Андрей Левицкий - Нашествие
Явсен, прижав острый конец к тыльной стороне правого запястья, нарисовал овал. Кирилл зашипел сквозь зубы: стало больно. Темная крошащаяся линия на коже пекла, словно огнем. Пеон изобразил в центре глаза зрачок-спираль и убрал карандаш в карман.
Жжение поутихло. Кожа вокруг рисунка порозовела, потом покраснела. Когда доктор, раскрыв мешочек на поясе, вытащил смоченную каким-то травяным настоем тряпицу и приложил к запястью, боль совсем прошла.
— Что, у всех такие татуировки? — тихо спросил Кирилл, понимая, что Явсен не разберет, о чем он. — Или это только мне ты нарисовал, а у них обычные наколки?
Явсен вместо ответа вытащил из-под халата серую повязку и накинул ее Киру на голову.
— Ты что… — начал тот, но пеон стянул повязку под подбородком, перехлестнул через голову раз, второй, потом стал завязывать узел на макушке.
— Да зачем… — промычал Кирилл и смолк, сообразив: вслед за татуировкой Явсен имитирует ранение. Такое, из-за которого Кир якобы не может толком говорить.
Закончив с повязкой, пеон нахлобучил ему на голову круглую кожаную шапку и довольно кивнул.
— Здесь! — объявил он, украдкой кинув взгляд на раненых под навесом. — Кыр быть здесь. Явсен быть здесь. Долго… назад… — он помолчал, шевеля губами. — Позже… Позже! Кыр быть ждать. Явсен позже, идти Айзенбах. Да?
— Хорошо, — ответил Кирилл, до сих пор совсем не уверенный в том, стоит ли помогать доктору попасть к Артемию Лазаревичу: вдруг Явсен — агент какой-то варханской разведслужбы, желающей выйти на олигарха?
— Хорошо, хорошо! — довольно закивал пеон и выпрямился, когда со стороны лобного места загудели моторы.
Раненые зашевелились, кто-то заговорил, другой, затушив самокрутку о мостовую, поднялся и поковылял из-под навеса.
Не обращая больше на Кира внимания, пеон прошел между матрацами и скрылся из виду.
Рокот моторов стал громче. Кир развернул тряпицу — под ней лежала краюха темного хлеба, тонкие ломти вяленого мяса и два клубня, похожих разом на луковицы и яблоки.
Он взялся было за мясо, но на ощупь оно казалось совсем твердым, и Кир передумал жевать его сейчас. Оставив один клубень и кусок хлеба, все остальное сунул в карман. Приоткрыв рот так, что повязка натянулась, откусил от клубня маленький кусочек. Пожевал осторожно, проглотил — ничего, даже вкусно. Похоже на моченое кисло-сладкое яблоко, только потверже.
С трудом двигая стянутыми повязкой челюстями, он встал и вышел из-под навеса.
В лагере суетились, варханы сгоняли рабов поближе к лобному месту, возле которого стоял длинный шатер, заставляли сесть на мостовую. Вокруг толпы прохаживались надсмотрщики с плетками и палками. Другие варханы выстроились клином. Кирилл медленно пошел прочь от лазарета, глядя поверх голов.
В стене впереди был широкий просвет, по краям которого постоянно дежурили два броневика. Между ними в лагерь въезжала вереница машин. В центре двигалась большая, на шести высоких колесах, тачанка, сзади накрытая броней, из-за чего она напоминала не то открытую карету, не то старинный автомобиль с покатым навесом в задней части. Возле водителя сидели двое варханов в кителях. Вместе с «каретой» в лагерь въехали три кожаные цистерны, несколько тачанок и покрытый листами клепаного железа трактор с широченным скребком, между зубьями которого застряли куски бетона и битых кирпичей. Над кабиной торчала стрела крана, на тросе висели сваренных в виде «кошки» крюки.
Еще на территории лагеря показались несколько машин такого типа, который раньше Кирилл у варханов не видел — вроде мотоциклеток, накрытых кубическими броневыми колпаками, с прорезями впереди и по бокам. То есть бронециклетки… или бронециклы? Кирилл решил, что у них должно быть по три колеса, на двух такую штуковину не очень-то поводишь.
Он отошел от навеса, приостановился, когда несколько варханов прогнали мимо толпу пленников, и направился дальше. Большинство чужаков выстроились длинной дугой, спинами к лазарету, лицами к тачанке. Цистерны поставили под кремлевской стеной, к одной сразу подъехала БХМ, их соединили толстым шлангом. Во второй был вода, возле нее уже стояли варханы с ведрами, и выбравшийся из кабины чужак, открыв кран на боку машины, наполнял их.
Двое, сидевшие рядом с водителем «кареты», вышли наружу. Кирилл подошел еще ближе, теперь он стоял недалеко от длинного шатра, стараясь не привлекать к себе внимание, но так, чтобы видеть все происходящее.
Эти двое были офицерами — бледно-зеленые кители и брюки, короткие блестящие сапоги, на круглых шапках — козырьки. У одного, вернее, у одной (это оказалась низенькая черноволосая женщина в возрасте) на рукаве три красные полоски, а у ее спутника четыре. Он свою фуражку сразу снял, открыв блестящий выпуклый череп.
Когда женщина распахнула дверцу в броневом колпаке, оттуда выбрался первый настоящий толстяк, которого среди варханов увидел Кирилл.
Тоже в бледно-зеленом кителе и брюках, но с золотистыми лампасами. И полоски на рукаве были золотые — целых пять. Вот это да! Кирилл шагнул ближе, приглядываясь.
За Толстяком показались двое варханов в широких темных плащах. Пятиполосочник оправил круглую фуражку с золотой кокардой в виде овального глаза и зашагал к полукругу рядовых. Охранники пошли за ним, Лысый и женщина-офицер — по сторонам.
Навстречу вышел комендант лагеря, на кителе которого были три полоски, чужаки остановились лицом к лицу. Никаких козыряний и других армейских жестов не было. Офицер заговорил, но толстый слушал недолго. По широкому красному лицу было видно, что ему все это не очень-то интересно. Отстранив коменданта, он огляделся и пошел вдоль строя, потом свернул прямо к нему, не глядя на расступившихся бойцов, зашагал в сторону длинного шатра. Офицеры и охранники спешили за ним.
Толстяк остановился, отдал приказ Лысому. Тот повернулся к коменданту, который поднял руку и прокричал что-то. Из-за шатра показался Явсен, а с ними — четверо вооруженных москвичей с фиолетовыми повязками на руках. Явсен широко вышагивал впереди, москвичи послушно, как цыплята за курицей, шли следом. Охранники в плащах выскочили из-за Толстяка, один поднял руку ладонью вперед, у другого из-под плаща высунулся ствол. Толстяк недовольно заговорил с охранниками, один из «темных плащей» ответил ему. Кириллу показалось, что разговор ведется на повышенных тонах, хотя отсюда трудно было судить. Кажется, Толстяк в конце концов смирился. Охранники подступили к пеону с москвичами и отобрали у последних оружие с торчащими вбок кривыми рычагами. Разрядили их, отдали и вернулись на свое место за спиной Толстяка. Тот поманил Явсена, и пеон подошел, протягивая скрученный трубкой лист бумаги. Гость его развернул, проглядел, поднял голову и выкрикнул: «Лежать!».
Москвичи попадали на землю.
«Встать!»
«Сесть!»
«Стрелять!»
Клацнули затворы.
Толстяк снова посмотрел на лист, подозвал пеона и отдал приказ. Доктор громко сказал: «Бежать! Влево!» — и показал рукой, какое именно направление имеет в виду. Люди с фиолетовыми повязками устремились туда.
«Лежать! Стрелять!» — зычно проорал Толстяк. Москвичи попадали, заклацали затворы — они дергали спусковые крючки, выставив перед собой стволы, будто палили по врагу впереди.
Заложив руки за спину, пятиполосочник наблюдал с брюзгливым выражением на красном лице. Развернулся и пошел вокруг шатра, будто позабыв и про москвичей и про пеона. Офицеры с охраной направились за ним. Явсен подошел к москвичам, поднял их с мостовой и увел куда-то.
Кирилл попятился, когда понял, что весь командный состав направляются прямиком к нему, но бежать было поздно: четыре офицера и двое охранников были уже рядом
Он замер спиной к шатру. Компания прошла мимо. Охранники скользнули по нему взглядом, двое трехполосочников и Толстый вообще не обратили внимания, а Лысый, повернув голову, глянул в упор. Кирилл стоял по стойке «смирно», хотя ни разу не видел, чтобы чужаки принимали ее, и смотрел прямо перед собой. Остальные шли дальше, а Лысый остановился и что-то сказал Кириллу. Тот не моргал и даже не дышал, выкатил глаза, пытаясь изобразить доблестного и страшно тупоумного вояку. Офицер шагнул к нему, снова произнес несколько слов. Надменное лицо с туго натянутой, гладкой кожей и далеко выступающим вперед волевым подбородком оказалось прямо перед Кириллом. Кир мекнул что-то неразборчиво, коснулся пальцами повязки, показывая, что не может говорить. Офицер скривил тонкие губы и брезгливо ухватился за нее, собираясь сорвать с головы, но тут его окликнул Толстяк. Тут же потеряв в Киру интерес, Лысый быстро зашагал следом за остальными.
Кирилл тихо перевел дух. Все это время в шатре позади него неразборчиво бормотал испуганный детский голос, иногда раздавались другие звуки, похожие разом на всхлипывания и смешки, они были до того необычными, такими жалкими и будто отрешенными, что всякий раз дрожь пробегала по спине. Поведя плечами, он шагнул прочь от шатра, искоса наблюдая за офицерами. Те остановились возле толпы сидящих на мостовой рабов, окруженных надсмотрщиками, толстый отдал приказ, и пленных начали пересчитывать.
