Николай Шмелёв - Кронос. Дилогия (СИ)
Проснувшись, он не стал рассказывать о сне, боясь приобрести дополнительную приставку к своему существующему прозвищу, которое и без того, выглядело не слишком лестно.
Почтальона на астероиде сон уносил в неизвестность. Двигательная установка, смонтированная на каменной глыбе, работала бесперебойно, и останавливаться не желала. «Как будем тормозить, — думал он, — ногами, что ли? Зачем на Землю доставлять столько камня, когда и своего девать некуда?! Неужели всё пропили?» С этими мыслями Почтальон мчался навстречу родной планете. «К Японии! — промелькнуло в голове. — А на хрена нам Япония? Сворачивай… Каменюка грёбанная!» Не успев, как следует, налюбоваться красотами дальнего космоса, Почтальон вошёл в плотные слои атмосферы, разогревшись от трения докрасна и, стал похож на огненного элементаля.
— Следующая остановка Трансильвания! — донёсся, откуда-то изнутри, скрипучий голос кондуктора. — При выходе предъявим билетики для проверки.
Мимо проносились подержанные японские иномарки, а на голове росли заячьи уши. Вошёл кондуктор-контролёр, сильно смахивающий на графа Дракулу: в средневековой одежде, с орденской лентой на груди и денежной сумкой — там же.
— Влад Цепеш, — представился незнакомец. — Добро пожаловать в Валахию.
Остальную половину ночи Почтальон доедал сапог Кащея, давясь шнурком и определяя количество килокалорий, попутно скрываясь от зомби, вампиров и вулдараков, с упырями, заодно, которых развелось в этой местности, как собак нерезаных. Краем уха ему довелось услышать, что они хотят сделать из него шашлык, или стейки с кровью, да ещё остатки отправить по почте — приграничным соседям. По-соседски, так сказать. «Хорошо ещё, что свалившийся астероид поднял тучи пыли, благодаря чему, меня ещё несколько лет не нейдут!» — подумал Почтальон и проснулся.
Треть ночи, Пифагор во сне плёл лапти и валял валенки, вторую треть — пропивал Эверест, а оставшееся время встречал астероид. Лапти лежали в углу, большие и уродливые. В них не то, что Кащеевская нога — вся команда пролетит, без задёва. Да что там команда — на лыко пошло восемьдесят миллионов деревьев, которые сейчас стояли голые. Валенки размерами не уступали лаптям и валялись рядом, а несметное количество лысых животных сновало по этому лесу. Над всей этой умиротворённой картиной высился Эверест, своей монументальностью поражая воображение, рядом с которым песчинкой кажутся не только люди, но и пирамиды Гизы. Подпирая небо и уходя своим пиком в стратосферу, он похоронил столько альпинистов, которые лезли, куда не надо, что теперь его предстояло пропить. Итак, Джомолунгма была обречена. Осталось одно — разобраться с астероидом, на котором Почтальон махал руками, разогретый докрасна, как вольфрамовая нить в лампе накаливания. «Помощник из него никудышный!» — подумалось Пифагору и его подозрения полностью оправдались: при любой попытке опрокинуть стакан, жидкость испарялась ещё до того, как проглатывалась, так сказать, на подступах. «Пока не охладится, полгоры в пар изведёт!» С этими думами, он вылил на него ведро воды, которое испарилось, вместе с Почтальоном. Прибор работал, гора таяла, а рядом росли огромные наручные часы, успешно воспроизведённые синтезатором, вместо водки.
Доценту всю ночь снились: пакетики, бутылочки, бутербродики — синтезированные из навоза. Телефон, гнусным и ехидным голосом, обещал подогнать ещё пять рефрижераторов и восемнадцать телег. Столько органики сразу, он не видел, даже в передовом колхозе советского периода. Круговорот веществ в природе обещал быть насыщенным, как минимум, лет на пять, а съедать это всё, придётся ещё дольше.
Новенький космический скафандр поблёскивал всем, чем можно блестеть. Доцент осмотрел его со всех сторон и проверил систему жизнеобеспечения, которая, согласно инструкции, работала от всего, что горит и жижется. «Знакомая мысль, — подумал он, озвучив это наваждение вслух, — где я мог это слышать?» Сверившись с машинописным текстом, Доцент обратил внимание на маленькую дверку, находящуюся сзади. Долго листая страницы, он никак не мог взять в толк: то ли туда нужно помещать навоз, то ли оттуда выгребать. «Понапридумывают систем, а ты мучайся!» — кричал он во сне, с чем и был разбужен.
Деду, как иностранному подданному, подарили вертолёт, на борту которого, большими буквами гордо реяла надпись «Геликоптер». Салон оказался доверху набит бутылками и горлышки торчали отовсюду: из-под кресел, на креслах, в креслах. В общем — мест не было и внутрь не забраться. Кто-то, по секрету, сказал ему, что и в лопасти летательного аппарата залит спирт. Лица говорившего установить не удалось, по причине сновидения, в котором всё подвержено определённым правилам поведения, но вопрос задать удалось, а так же, получить на него ответ.
— На кой ляд спирт в лопастях! — удивился Дедуля. — Про запас, что ли?
— Чтобы на морозе обледенения не случилось — вот зачем!
— Даже техника без спирта работать не хочет, я уже не говорю про техническое обслуживание, на которое этил уходит тоннами.
Некоторое время спустя, ему подогнали на запасной путь желаемый вагон, с вожделённым напитком, а затем прислали целый железнодорожный состав, видимо, чтобы мало не было. Затем подоспел состав, гружёный капустой. Отправители, вероятно, перепутали кочаны с долларами, а может быть, и сознательно проделали эту акцию. Дед подумал, что намекают на рога и, грязно ругался, по этому поводу. Ночь, в целом, прошла весело… Скептически оглядев приданое, Дед понял — в одиночку, ему ни за что не справиться с таким количеством спиртного и, громко призвал всё живое тянуться к мёртвой воде. В итоге, потянулись не только живые, как ему показалось, но в таком состоянии, Деду было до фонаря: лишь бы личности оказались уважаемыми и уважающими.
Комбат ворочался во сне и тяжело вздыхал. Как же, ведь пропивалась его любимая планета, с помощью квадратного яйца, которое, к тому же, с хрустом доедало кащеевские портянки. Затем его долго тряс хозяин пропавшей машины, требовавший вернуть ему его гипотетическую «Феррари». «Почему не «Ламборджини»?» — подумалось Комбату. — Это сейчас моднее! В конце концов, автолюбитель отстал, но пристала партия «зелёных», требовавшая оставить в покое сырьевые и энергетические ресурсы, которые он в глаза не видел. Но и «огурцы», похожие на доллары, наконец-то, остались в прошлом. А потом появился он: огромный волосатый мамонт, с безумным блеском в глазах и полным отсутствием мозгов. «Хотя, — рассуждал Комбат, — может быть, так оно и нужно? Зачем ему думать? Поедать ягель и прочую растительность — ума не надо!» Но мамонт, по всей видимости, рассудил по-другому и, вместо того, чтобы мирно пастись на поляне, принялся крушить всё, что подворачивалось под ноги. Едва мамонт занёс над ним своё волосатое бревно, как Комбат проснулся в холодном поту, ещё долго, после этого соображая, где он находится.
Бармалею приснилось, что его всё-таки выгнали из дома, и в своих скитаниях, занесло нашего героя в Японию, где жизнь подвижника, никак не хотела устраиваться. Сказывалось различие культур и кухни, с элементами капиталистического труда, непонятного русскому разуму: непосильный труд, брачные договоры и прочие заморские штучки, претили постсоветскому сознанию. Плюс ко всему наличие радиации и нацеленный астероид, хоть он подсознанием понимал, что это только сон. Затем наступила очередь радикальной смены ландшафта и запись в армию Суворова. Александр Васильевич был поражён, не увидев Альп, а отсутствие стен у крепости Измаил, самоотверженно пропитых солдатами, окончательно его доканало…
Бульдозер всю ночь носился с яйцами, портянками и другой органикой, синтезируя это хозяйство в строгой последовательности многократно, в течение всего сна. Закончив, начинал заново и, конца не было видно, этой эпопее с яичницей. Аминокислоты из кирпичей получаться отказывались — наотрез, по непонятной, для него, причине. Из портянок и носков — пожалуйста!
Ароматные, душистые — даже слишком! Из сапог и валенок, но не из камней! Во сне приходят гениальные решения, и даже открытия. Вот и сейчас, Бульдозеру пришла в голову отличная мысль — зачем стирать носки, если можно заказать новые. В аппарате…
Сутулый полночи определял, сколько килокалорий содержится в полене, и сравнивал результаты с энергетической ценностью кащеевского сапога. Попутно выяснилось, что ботинок до колена, полностью состоит из органики и не является дерматином, но ещё большее удивление вызвал шнурок, так же имевший биологическое происхождение, с небольшими синтетическими примесями. Вот эти вкрапления и не позволяли использовать его в качестве макаронных изделий. Родственные связи относили шнурок к среднеазиатским хлопчатникам, вольно произрастающим на безбрежных просторах орошаемой пустыни, в жертву которой, положили Аральское море. Хлопок процветает, а озеро-море загибается. «Впрочем, может быть, присутствуют американские корни?» — размышлял Сутулый. Сновидение принимало неопределённые контуры, и вот уже дехкане на плантациях рабовладельческого юга Америки, обрабатывают кусты, принадлежащие дяде Сэму… «Ерунда, какая-то!» — подумал Сутулый, даже во сне понимая, всю нелепость ситуации. Всплыла ещё одна деталь, не являющаяся небылицей: местный льняной холст, производящийся из сырья, произрастающего тут же, в данной местности, где живёт Сутулый со товарищи — стоит намного дороже сырья, завозимого из-за рубежа. А ведь хлопчатобумажный импорт — материал стратегический. Одна медицина, чего стоит: бинты, марля, вата, а изо льна, только мешки для муки годятся, да художникам на холсты. Ну, сумки нелепые сшить можно, а в целом — дерюга дерюгой: грубая, неудобная… «Бред полный!» — подумал Сутулый и проснулся.
