Зараза 3 - Евгений Александрович Гарцевич
— Катька, держись! — я буркнул в рацию, хоть и забыл ее включить, не до того сейчас и дал по газам.
Чуть не завалился, привыкая к прыти маленького боевого пони и превозмогая резкий приступ боли в боку, но погнал. Увернулся от шаркунов, подскочил, как на трамплине на обрушившейся крыше ржавого сарая, и выкатился к яме. Остановился на краю — включил фару, прикинул, что лаз явно уже, чем габариты крота, но если пригнуться, то можно проскочить.
Газанул, всем телом вжался в байк и рухнул вниз.
Погнал по низкому неровному тоннелю, то натыкаясь на камни, то дребезжа сломанными ребрами, как на стиральной доске. Шел по приборам, ориентируясь только на зов, и лишь в последний момент реагируя на отсветы слабой фары на поворотах. Потолок давил, постоянно в опасной близости над головой пролетали каменные глыбы.
Кроты, похоже, как земляные черви, лишь раздвигают толщу земли и породы, проталкивая себя внутрь. Так что ровной трубы не получилось — по ходу движения крот вилял, выискивая более мягкие слои земли.
Но все равно это была прямая дорога к логову Шекхед, пусть с неровностями и больше напоминающая железную дорогу со шпалами, торчащими в разные стороны. Чем глубже я уходил под землю, тем сложнее было дышать. На пути встретился косой вертикальный перекресток, из которого вывалился опарыш поменьше и, к счастью, уже у меня за спиной.
Ощущение времени и расстояния исчезло. Опять будто в закрытой трубе в аквапарке — знаю, что когда-то вылечу, но пока не ясно, что там за поворотом и сколько их еще будет. Может двадцать минут я ехал, а может и два часа. Где-то как-то на поверхности от ЖД-музея до шахты было километров тридцать, а как здесь я не знал. Скорость держал на максимуме на каждом участке, где мог себе это позволить. Из-за этого постоянно приходилось тормозить и биться плечом о стены.
То, что я на месте, понял только по накатившей волне зова.
«Убееей… Голод… Добыча…»
Даже не волна накатила, а я сам с головой ушел под воду. Никакого света в конце тоннеля, лишь луч фары перестал выхватывать потолок и стены — лишь каменное гладкое дно и блестевшую подсохшую слизь, напоминающий масляную пленку.
Метров через сто, которые питбайк преодолел явно лучше, чем моя голова, появилось бледное свечение. На земле, как корни дерева, стали появляться белесые жгуты, витиевато тянувшиеся со всех сторон и убегающие вперед.
Начало тошнить и бросать в жар, от алмаза на груди повеяло холодом, хоть как-то держа меня в чувствах. Бледные точки впереди и сверху стали приобретать очертания «нянек», светящихся все ярче по мере приближения к ним. Отдельные вопли сливались в общий поток ультразвука, от которого сводило зубы, но даже он не мог заглушить зов, давящий на мое сознание. Я почувствовал, как теплая струйка крови потекла по щеке из уха, но лишь крепче стиснул руки на руле.
Проехал мимо раскрытого костяного бутона, к которому вели жгуты. Потом еще одного и еще. Их тут были сотни. Извращенный сад костяных цветов или целая банановая роща, растущая из человеческой плоти. Старые с гладкой белой костью и свежие, еще сохранившие человеческий облик — измученные обреченные лица с выпученными мертвыми глазами. Возможно, уже галлюцинации, но в одном из бутонов привиделся Даррен — пепельные татуировки на разлагающемся от странной кислоты теле.
А потом я увидел ее. В конце сада, на небольшом возвышении над костяными бутонами возвышалась королева Шекхед. И хоть раньше, я ее не видел, но на тысячу процентов был уверен, что это она, а не очередной гормональный опарыш переросток.
Я сбросил скорость, и чувствуя, что меня перестают слушаться руки, остановился. Зов, окутывающий подобно океанской волне, вызывал вибрации. Казалось, что все вокруг, начиная от трясущихся пальцев заканчивая мерцающими няньками-светильниками на скальных выступах, попало в зону непонятной турбулентности. И единственное, что не двигалось с места — это глаза Шекхед, смотрящие насквозь меня.
Восемь, а, может, и больше лап — шесть задних, изогнутых на манер паучьих, и две передних, поджатые к черному брюху. К лапам, будто на присосках, тянулись мутные жгуты, вьющиеся по полу от бутонов.
Здоровая, ромбовидная голова. На передних гранях щели с россыпью маленьких красных глаз. Маленьких на фоне всего туловища, а так каждый глаз на порядок превышал фару моего питбайка, а в пасти, будь это гараж ракушка, поместилось бы несколько мотоциклов. Сквозь неплотно сжатые губы, за которыми блеснули клыки, текла зеленая слизь.
Задняя часть головы смахивала на радар или распушенный хвост павлина, только костяной и настолько темный, что во мраке он сливался со скалой. Шекхед махнула лапой, как бы раскрывая ладонь и обнажая острые когти. Точь-в-точь, как лапы «циркулей», только раза в два толще.
Шекхед разинула пасть и послала очередную волну зова, объединив атаку на двух уровнях. Ментально, пытаясь подавить меня зовом и физически, выплеснув волну горячего воздуха с капельками кислоты в мою сторону. Королева не затыкалась, как оперный певец, тянула ультразвуковую ноту и, перекрикивая «чаек», усиливала натиск.
Я успел только прикрыть рукой глаза. Кровь с новой силой хлынула из разорванных барабанных перепонок, меня скрутило и начало тошнить. Кислотные брызги, попавшие на открытые участки кожи, начали жечь.
Я дрожал, как когда-то в школе после дискотеки, стоя перед толпой гопников, собирающихся меня избить. Адреналиновый страх и упущенная мысль, что ты уже проиграл. На фига ты вообще пригласил ту девочку на медляк? Знал же, с кем она дружит. Знал? Ага. ну, вот теперь получай, если сбежать тебе страшнее.
Почти пятнадцать лет прошло, а ничего не меняется. Я опять куда-то лезу, передо мной опять гопота, самая страшная и здоровая гопота, которую я когда-либо видел. И сейчас опять придется получать.
Воспоминания и мысли ни о чем действовали медитативно. Вместе с алмазом создавая если не щит, то хотя бы зеркало, которое отражало и рикошетило волну, исходящую от Шекхед.
Я засмеялся. Начал бормотать какую-то чушь, подзуживая себя. Старался поймать
