Карен Трэвисс - Ужас глубин
— Я не прошу вас простить, я не прошу вас забыть. — Треску развернулся к группе гораснийцев. — Но я требую, чтобы сейчас вы думали только о спасении своих жизней. Предстоит очередная война. Сейчас некогда вспоминать прошлое.
Хоффман уже понимал, почему Горасная последовала за Треску сюда, несмотря на то что большинство ее граждан были недовольны сделкой. Черт побери, он восхищался этим человеком. Конечно, Треску ему не нравился, но это уже был совсем другой вопрос.
Прескотта, казалось, совершенно не смутило то, что его прервали.
— Я не собираюсь притворяться и забывать о том, что мне приходилось совершать ужасные вещи. И я не буду лгать вам и утверждать, что мы победим Светящихся. Я не знаю, в состоянии ли мы сделать это, точно так же как не знал, сможем ли мы справиться с Саранчой. Я могу лишь напомнить вам, что мы еще живы, несмотря на то что враги сделали все, чтобы нас уничтожить. Мы в силах совершить невозможное.
Несколько человек зааплодировали. Затем аплодисменты усилились, и через несколько секунд толпа разразилась восторженными выкриками в адрес Прескотта. Этот ублюдок знал, как подойти к слушателям, — определенно знал.
«Цель оправдывает средства. Я убиваю людей, а он лжет людям».
Но Прескотт не лгал. Наоборот, он всегда был откровенен с гражданскими.
— Хватит с меня этой двойной морали, — сказал Хоффман. — Пошли, Квентин. Возвращаемся в командный центр. — Проходя мимо Треску, он жестом поманил гораснийца. — И вы тоже, капитан.
Одно из окон командного центра выходило на море. Хоффман заметил наблюдателей, разглядывавших горизонт в бинокли. Два судна радиолокационного дозора патрулировали прибрежную зону, оставляя за собой белые пенные хвосты. Примерно в пяти километрах от берега низко над водой завис «Ворон», опустивший в воду гидролокатор. Если к ним направлялось подводное существо, он, скорее всего, должен был его засечь.
«Скорее всего».
— Значит, о флотилии Олливара пока ничего не слышно? — спросил Майклсон. — А вы вообще когда-нибудь отсюда выходите?
— «Нет» на оба вопроса, сэр. — Матьесон оттолкнулся от стола и, развернувшись, взял с другого стола карандаш. — Мне здесь нравится.
— Они чего-то ждут, — заметил Треску. — Но не представляю, чего именно.
— Я так понимаю, вы собираетесь отпустить Ниала и его отца.
Треску пожал плечами:
— Это не мои пленные. Вам решать, что с ними делать, полковник.
Принять решение оказалось непросто. Бродяги уходили с острова. С точки зрения безопасности пленные подрывники больше не представляли угрозы, но такие, как они — а возможно, именно эти двое, — убили немало солдат КОГ и гораснийцев. Понятия Хоффмана о справедливости запрещали ему освобождать этих людей. И в то же время держать их в тюрьме сейчас было бессмысленно.
Ему внезапно захотелось, чтобы Треску решил эту проблему своим проверенным способом и сказал ему об этом только потом. Но он никогда бы не признался никому в этой мысли.
— Сэр, — Матьесон, прислушивавшийся к голосу в наушниках, поманил к себе Хоффмана, — суда Олливара входят в прибрежную запретную зону. Там их несколько больше, чем мы рассчитывали, — должно быть, бродяги на острове очень даже многочисленны. Он хочет поговорить с вами.
— Скажите ему, пусть кончает тянуть резину и забирает своих людей. У нас сделка. — Хоффман с содроганием подумал о том, что придется отпустить пленных террористов и потом объяснять Берни да и всем остальным солдатам, зачем он это сделал. — Скажите, что никаких торпед в задницу ему на этот раз не будет, если его это волнует.
Матьесон на секунду отключил приемник:
— Сэр, он настаивает.
«Последняя злорадная речь насчет конца Коалиции. Они своего не упустят».
— Ладно, соединяйте.
— Хоффман, скажите, где нам причаливать, — раздался голос Олливара.
— Сами разбирайтесь, где встречаться со своими людьми, Олливар.
— Нет, мы высаживаем на берег своих солдат, — объяснил тот. — Только не подумайте, что я внезапно решил стать героем, все простить и забыть. Нет, я не желаю опускаться до вашего уровня. Речь идет просто о выживании. Мы будем драться с этими тварями вместе с вами, потому что, если мы сбежим, они придут за нами после того, как сотрут вас с лица земли.
«Черт бы их побрал!» Хоффману сейчас нужна была каждая винтовка, каждая пара глаз и пара рук. Он не чувствовал, что роняет свою честь, и не чувствовал необходимости советоваться с Прескоттом.
«Я веду войну. Я здесь, чтобы победить. Сейчас нужно думать только о том, как бы продержаться еще день, неделю, год».
Единственным, что разозлило его, было то, что подобная мразь называет себя солдатами. Но он решил пока проглотить и это.
Треску пожал плечами:
— Пора бы уж и им сделать что-нибудь полезное. Давайте зовите их.
Хоффман сделал то, что приказывал ему инстинкт, и нажал на кнопку передатчика:
— Ладно, Олливар, вообще-то, вам лучше рассеяться — на случай, если мы потеряем пристань. А пока все спокойно, высаживайте людей на причале рядом с авианосцами, вас встретит сержант Феникс. У нас есть один план.
У Майклсона на причале было полно места. Взглянув на Хоффмана, он поднял большой палец.
— Прекрасно! — ядовито произнес Олливар. — Благородная пехота, стиснув челюсти, идет в последний бой.
— Нет, — возразил Хоффман. — Грязная война. Такая, что грязнее уже некуда.
Он предпочитал противника, подобного Светящимся. В борьбе с этими монстрами можно было не соблюдать никаких правил.
Все, что нужно было сделать, — это уничтожить их всех, до последнего, и забыть об их существовании. Их гибель никогда не будет тревожить его совесть.
Склады военно-морской базы, два дня спустя
Им нужны были горючие материалы.
Живя в мире невообразимых лишений, Дом научился никогда ничего не выбрасывать. Такого понятия, как «мусор», не существовало. Каждая вещь использовалась вторично, иногда по другому назначению — от тряпок и прогорклого растительного масла до человеческих экскрементов, которые шли на удобрение. Объедки отправлялись свиньям и курам; использованную бумагу измельчали и отбеливали до тех пор, пока продукт не становился темно-серым и на нем невозможно было писать. Затем ее снова измельчали и использовали в качестве изоляционного материала в строительстве или как туалетную бумагу. Поэтому поиск предметов, которые можно было бы сжечь, превратился в проблему.
Дом осмотрел лабиринт складов, вырубленный прямо в скале под военной базой; войдя в туннель, он ощутил легкое беспокойство. Но по крайней мере теперь у него была для этого причина. Возможно, черви и были уничтожены, но стебель, который сумел прогрызть новорожденный вулканический остров, вполне мог прорыть себе дорогу и здесь.
— Эй, Маркус, ты там?
Оклик Дома породил эхо. Туннели и сами склады были спланированы примерно так же, как подземные хранилища в Порт-Феррелле, возможно, потому, что они были построены в одну эпоху. Здесь нашлось множество старых ящиков от боеприпасов, которые будут хорошо гореть, если добавить немного смолы. Возможно, здесь найдутся всякие тряпки и прочие штуки, пропитанные маслом и смазкой, подумал Дом. Они тоже хорошо горят.
— Здесь, — откликнулся Маркус. — В конце туннеля, за крашеными дверями. Только направо не ходи.
Дом нашел Маркуса в хранилище; стены помещения от пола до потолка были уставлены полками с ящиками, на которых виднелись выцветшие ярлыки. Маркус сидел на перевернутом ящике, листая пачку бумаг.
— Архивы, — сказал он. — Некоторым папкам уже лет двести.
Дом посмотрел на ярлыки. Чернила выцвели, из черных стали серыми или светло-коричневыми; даты и названия были написаны от руки, изящным почерком, принятым в ту далекую эпоху. Папки были расставлены по порядку, по датам.
— Ну что ж, это будет здорово гореть, — осторожно произнес Дом. — Но мне жаль будет это жечь.
— Мне тоже. Черт! Только представь себе, сколько здесь всего интересного!
«Хорошо, хоть Бэрда здесь нет, — промелькнуло в голове у Дома. — В архиве, скорее всего, полно всяких планов и схем. Он с ума сойдет, если увидит, что их жгут». Дом при одной мысли об этом ощутил себя варваром.
— Но здесь, внизу, это оставлять все равно нельзя, — заметил Дом. — Куча деревяшек и прочих горючих материалов.
Маркус не ответил. Он как раз взял в руки старый гроссбух в кожаном переплете с золотым тиснением. Когда Маркус положил книгу на колено, чтобы открыть, Дом успел прочесть заголовок: «Журнал записи посетителей». Маркус полистал книгу и замер.
— Черт! — выругался он.
Это могло означать что угодно — от потрясения при виде конца света до приятного удивления. Дом решил, что последнее сейчас исключено.
