Василий Баранов - Хромой бог
— И куда ты собрался, брат? — Вот ведь дурак, точно найдет способ покончить с собой. А ему жить и жить. Как может он, Роман, принять его в долину мрака.
— Куда? Кому я такой нужен? Маяться со мной. На погост с березкой обниматься. Калека!
— Погоди! Видишь, я тоже калека. На костыле. Недавно из армии пришел. — Роман пытался образумить парня. Только такую боль трудно одолеть.
— Ты своими ногами ходишь. А я всю жизнь в коляске. И оправиться по-людски не могу. Кто со мной таскаться-то будет. Мать старая? У нее ярмом на шее висеть? Вечной болью перед глазами. А так, отболит и все. Забудет. — Парень отвернулся, глотая слезы.
— Не шуми. Мать не забудет. Ты ей любой дорог. Живой. И мертвый.
— Точно, Алексей, — раздался голос с соседней кровати. — Я ведь то же. Отрежут мне ноженьки. Мать приедет и заберет меня. И какой я ей помощник? Ей и отцу. Обуза. Не по хозяйству, не по дому. У нас огород, работы много. Со мной еще. Но я не отчаиваюсь.
— Врешь ты все, Толик. Врешь. Слышу, то же плачешь ночами.
Толик невольно всхлипнул.
— Это я так, не о себе. Мамку жалко. — Жалость к себе Толик уже одолел. Махнул на себя рукой. Кто он? Чурка с глазами. Жизнь, не успев начаться, проскакала прочь. Не одна из девяти карет не ждет.
— Парни, чего расклеились! Не все потеряно! Не унывать. — Роман не мог остаться равнодушным к этой беде. Выворачивало душу. Кричать и плакать над чужой бедой. В нем Древний боролся с простым человеком.
— Мы стараемся. — Тихо произнес Алексей.
— Толик, давай посмотрим, что у тебя с ножками. — Роман решился. Он обязан помочь. А там, что будет.
— Что смотреть. — Вот уперся. Говорят, надежда умирает последней. А тут она уже в гробу, и запах догорающих свечей.
— Я массаж сделаю, авось полегчает. — В Романе пробудилась уверенность. Он сможет помочь. Он стоял возле Толика, опирался на свой костыль.
— Моим не живым палкам? Им все едино. — Только безнадежная устталость.
— Погоди, поглядим. — Роман скинул одеяло с ног Толика. Ноги до колен были синими.
— Ну, это не беда. Давай массаж сделаем. Ты, потерпи. Не кричи, коли больно будет.
Роман легкими движениями массировал ноги больного. Руки Ромы пробегали то по одной ноге, то по другой. Разминали ступни. Жар в ладонях нарастал. Жар становился нестерпимым.
— Терпи, парень. Больно будет. — Роман чувствовал нарастание силы. Он только осваивал свои новые возможности.
Роман сжал обеими руками ноги больного. Тот вскрикнул, дернулся. Жар с ладоней Романа рванул в синие безжизненные ноги.
— Что это было? — Парень тяжело дышал. В теле бушевало пламя.
— Ничего, Толян. Ничего! Ты сейчас лежи. Потом полегче будет. Через пару, тройку дней, глядишь, на ноги встанешь.
— Ты чего?! — Вот глупость говорит. Врачи не могут, а тут санитар.
— Ты мне не веришь, Толян? Я тебе что, пургу гоню! Я тебе обещаю. Слово даю! Я Роман — шаман.
— Шаман? А что ты сделал? — Шаман, это уже понятнее. По-человечески. Говорят, шаманы умеют. Бубен там, камлают. Может и в правду?
— Камлал. Так у нас, у шаманов положено. Теперь с этим доходягой по камлаем. Завтра почти как новый будет.
Алексей рассмеялся.
— Ты фантазер, медбрат. Врачи ничего не сделали, а ты пришел — и раз! В минуту на ноги поставил. Шалишь.
— Давай, попробуем. За это денег не берут, как говорится. Не понравится, я тебе обратно, ноги повыдергиваю. Что ты теряешь?
— Ничего. — Парень рассмеялся. Развлечение, не больше.
— Вот и давай, повернись на живот. Спину посмотрю. — Роман помог Алексею повернуться на бок. Левой рукой сжал плечо больного, а правой водил вдоль позвоночника, легонько ударяя кончиками пальцев. Прощупывал каждый позвонок, искал отклик. Искал поврежденный участок.
— Тебе тоже придется показать нам, какой ты храбрый и стойкий солдат. Готов? — Роман предполагал, будет больно. Не знал, откуда эти знания.
— Всегда готов. — Вот, прямо пионер старых времен. Мальчишки, им бы в Тимура с командой играть, а не в гангстеров.
— Тогда приступим.
Роман отвел пальцы правой руки на несколько сантиметров от спины Алексея, сосредоточился. В этот миг с кончиков пальцев сорвалась яркая голубая искра и ударила в позвонок. Тело Алексея дернулось, изогнулось.
— Ты чем меня?! — Вот те раз, санитар, калеку бить.
— Шаманским бубном. Ложись на спину, закрывай глаза и отдыхай. Скоро сидеть сможешь. Ходить не спеши, голова может закружиться. Упадешь, башку расколешь. — Роман уверен, все получилось.
— Во, здесь ходи, там не ходи. Снег упадет, в башка попадет.
— Так и будет. Делай, как я говорю.
— Посмотрим, что ты накамлал.
— Парни, об одном прошу, ни кому не говорите, что я сделал. Узнают, уволят. Не научные методы. Минздрав не одобрил. Согласований не подписал.
— Спасибо, медбрат. — Парни верят и не верят.
Роман вышел из палаты. Он сам удивлялся тому, что только что совершил. Удивляло его и то, что была ночь. В такое время властвует тьма. Значит, должна быть сильнее темная сторона его существа, смерть. Но гнета тьмы не чувствовал. Не смерть властвовала над ним, а он повелевал ею. Еще не пришел рассвет, не взошла звезда Канопус, при восходе которой поют петухи, разгоняя силы зла. Еще не пропел первый петух. Не говоря о третьем. Он не понимал своей сущности. Роман стоит в больничном коридоре, а где-то рядом или за тысячи километров умирают люди. И это минует прямого контакта с его человеческой сутью. Парадокс. Он здесь и там. Сразу во всех точках. Что-то припомнилось из физики. Частица и волна.
Роман вернулся на пост, где Клава дремала, лежа головой на столе. Роман устроился на стуле, прикрыл глаза. Попытался задремать.
Часть 4
Солнце заливало чернотой все окрест. Безветренная погода. Деревья, трава и кусты словно прислушиваются к дребезжанию маленького автобуса, идущего по выбоинам старой асфальтовой дороги.
— Маша, ты все взяла? Ничего не забыла? — Николай провожал жену в дальний город. Туда, где в госпитале лежал их сын. Дорога, выстланная болью. Выстраданная душой. Сын. Надежда и любовь. Желание понянчить внуков. В один миг все ушло в прошлое. Черная беспросветная дыра.
— Да, все, Коля. Все. Тут помидорчики, огурчики в банках. Сало. Вообще все взяла. — Она волновалась, но хотела казаться уверенной. Она едет к сыну. Она носила его под сердцем, он ее кровинка, как может она не любить. И в радости и в боли.
— А документы? — В сотый раз переспрашивал Николай.
— Взяла, взяла. И деньги взяла. — Она рукой показала на вырез платья на груди, куда спрятала деньги, завязанные в носовой платок и пришпиленные двумя булавками для надежности. — Ты там за курями пригляди, да цветы мои не забудь поливать.
— Погляжу. Ты в вагоне-то хоть маленько поспи. Отдохни. — Он знал эти бессонные ночи, тяжелые вздохи. Когда все уже сказано, прикосновения, не способные остановить поток отчаяния и боли.
— Да, посплю я, посплю. — Мария пытается успокоить мужа. Что беспокоиться о ней. Ее мальчик в беде. Его боль она возьмет на себя. Она — мать.
Он и сам уже несколько ночей не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Слышал, как жена ночь напролет плачет.
— Ты, Маша, не волнуйся. Толик у нас сильный, он выдюжит. Не плачь там. Мы не будем с тобой плакать. Нам надо поддержать его. Слез не показывай. Ему и без нас тяжко. Ты там слезы лить начнешь. — Сам был готов расплакаться. Он бы свои ноги отдал, он свое пожил. Это ж сын его.
— Не буду. Главное, живой. Мы с тобой его поддержим, выходим. Без ног, так без ног. Денег скопим, что продадим. Протезы ему купим. Кровиночка моя. — Слезы текли по щекам.
— Не плачь. Пока живы, будем с ним. Нам сейчас держаться надо.
Автобус подъехал к маленькой железнодорожной станции. Они вышли, вытащили котомки. Расположились возле скамейки.
— Ты мне, Коля, билет возьми. — Ноги у нее отказывали от волнения. Она едет встречать сына. Слышите, сына! Она мать.
— Сейчас, сбегаю.
— Ты мне плацкартный бери, подешевле. Мы обратно с Толиком уж в купейном поедем.
— Ладно.
Он вернулся с билетом. Они присели на скамейке, обнялись, пытаясь поделить одно горе на двоих. Подошел поезд. Николай помог жене забраться в вагон. Подал сумки.
— Давай, езжай. — Старался говорить уверенней. В дальнюю дорогу провожает. Там не просто.
— А ты домой. Приглядывай там. Мы скоро приедем. — И она хотела поддержать мужа. Вдвоем, нет, втроем они все осилят.
Им не надо было много говорить друг другу. Что не высказано словами, говорили глаза.
Вагон тронулся, качнулся, поплыло деревянное здание вокзала. Поезд отправился в путь. Николай, сильный не молодой мужчина, заковылял обратно к автобусной станции. Его плечи поникли. В один миг он превратился в старика, в безжизненную куклу из которой вынули стержень. Жена уехала, ему можно не прятать свою боль.
