знаю, что он собирался делать с ножом и проводом, а он не в состоянии просветить меня. Мох на моей руке насквозь пропитался кровью. Больше незачем себя обманывать: голова у меня так кружится, что не пройдёт и минуты, как я тоже потеряю сознание. Мне необходимо убраться от этого дерева, а потом…
— Кэтнисс! — слышу я его голос, доносящийся откуда-то издалёка. Да что ж он такое делает? Ведь от уже должен был раскусить, что теперь все охотятся за нами! — Кэтнисс!
Я не смогу защитить его. Я не в состоянии двигаться быстро, да и далеко мне тоже не уйти. Смогу ли я стрелять — это, мягко говоря, под очень большим вопросом. Тогда я делаю то единственное, что может отвлечь внимание противников от Пита.
— Питер! — принимаюсь я вопить. — Пит, я здесь! Сюда, Пит! — Да, я отвлеку на себя всех, кто окажется поблизости. Подальше от Пита, поближе к себе и к дереву, которое очень скоро само по себе станет оружием. — Я здесь, здесь! — Он точно не успеет. С его ногой, да ещё ночью — нет, не успеет. — Питер!
Сработало! Слышно, как они приближаются. Их двое — с треском прорываются сквозь заросли. Мои колени подгибаются, я опускаюсь на землю рядом с Бити, усаживаюсь на пятки и поднимаю лук со стрелой наизготовку. Если я расправлюсь с ними, сможет ли Пит тогда выжить в борьбе с оставшимися?
Наконец, они добираются до дерева — Энобария и Дельф. Я скрыта от их взоров: сижу выше них по склону, а кожа покрыта маскирующим слоем мази. Целюсь в шею Энобарии. Если мне повезёт, то когда я прикончу её, Дельф укроется за деревом как раз перед ударом молнии. А он может случиться в любую секунду: насекомых уже не слышно, только случайные щелчки то там, то сям. Я могу их сейчас убить. Обоих.
Ещё один выстрел из пушки.
— Кэтнисс! — Голос Пита отчаянно зовёт меня. Но в этот раз я не отвечаю. Оттуда, где лежит Бити, доносится его еле слышное дыхание. И он, и я скоро умрём. Дельф и Энобария тоже умрут. А Пит жив. Пушка стреляла два раза. Брут, Джоанна, Чафф. Двое из них тоже мертвы. Так что у Пита будет только один соперник, которого ему придётся убить. Это самое большее, что я могу сделать для него. У Пита останется только один враг.
Враг. «Враг». Слово вызывает к жизни совсем недавнее воспоминание. То странное выражение на лице Хеймитча. «Кэтнисс, когда ты будешь на арене…» — Дальше косой взгляд, хмурая, опасливая гримаса. «То что?» — ощетиниваюсь я, чувствуя подспудное обвинение в чём-то. «Помни, кто твой истинный враг, — говорит Хеймитч. — Вот и всё».
Это последнее наставление Хеймитча. Почему оно вдруг всплыло у меня в сознании? Я всегда знала, кто мой истинный враг. Кто обрекает нас на голодную смерть, кто мучает и убивает нас на арене. Кто скоро убьёт всех, кого я люблю.
Мой лук опускается, когда до меня доходит смысл слов Хеймитча. Да, я знаю, кто мой враг. И это не Энобария.
Наконец-то я понимаю, зачем Бити нож. Мои слабеющие руки снимают провод с рукоятки, обвивают его вокруг стрелы прямо над оперением и надёжно закрепляют его там с помощью узла, которому меня научили на тренировке.
Я встаю и разворачиваюсь к силовому полю. Теперь меня хорошо видно, но мне плевать. Единственное, что меня заботит — это куда направить остриё моей стрелы. Куда бы его направил Бити, если бы был способен выбирать? Мой лук поднимается по направлению к тому самому «окошку», к прорехе, к… как они его назвали? «Брешь в броне»? Я посылаю стрелу в полёт, вижу, как она находит свою цель и исчезает. За нею тянется золотая нить.
Волосы у меня на голове встают дыбом, и в дерево ударяет молния.
Пучок белого пламени бежит вверх по проводу, и на короткое мгновение купол над головой вспыхивает ослепительным голубым светом. Меня бростает навзничь, моё тело беспомощно, парализовано, глаза вытаращены, сверху сыплется всякая мелкая дрянь. Я не могу добраться до Пита. Даже до своей жемчужины не могу дотянуться. Изо всех сил напрягаю глаза, чтобы запечатлеть в памяти последнюю прекрасную картину и унести её с собой.
Как раз перед тем, как всё вокруг начинает взлетать на воздух, в небе надо мной загорается звезда.
27
Такое впечатление, что мир вокруг разом летит вверх тормашками. Земля взрывается фонтанами из дёрна и обрывков растений. Деревья охвачены огнём. Даже небо сплошь покрывается яркими разноцветными вспышками. Сначала никак не могу понять, почему это и небо тоже взрывается, но потом соображаю, что это просто фейерверк, устроенный хозяевами Игр, тогда как здесь, внизу, идёт настоящее всеобщее разрушение. Это они чтобы повеселее было, на случай если публика недостаточно увлечена зрелищем уничтожения арены и последних оставшихся в живых трибутов. Или, наверное, чтобы празднично расцветить наш кровавый конец.
Оставят ли они хоть кого-нибудь в живых? Будет ли у Семьдесят пятых Голодных Игр вообще какой-нибудь победитель? Может и нет. В конце концов, эти Триумфальные игры задумывались в качестве… Как там зачитывал президент Сноу…
«…напоминания мятежникам, что даже сильнейшие из них не в состоянии превзойти мощь Капитолия…»
Даже сильнейший из сильных не достигнет успеха. Так, возможно, с самого начала и задумывалось, что в этих Играх победителя не будет? А скорее всего, что это мой последний мятежный поступок вынудил их пойти на крайние меры.
Спасти? Да я, скорее, лишила его последнего шанса на спасение, обрекла на смерть, разрушив силовое поле. Возможно, если бы мы все играли по правилам, они бы и оставили его в живых…
Вдруг надо мной неизвестно откуда без всякого предупреждения появляется планолёт. Если бы сейчас было тихо, и где-нибудь поблизости водились сойки-пересмешницы, то я могла бы услышать, как затихают джунгли, а потом птицы начинают встревоженно покрикивать, предупреждая о появлении планолёта из Капитолия. Но мои уши не в состоянии уловить что-либо столь тонкое в этом хаосе взрывов и грохота.
Из брюха планолёта вываливается захват, зависает прямо над моей головой, металлические когти скользят мне под спину. Я хочу кричать, проломиться сквозь когти, бежать стремглав отсюда, но не могу пошевельнуться. Ничего не могу сделать, кроме как горячо надеяться, что отдам концы прежде, чем попаду в лапы тем тёмным, смутным фигурам, что поджидают меня наверху. Они уж точно спасли мне жизнь не для того, чтобы напялить мне на голову венок победителя, а для того, чтобы умертвить меня медленно, со вкусом и при всеобщем обозрении.
