Андрей Ливадный - Точка разлома

Счастье не выносит одиночества. Одиноким бывает успех, удачная сделка, точный выстрел, свершившаяся месть.

Свет омывал Макса, обжигал его, но сталкер не чувствовал боли, как и не замечал, что свет из ослепительно-белого превратился в холодный, зеленоватый, зловещий.

Счастье – это глубина ее глаз, дрожащие пальцы, ее несбыточные мечты, которые вдруг станут явью. Макс видел две фигуры, уходящие в ослепительное сияние, его душа грезила лишь одним: как выйдут они из проклятых земель, и она увидит то, о чем могла лишь горько вспоминать. Бескрайний, пряный луг, капельки росы, искрящиеся на лепестках бесхитростных полевых цветов, щебет птиц, чистое бездонное голубое небо…

Он упал.

Вокруг искажалась реальность, взрывались блоки аппаратуры, били фонтаны искр, конвульсиями выгибались дуговые разряды высокого напряжения.

Неистовый свет, поглотивший Тима и убивший Гонту, начал затухать.

Светлый Тоннель заполняла тьма.

Первым смысл происходящего понял Шелест.

– Монгол! Это скоргиум! Проклятье, он излучает все сильнее!

Помещение Светлого Тоннеля, куда несколько минут назад спрыгнул Макс, вдруг начало искажаться.

Они ничего не могли сделать. Время не отмотаешь вспять, ни на минуту. Реальность изменялась, всплеск аномальной энергии, излучаемой образцом скоргиума, вторгся в работу комплекса «Страж».

– Назад! – заорал Монгол, но его крик поглотила ватная тишина.

От входа было отчетливо видно, как внутри помещения густеет воздух, как Тим упал, отполз к стене, и его вдруг поглотила зеленоватая вспышка, как Гонта вскочил из-за укрытия, открыв огонь по Максу, как тот уклонился от пуль, почему-то не стреляя в ответ, как взрывались приборы, гас свет, рушилась целостность сложнейшего комплекса, как Гонта ворвался в круг ослепительного света и заорал, разрываемый на части, когда импланты выдрало из его тела… с мясом.

– Господи… – Шелест чувствовал, еще секунда – и он свихнется.

Внутри комплекса теперь полыхали взрывы, там зародилось зеленоватое сияние пульсации.

– Макс! Уходим! – дико заорал Монгол, но Максим не слышал его. Он упал на колени, затем с неимоверным усилием поднялся и вдруг шагнул навстречу сиянию.

Еще секунда, и свет пульсации полыхнул, сметая все на своем пути.

Новосибирская зона отчужденных пространств.

Спустя час после пульсации…

Шелест открыл глаза.

Попасть под удар пульсации и выжить удавалось немногим из сталкеров.

Он сел. Корка окалины, покрывающая бронескафандр, посыпалась на землю.

Импланты по-прежнему сбоили.

Со стоном перевернувшись на бок, он увидел серое, клубящееся небо, показавшееся ему до боли родным, а панорама заросших металлокустарниками руин, над которыми царили древовидные автоны, – мирным ландшафтом.

Он сел, ощупал контейнер со скоргиумом. Всё на месте.

В раскидистых кронах металлических деревьев зияла огромная прореха. Часть ветвей была оплавлена и все еще источала жар.

Только сейчас Шелест обратил внимание, что очнулся на скате внушительной воронки, в центре которой возвышалась остекленевшая, утратившая угловатые формы глыба бетона.

Чуть поодаль лицом вниз лежал сталкер, в такой же, как у него, оплавленной, покрытой окалиной боевой броне.

Кто – Монгол или Макс? – Шелест собрал все силы, встал, с трудом удержав равновесие. Сервомускулатура бронескафандра едва работала, большинство приводов были повреждены.

Ему пришлось затратить немало усилий и времени на преодоление смехотворно малого расстояния, отделявшего его от лежащей вниз лицом фигуры.

Наконец он добрался до сталкера, перевернул его, отстегнул покоробленный визор гермошлема.

Монгол!

Шелест склонился над бесчувственным телом. Неужели мертв?!

Забыв обо всем, он сконцентрировался на бионическом воздействии.

Прошло минут двадцать, прежде чем Монгол начал приходить в сознание. Его веки дрогнули, черты лица исказились – возвращение в мир живых было мучительным.

– Шелест… – слабо прошептал он, едва шевельнув пересохшими губами. – Где… Макс?

– Не знаю. Молчи, тебе сейчас нельзя напрягаться.

– Где… мы?.. – Монгол был упрям, едва придя в сознание, он попытался сесть.

– Думаю, в Новосибирской зоне, – ответил Шелест, помогая ему приподняться. – Вот так. Сиди и не шевелись пока что.

– Почему… Новосибирск?.. – Монгол с трудом обвел взглядом металлический лес.

– Я зафиксировал переговоры двух патрулей Ковчега, – скупо пояснил Шелест.

– И что будем делать? Надо искать Макса… И Тим куда-то пропал… – Монгол попытался встать, но тщетно, сочленения его брони оплавило, руки и ноги не гнулись, да и сил не было.

– Куда ты рвешься в таком состоянии?

Сталкер прекратил тщетные попытки.

– Шелест, что произошло? Подземная пульсация?

– Монгол, веришь, я понятия не имею. Все из-за образца скоргиума, – подумав, добавил он. – Или из-за того, что мы потревожили вкрапление, дестабилизировали энергополе. Понимаешь, нужно снять показания…

– Ладно. Проехали… – осадил его Монгол. Он пошарил взглядом вокруг себя, негромко выругался. – Автомат потерял… Как до тамбура будем добираться?

– Никуда мы не пойдем, – ответил Шелест. – Место здесь глухое. Энергополя далеко, так что механоиды досаждать не будут. Мне Хантер особый чип связи выдал. Сейчас запрошу группу эвакуации из Ордена.

– Думаешь, они придут?

– Придут. Можешь не сомневаться.

Монгол вновь попытался пошевелиться, но лишь вскрикнул от засевшей внутри боли.

– Вызывай… Несколько часов продержимся… Может, Макс или Тим за это время на связь выйдут… Как думаешь, они живы?

Макс очнулся в кромешной тьме.

Его мечта рухнула.

Тим, Монгол, Шелест? Он мысленно звал их, пытаясь получить отклик на частотах М-связи.

Бесполезно. Сталкерская сеть недоступна. Не сканируется ни одного активного сигнала. Как будто он остался один, замурованный в глухом склепе.

Макс помнил, как Тима объяли языки зеленоватого мерцания, унося в неизвестность. Где выбросит его Узел, оставалось лишь гадать, судьба Монгола и Шелеста вообще неизвестна.

Импланты медленно восстанавливали работоспособность после глобального сбоя. Постепенно в рассудке Максима начали появляться контуры окружавших его предметов.

Он вздрогнул.

Это не подземелье и не разгромленный комплекс «Стража».

Перед мысленным взором Макса формировалась совершенно нереальная картина, будто его отбросило назад во времени, в ту жизнь, что была до Катастрофы.

Он лежал на полу сравнительно небольшой, со вкусом меблированной комнаты.