Роман Глушков - Эксперт по уничтожению
– Я и так их уговаривала, и этак, чтоб не хлебали ее, окаянную, – продолжала жаловаться старушка. – Уже вроде как шефство над ними взяла, над несмышлеными… Мне-то что, я войну не одну повидала, а вот им впрямь тяжко. Это хорошо, что они тебя повстречали, все радость какая-то…
Мефодий еще немного посидел с Пелагеей Прокловной, послушал сетования на нелегкое житье-бытье, не отказался от ее лекарственного чая, заваренного тут же, на примусе. Оказалось, рюкзак агента Пелагеи был наполовину забит сушеными травами – видимо, при уходе в подполье она прихватила с собой лишь то, что сочла наиболее ценным. Однако времени особо рассиживаться не было – эвакуация Второй общины была в самом разгаре, так что пришлось извиниться перед разговорчивой старушкой и возвратиться к службе.
Давным-давно известно, что, помимо сумы да тюрьмы существует еще огромная масса вещей, от которых нельзя зарекаться. Алкоголики никогда не говорят «никогда», спортсмены не восклицают «гоп!», пока через что-нибудь не перепрыгнут, охотники, бизнесмены и адвокаты не делят шкур неубитых медведей. Никто из обитателей подлунного мира не застрахован практически ни от чего, разве что только от бессмертия.
От неосторожности нельзя быть застрахованным подавно. Каждый профессионал своего дела помнит, что, несмотря даже на крайнюю осторожность, его в любой момент может погубить простая мелочь: развязавшийся шнурок, открутившаяся гайка или угодивший в глаза солнечный зайчик. Маленькие досадные случайности, направляющие, коверкающие, а то и обрывающие людские судьбы.
Маленькие случайности, изменяющие ход истории…
Царившая над безлюдным Староболотинском тишина с приходом зимы стала воистину мертвой. Находясь на городской окраине, можно было расслышать, как где-нибудь в центре обваливается крыша или звенят бьющиеся стекла. Поэтому, когда в одно прекрасное утро из города ударил шквал выстрелов, его услышали не только смотрители, но и солдаты блокадного оцепления. И если последним ничего другого не оставалось, как только внимать со своих позиций сотрясающей воздух канонаде, то первым, базирующимся внутри блокадной зоны, игнорировать это событие было нельзя.
Стрельба, шквальная и, по всей видимости, беспорядочная, доносилась из центрального района, а в тех местах вести огонь с такой интенсивностью, кроме мотыльковцев, было абсолютно некому. О том, что Сергею Васильевичу и его общине приходится скверно, говорила даже не плотность огня, а сам факт его открытия, поскольку раньше предельно осторожный полковник столь откровенной демаскировки не допускал.
Никаких разногласий среди членов Совета смотрителей не возникло – последнему оплоту чудом выживших в блокадном городе людей срочно требовалась подмога. Все недавние сторонники и оппоненты глядели на Главу Совета, ожидая от него закономерного и конкретного приказа.
Гавриил ничьих ожиданий не обманул и бросил в бой все имеющиеся в его распоряжении силы. Он знал, что защищать придется тех, кого уже никуда не спрячешь и тем более не эвакуируешь.
Мефодий и его соратники давно ждали приказа к атаке, но все равно, когда прозвучала команда выдвинуться в центр и уничтожить всех, кто угрожает Первой общине, произошло это немного неожиданно. Однако исполнитель не являлся бы исполнителем, если бы не был готов к подобным неожиданностям.
Ворота огромных цехов и складов, внутри которых скрывались от всевидящего юпитерианского ока представители высших землян, распахнулись, и оттуда хлынули на город боевые группы исполнителей, напоминая скорее снежную лавину, нежели несущихся в атаку людей. Их не могло задержать никакое препятствие. Заборы, малоэтажные постройки, рвы, насыпи и завалы преодолевались исполнителями так же, как горная река преодолевает лежащие у нее на пути камни. Под топотом тысяч пар ног задрожал асфальт, а с деревьев и обесточенных проводов посыпались комья снега.
Поднявшиеся над землей полторы сотни смотрителей не производили столь ошеломляющего впечатления, но, поскольку двигались они исключительно по воздуху, зрелище тоже было из ряда вон выходящее. Боевой порядок смотрителей напоминал сформировавший половину гигантского купола рой огромных ос. Любой летающий враг, попав внутрь этого купола, был обречен. Подобно тому, как радарная тарелка фокусирует радиоволны, данное воздушное построение смотрителей фокусировало их гравиудары в одной точке и размазывало цель в воздухе.
На Староболотинск надвигалась действительно грозная сила, но все же не настолько мощная, чтобы на равных тягаться с оккупировавшими город юпитерианцами. Конспирация была отныне отброшена, и в неизбежности столкновения не сомневался ни один из идущих в яростную атаку.
Смотрители достигли места схватки на несколько минут раньше исполнителей. И пусть представшая перед ними картина была, на смотрительский взгляд, не особо катастрофической, люди, находящиеся на земле, так не считали.
Бомбоубежище Первой общины размещалось в подвалах здания бывшего обкома компартии – бетонной пятиэтажной коробки с минимумом архитектурных излишеств наподобие нестандартных продолговатых окон, опоясывающих здание карнизов с незамысловатой лепниной и портика, вместо атлантов и кариатид поддерживаемого скульптурными снопами огромных колосьев – очевидно, когда-то таковой виделась пшеница при коммунизме селекционеру Мичурину. После распада Советского Союза и разгона КПСС в здание обкома была переведена областная консерватория, которая довольно быстро звуками музыкальных гамм выветрила из этих стен стойкий коммунистический дух. Трехглавый барельеф «Маркс-Энгельс-Ленин» на фронтоне был беспощадно сколот, и вместо него появился другой – «арфа-скрипка-флейта», куда более привлекательный, чем три задумчивых бородача.
Обкомовское бомбоубежище являлось стратегическим объектом, поэтому было сохранено и законсервировано. Вход в него завесили тяжелой портьерой, дабы взрывоустойчивые проклепанные врата не пугали будущих Шостаковичей и Глинок своим откровенно милитаристским видом. Но сегодня, когда о консерватории напоминали лишь разбросанные повсюду обломки музыкальных инструментов да листки бумаги с ничего не говорящими большинству землян округлыми закорючками, бомбоубежище раскрывало свой зев по нескольку раз на дню, выпуская на свет добытчиков Первой общины.
Бой пока что шел за пределами консерватории – узкие окна и прочные стены позволяли мотыльковцам сдерживать яростным огнем осаждающую их большую группу Сатиров. Сатиры вопили, прыгали вокруг здания, то и дело кидались на штурм, но, встретив на своем пути плотную завесу свинца, сразу откатывались назад. И все-таки кое-где возле входа и окон нижнего этажа уже наблюдались в бетоне глубокие отметины от юпитерианских клинков.
Общинники попали в затруднительное положение: чтобы сдерживать юпитерианцев, им следовало вести непрерывный огонь, а при таких темпах стрельбы патроны растрачивались довольно быстро и вскоре должны были иссякнуть совсем. Что ожидало мотыльковцев через час-полтора, не подоспей к ним по воздуху эскадрилья смотрителей, страшно было предположить.
Группа Сатиров для полутора сотен смотрителей была таким же противником, как кавалерия для бомбардировщиков. Серия гравиударов обрушилась сверху и подняла с земли завесу пыли, в клубах которой вспыхивали яркие голубые вспышки сгорающих тел юпитерианцев. Выжившие враги бросились было наутек, но, не пропрыгав и сотню метров, обратились в бесформенные куски плоти, исправно воспламенившиеся через полминуты.
Появившийся в небе неподалеку от места схватки один из высших юпитерианцев – кажется, это был Дионис, – еще находясь на почтительном расстоянии, развернулся и спикировал к земле, стремясь скрыться в лабиринтах зданий. Бросившиеся ему вдогонку смотрители были остановлены Гавриилом – гоняться за юпитерианцами на их территории было не самой удачной затеей.
Несколько очередей ударило из окон по заполонившим небо смотрителям – кое-кто из мотыльковцев сгоряча принял их за вражеское подкрепление. Но грозный окрик полковника заставил стрелков прекратить огонь.
Последовала короткая заминка, в ходе которой Мотыльков вкратце обрисовал своим бойцам, что эти летающие представители рода человеческого вовсе не враги, а наоборот – самые верные друзья. Лично пообещав пересчитать зубы тому, кто отныне глянет косо в сторону рефлезианца, Сергей Васильевич тем самым совершил поистине исторический поступок, сумев за столь короткий срок запрячь в одну упряжку «коня» – рефлезианцев – и «трепетную лань» – соответственно, землекопов.
Едва смотрители сошли на землю, как и без того перепуганные мотыльковцы пережили новое беспокойство: в скверике перед консерваторией появились исполнители. Кое-кто из исполнителей уже успел замарать слэйеры о встреченных на дороге Сатиров-одиночек и потому вид имел разгоряченный и свирепый. Мотыльковцы выглядывали из окон и со смешанным чувством радости и настороженности наблюдали, как, подобно наводнению, сотни людей всевозможных оттенков кожи с мечами в руках заполоняют маленький, уже истоптанный Сатирами и изрытый пулями скверик. И хоть полковник уверял, что это прибыла долгожданная подмога, видеть перед собой такую загадочную силу, тем более не так давно считавшуюся враждебной, было жутковато. Уже обжегшиеся на молоке люди не могли поручиться, на кого эта сила направит свой гнев в следующее мгновение.
