Любовь Федорова - Путешествие на запад
Кир Агиллер заложил руки за спину и на каблуках повернулся в сторону арданца.
— Здесь на Арденна, господин Пифером, — высокомерно заявил он. Никто не вправе требовать с меня отчет в делах, не связанных прямо с моими служебными обязанностями. Позвольте теперь узнать, удовлетворено ли ваше любопытство? Если да, то не пора ли вам уйти? Мое терпение не бесконечно.
Плосколицый Пифером сделал небольшой шаг к двери.
— О, я ничего не хотел сказать плохого, — быстро проговорил он, я лишь имею смелость напомнить, что этот парень — все-таки, убийца, и — если это вам не страшно — его на корабле может однажды обнаружить таможенная инспекция. Тогда это сильно повредит вашей репутации…
— НАШЕЙ репутации, господин Пифером, — поправил арданца кир. Внимательнее читайте купчую. Она составлена на имя господина советника Ирмакора. Так что, будьте добры, не заботьтесь о том, чтобы таможенная инспекция нас беспокоила.
Джел, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на другого. Смысла идущего между ними разговора он не улавливал.
Пифером отступил еще на шаг.
— А советнику зачем каторжник? — спросил он.
— Нужен был подарок киру Тимесиферу на юбилей наместничества, вы же знаете, — издевательски-любезным тоном объяснил кир. — Если не подойдет — выставим его на аукцион в Эгироссе.
— Что ж, если вы хотите, чтобы иктского наместника однажды нашли с ножом в спине, то подарок подходит как нельзя лучше. Впрочем, вам виднее. — Пифером еще на секунду задержался на пороге и добавил: — Hо тогда учтите — я к этому делу не касался и ничего хорошего от него не жду. Если у вас будут неприятности от этого парня, я ничем не смогу вам помочь. Спокойной ночи, кир Агиллер.
— Вставай-ка, — сказал кир, дождавшись, когда за Пиферомом закрылась дверь, и протянул Джелу руку.
Джел поднялся, не касаясь его ладони, едва не перевернув, правда, при этом жаровню. Ростом он был Агиллеру не выше плеча. Тот снова взял его за подбородок. Джелу подобная практика не нравилась, он предпочел бы, чтобы его лицо оставили в покое, но протестовать пока не было возможности.
— Как тебя зовут, детка? — спросил кир.
— Александр Палеолог Джел, — как можно тверже проговорил Джел.
Кир Агиллер наклонил голову на бок.
— Хорошее имя. Как ты оказался в Диамире?
— Путешествовал.
— Один?
Джел вдруг громко икнул и страшно смутился.
— Бедный ребенок, — сказал кир. — Там и был-то глоток разведенного спирта, а ты уже совсем пьяный.
Джел нахмурился и плотнее запахнулся в одеяло. Кир провел рукой по его щеке.
— Не бойся, — сказал он. — Все здесь — хорошие, добрые люди, никто не причинит тебе зла…
В следующий момент он наклонился и крепко поцеловал Джела в губы.
Почти тут же мягко скрипнула дверь. Уже занесший над порогом ногу господин Пифером резко остановился и произнес:
— А замечательно у вас получается. Прямо влез бы третьим, если б было можно.
Кир отстранился, но не сразу. В светло-серых глазах проступило решительное выражение.
— Какое у вас еще ко мне дело? — металлическим голосом осведомился он, медленно поворачиваясь.
Пифером с порога продемонстрировал документы Джела, потом перебросил их на постель.
— Прошу прощения, кир, нечаянно прихватил с собой, — пояснил он свои действия.
Агиллер вдруг шагнул на Пиферома. Пифером — от него. Их скрыла стена. В темноте за дверью что-то упало, кто-то (Пифером?..) издал полупридушенный хрип, и Джел услышал глухой голос Агиллера, зло роняющий слова:
— Ни одно полицейское подлипало… любопытство… за гранью профессионального долга… еще не довело до добра…
Джел оступился на подвернувшейся под ногу пустой фляжке, попятился, уперся лопатками в мягкую, покрытую ковром стену, и тихо съехал по ней на пол.
***Во сне он видел горящее отраженным светом Океана-Гелиоса небо Аваллона — самое красивое из воспоминаний своего детства.
Последние часы перед отлетом он провел наверху, на жгучем морозе. Он сидел с подветренной стороны сугроба и глядел в небо, где струилась потоками плотного света корона из белых, зеленых и пурпуровых лучей, то разворачиваясь в занавес, расцвеченный перетекающими друг в друга красками, то снова собираясь в зените султаном пышных перьев. Порой из-за горизонта выплывали светящиеся зеленые облака или сказочные животные, которые брели по небу и вдруг разбрызгивались по беззвездному черному бархату веером острых лучей, чтобы снова возникнуть в другом месте и в других комбинациях красок.
Расставание с окутанным вечной ночью, навсегда закованным в лед Аваллоном, единственной планетой Валла, коричневой звезды, приближалось с каждым облачком пара, вырывающимся на мороз от его дыхания.
По снегу вокруг плясали цветные пятна света и тени. Ветер становился все сильнее. Джел замерз, но в шахту лифта возвращаться не спешил.
Город под двумя километрами ледяного панциря жил незаметной с поверхности жизнью. Там, глубоко подо льдом, находились хрустальные гроты, заполненные молочным туманом пещеры термальных источников с радиоактивными водами и гигантские, источенные лабиринтными тоннелями и выемками грунта, циркониево-гафниевые месторождения.
Из-за повышенного общего радиационного фона и спецификации планеты как источника радиоактивного сырья и тяжелых металлов для космического строительства, на Аваллоне строго поддерживалась стабильность и чистота генетически модифицированной для его условий расы.
Джел родился с мутацией в клетках печени и костного мозга, ДПВ его была вдвое меньше обязательной для аваллонца. Он всегда знал это и относился к этому спокойно. Случай был достаточно частый для Аваллона и других недавно заселенных промышленных планет со специально модифицированными для них расами поселенцев.
Что ж, зато теперь он будет учиться на Внешних Станциях и увидит другие миры.
Много разных миров…
Ему вдруг жаль стало прощаться с Аваллоном, с его черно-огненным небом, морозами, метелями, бескрайними просторами ледяной поверхности, светящимся Океаном-Гелиосом, ледяным Городом, свободой далекого от центров цивилизации окраинного мира…
Свобода — вот что все время его беспокоит.
Он вздрогнул от пробравшего его холода и понял, что уже не спит.
Видение событий десятилетней давности растворилось, хотя ему по-прежнему было тревожно, и не оставляло ощущение, посетившее его в те часы на Аваллоне: Открытая Дорога в Будущее. СВОБОДНАЯ ДОРОГА.
На самом деле в тот раз никакой такой свободы он не приобрел, а только лишь попал из одной зависимости в другую, более жесткую. Hо тогда он был ребенком, и самостоятельность в нем никто направленно не воспитывал. Послушание по отношению к более опытным во всем старшим считалось для него естественным, вполне нормальным поведением. Так его учили, и он над этим не задумывался. Зависеть от посторонней воли, чьих-то необсуждаемых решений для него было привычно. А это значит, что в том положении раба, в котором он сейчас находится, ничего нового для него нет, и переживать тут совершенно нечего.
Тогда зачем же ему снятся ТАКИЕ сны? Ведь сказано: Локальная система находится в состоянии несвободы тогда и только тогда, когда действия, определяемые ее внутренними алгоритмами, не совпадают с действиями, к которым ее побуждают внешние факторы. И наоборот: Локальная система находится в состоянии свободы, когда внешние факторы, существующие вне объема информации, необходимого внутренним алгоритмам для принятия решения, не оказывают влияния на принятие данного решения. Думать тут не о чем, все определено заранее. Стоит захотеть быть несвободным, полюбить состояние несвободы, и ты как будто уже не раб, а человек вполне свободный, раз все это согласуется с твоей собственной волей и желаниями…
Выводы, которые за этими рассуждениями тянулись, не очень радовали в плане стремления к скорейшему возвращению на ВС. Где-то здесь он успел наглотаться совсем не той свободы, в единственном варианте существования которой его убеждали раньше. То ли когда спешил по пустыне за убегающей лошадью, боясь, что следы ее на песке скоро сровняет ветер. То ли в тюремном дворе, когда, прячась от солнца в тени стен, следил за полетом птиц в просторном золотисто-синем небе Диамира, и пытался представить себе жизнь различных существ, не стесненных в передвижении тюремными стенами. То ли она все это время дремала в нем вместе с памятью о прекрасном Аваллоне.
Ощущение начала пути все еще оставалось в его сознании. С ним он и проснулся окончательно.
Мерно вздрагивая тяжелым корпусом, корабль плыл. Через узкое оконце из мутных мелких стеклышек в частом металлическом переплете проникал то ли утренний, то ли вечерний тусклый свет. Сколько времени он проспал, Джел не имел ни малейшего представления. Разбудили его сны; качка, скрип снастей, гудение ветра в парусах и корабельный врач Скиллар Скей, на столике у окна перебиравший в медном тазу свои незамысловатые инструменты, были здесь совершенно ни при чем.
