Однажды в Марчелике 4 (СИ) - Сухов Лео

— Не думаю, что это так, фортис! — не согласился Гарри. — Касадоры центральных равнин — это гораздо более открытое общество, чем армия и флот держав Старого Эдема. Касадором может стать каждый, и они редко отказывают новичкам. И перестать быть касадором может каждый, причём в любой момент. Просто тот, кто стал касадором, вряд ли будет вам много о себе рассказывать в кабаке на побережье. Хотя бы потому что проводит большую часть времени здесь, вблизи центральных равнин. Сбор специй…

А дальше Гарри не стал продолжать, решив, что и так всё понятно. Правда, в этот момент у него закралось подозрение, что старый лис Форестер всё-таки умудрился его обмануть. Похоже, его совершенно не интересовали ни Гарри, ни Марианна, ни Мендоса. Скорее всего, объектом его интереса стал не кто иной, как Дан Старган. Не зря же он взял с собой адъютанта, который прибыл в Марчелику вместе с Пеллой…

Возможно, эта догадка так и осталась бы лишь догадкой. Однако в этот момент не выдержал Кристиан, открыв рот и подтвердив версию Альфареро.

— Что-то не сходится! — заметил адъютант генерала. — Либо касадоры всё время собирают специи, и тогда они просто сборщики специй. Либо они нанимают дорогих сыщиков, а ещё воюют с этими местными чудовищами…

— Центральные равнины, где собирают специи — это родной дом для хаблов, фортис! — ответил Гарри. — Поэтому они воюют с хаблами и в то же время собирают специи. Они умеют это делать, поверьте!.. Мне показывали…

— Но этот Старган… Он ведь похож на обычного тупого наёмника! — вполголоса пробурчал Кристиан, получив в ответ осуждающие взгляды от собеседников, даже от Форестера. — Правда, возможно, мне так только показалось…

— Дан Старган будет казаться тем, кем захочет. Причём сколько захочет и для кого захочет! — Гарри всё-таки пожалел самолюбие молодого человека. — Судя по навыкам, к его воспитанию приложили руку агенты какой-то из тайных служб Старого Эдема. Я видел, как он стреляет, как умеет драться… И знаю, как он играет на публику, изображая из себя недалёкого отморозка с огромным револьвером… Не стоит поддаваться этому обманчивому впечатлению, фортис! Те, кто наивно верит в эту маску, очень легко оказываются в могиле.

Кристиан замолчал, вспоминая слова Георга о старом Гро. И о том, что Дан — ученик старого Гро… Пелла рассказала об этом отцу. Совместив два и два, приходилось признать: сыщик дал хороший совет. Вот только Крист и без того уже не хотел соревноваться с Даном… Теперь у Пеллы была своя судьба, а у него — своя. Он смирился с её выбором. И всё-таки ему было любопытно узнать ответ на вопрос, который он постеснялся задать Пелле: «Почему?»…

Конечно, когда девушка делает выбор между двумя метенами, отвергнутый всегда может мысленно обозвать её дуррой, а затем просто жить дальше. Однако это не откроет перед ним непостижимой тайны взаимоотношений женщин и мужчин, а лишь всё усложнит в дальнейшем…

Возможно, если бы Кристиан задавался подобными вопросами и раньше, то давно бы понял причину, по которой Пелла никогда не согласится выйти за него замуж. Вот только обычно он выбирал тот вариант, что попроще, без лишних вопросов — и поэтому шёл по жизни, оставляя за спиной одних только «дур».

Впрочем, сейчас, немного подумав, он стал подозревать, что начинать знакомство с девушкой через травлю и общественное осуждение, им же организованное, было не лучшим способом… И всё-таки Кристиан старательно гнал от себя эту мысль, чтобы не почувствовать ещё более глубокое разочарование и обиду. У него ещё будет время переварить подобные знания, а заодно пережить своё поражение — но уж точно не сейчас…

Поэтому он замолчал, уступая генералу Форестеру право продолжить беседу.

А отряд по-прежнему продолжал движение на север по красноватым равнинам Марчелики.

Красный Овраг, лагерь дельтианцев, 30 ноября 1937 года М.Х.

— Поль! Поль, сукин ты сын! Тащи ещё! — Томази отбросил выпитую бутылку в сторону и попытался подняться.

Как ни удивительно, у него это даже получилось. Будто древний могучий воин, раненый во время битвы, он сумел приподнять себя на руках, а затем худо-бедно распрямить колени — и кое-как встать. При этом его величавая макушка почти касалась крыши шатра. Во всяком случае, так казалось самому Томази. Правда, до такого состояния он ещё никогда не напивался, поэтому не был особенно уверен в своих ощущениях…

— Поль! — проревел Ульрих, а потом двинулся к выходу, чтобы дать по морде нерадивому бойцу.

Когда он решительно откинул полог шатра, то никакого Поля снаружи не было. Над лагерем дельтианцев как раз разгорался рассвет. А бледный Гробрудер уже не мог соперничать с солнечными лучами, освещавшими красные склоны лощины.

Вообще-то Томази ещё с момента приезда сюда пытался понять, почему это место называют оврагом. Если с чисто научной точки зрения подходить к расщелине, промытой дождями в склоне высокого холма, то называть её стоило лощиной. А если оценивать цвет почвы с точки зрения художественного вкуса, то был он не красным, а, скорее, ржавым. Вот и пытался Томази понять, сколько же надо было выпить, чтобы Ржавую Лощину обозвать Красным Оврагом…

Но что взять с дикарей-касадоров? Наука и художественный вкус… В поисках этого на центральные равнины Марчелики приезжать не следовало. Здесь люди были хороши в других дисциплинах — например, «пуля в лоб» и «прямой в морду справа». А если бы сюда и занесло человека с изысканными манерами и хорошим вкусом, ему бы здесь быстро и манеры, и вкус, и даже нос подправили. Чтобы не слишком выделялся.

На трезвую голову Томази, конечно же, понимал, что и сам не лучше, чем местные жители. Однако начальные знания, полученные при домашнем обучении, позволяли ему хотя бы не ударить в грязь лицом — даже при общении с аристократами, будь они неладны!..

Правда, именно в этот момент Томази гораздо больше интересовал другой вопрос: почему уже утро?

— Поль? — удивлённо повторил он чуть тише.

Сидевший неподалёку охранник вскинулся и тут же подскочил к нему.

— Поль уже часа три как ушёл, шеф! — бодро отрапортовал он. — Я могу принести всё за него…

— Сейчас что, утро тридцатого ноября? — спросил Томази, удивлённо глядя на спящий лагерь.

— Так и есть, шеф! — ответил дельтианец.

— Тогда найди-ка мне пивка, боец… — попросил Ульрих, потирая голову, которая должна была бы болеть, но, видимо, пока ещё не успела осознать этот печальный факт. — Одну бутылочку…

Конечно же, Томази не собирался погружаться в пучины алкоголизма. Просто накануне вечером он понял, что ему очень надо расслабиться. И желательно так, чтобы утром он мог думать только о поправке здоровья. Правда, и этому плану не суждено было сбыться. Этим утром он всё ещё был пьян! И это оказалось чертовски неприятно, да ещё и совсем не больно…

Ульрих любил, когда его планы выполнялись. И ненавидел, когда их приходилось пересматривать. Он догадался, что, по всей видимости, задремал накануне, накачиваясь алкоголем по самые брови. И поэтому не только успел слегка протрезветь, так ещё и не дотянул до похмелья. В результате он отлично помнил, почему вечером захотел напиться — и какое именно горе заливал алкоголем.

Сорок три человека… Это много или мало?

Юный Томази сказал бы, что с этим можно хоть весь мир перевернуть: правда, ни сорок человек, ни сто в те дни так и не помогли ему найти аристократа, убившего его семью.

И тысячи человек мало, сказал бы Томази ещё год назад. Правда, как оказалось, и это не гарантия успеха. У него были тысячи, а осталось — сорок три человека.

Ровно столько дельтианцев прибыли в его лагерь после окончания битвы в Мезализе. А ведь там, в городе, их ещё оставались многие сотни… Вот только ехать за Томази они больше не желали. На север подались лишь те, кто понимал, что у касадоров им светит исключительно пеньковый галстук или несколько граммов свинца.

Увы! Как ни больно было осознавать, но все планы Томази по восстановлению «Диахорисмоса» провалились. Люди больше не хотели за ним идти. И теперь ему предстояло начинать всё сначала на восточном побережье. С этими жалкими сорока тремя бойцами. И то, если он сумеет без жены доказать, что имеет право управлять производствами её семьи…