Ник Кайм - Смерть и своеволие
— Меня зовут Врагов Не Осталось.
Нахмурив бровь, прелат поднял глаза от инфопланшета.
— Но ведь это же не имя.
Врагов Не Осталось, не моргая, смотрел на него. Он не гневался и не сохранял спокойствие, а словно оставался где-то вдали от Квилима.
— Это имя, — ответил он. — Мое имя.
— И как кого-то могут назвать подобным именем?
— Кто-то может сражаться, пока не останется врагов, — пояснил воин.
Квилим опять облизал губы, не обращая внимания, как сильно выдает этим свою нервозность.
— Рюкат, — вмешался Тринадцать Падающих Звёзд. — Его зовут Рюкат. Служит в моем отделении.
Врагов Не Осталось направил безжизненный взгляд на вожака стаи, но ничего не сказал. Не задавая лишних вопросов, прелат записал сказанное.
— И вы? — обратился Квилим к последнему из воинов.
За исключением двух длинных и толстых кос, спускавшихся с висков Волка, его голова была чисто выбрита. Затылок воина оказался под защитой бронированного пси-восприимчивого капюшона, и он, единственный из всех, покрывал броню черными волчьими шкурами — остальные носили серые, бурые или белые.
Сражающийся с Последней Зимой, говорящий с духами и воин-жрец Рун, Ветра, Мороза и Костей, получил свое прозвание после первого похода по тропе видений. В прозрении ему открылся конец всего сущего, далекий час, когда победы Всеотца обратятся в прах. Воин поклялся умереть, сражаясь против увиденного им будущего.
— Наукрим, — ответил он. — Думаю, ты мог бы назвать меня библиарием.
Вслед за этими словами воцарилось хрупкое безмолвие.
— Я заметил, что ты не записываешь мой ответ, маленький человечек, как сделал со всеми остальными. Что-то не так?
Не моргая, Квилим бесстрашно встретил взгляд Волка.
— Никейский Эдикт…
— Да-да, — перебил его Сражающийся с Последней Зимой, слегка поклонившись, как будто бы из уважения. — Возможно, мне стоило сказать, что прежде ты мог бы назвать меня библиарием. Теперь я сражаюсь вместе со своими братьями, используя лишь болтер и клинок. Подобный ответ тебе больше походит?
Коснувшись стилусом поверхности инфопланшета, прелат все же не торопился записывать слова Наукрима.
— Но вы носите доспех, подходящий тому, кто продолжает использовать психические силы.
— Ты имеешь в виду мою шаманскую тиару? — Сражающийся с Последней Зимой постучал пальцами в латной перчатке по пси-капюшону. — Если я сниму её, то проявлю неуважение к духу доспеха. Больше она ни для чего не нужна.
Сглотнув, Квилим выпрямился с поразительным чувством собственного достоинства.
— Я не позволю, чтобы мне лгали.
Волки разом придвинулись ближе. Нельзя было сказать, что на прелата обрушилась стена брони, завывающая оружием, просто в их взглядах появилось едва различимое, но искреннее желание сделать то, что лучше всего удавалось этим смертоносным воинам. Сервоприводы в соединениях брони урчали, огрызались и издавали ворчание.
Заговорил Яурмаг Смеющийся.
— Ты получишь всю правду, которую мы готовы открыть, писец. Записывай и убирайся с глаз долой.
Квилим сощурил глаза, и в какой-то момент показалось, что он заупрямится вновь.
— Хорошо, — наконец, ответил прелат. — Думаю, пока сойдемся на этом.
Как только маленький самодовольный писец Малкадора скрылся за переборкой, Железная Песнь ввел код на дверной панели, закрываясь от непрошеных гостей. Вслед за этим воин фыркнул сквозь сжатые металлические зубы, словно рассерженный зверь.
— Три месяца, — напомнил он, обращаясь к сородичам. — Три месяца пути до Терры, и то, если повезет с течениями. Три месяца с этим мелким забавным грызуном.
Тринадцать Падающих Звёзд смотрел на запечатанную переборку, словно пытаясь прожечь взглядом дыру в пластали. Размышления о маленьком прелате наводили его на мрачные и беспокойные мысли.
— Он лгал нам, так же, как и мы лгали ему. Это не простой писец, от нашего прелата-недомерка тянет запашком ближних кругов Малкадора. Если он и не принадлежит к ним, то явно бывает в одних покоях с людьми, на которых полагается Регент. Поосторожнее с этим типом, всем ясно?
Подтверждающими кивками воины ответили на его приказ.
— Три месяца, — снова начал Железная Песнь. — Три месяца, пока эйнхeрии без нас отправляются схватить Магнуса Одноглазого. Что за историю можно было бы об этом сложить, какую прекрасную сагу… и я всё пропущу, бесцельно теряя время в летающей тюрьме. Ох, как бы я хотел, чтобы всё это оказалось чьей-то неудачной шуткой.
Родич Ночи подбрасывал нож, с неизменной сноровкой вылавливая клинок в полете.
— А я, собратья, опасаюсь холодного приема, что ждет нас на Терре. Лорд Дорн из благородного Седьмого так же сильно обрадуется нам, как и мы ему.
Никто не нашелся с ответом на эти неприятные, но правдивые слова.
Сын Шторма посмотрел на переборку, затем вновь на сородичей, и его лицо под бородой медленно расплылось в улыбке.
— «Врагов Не Осталось», — произнес он, добросовестно стараясь изменить свой мощный, грубый голос, чтобы изобразить изящную речь прелата. — «Но ведь это же не имя».
Стая и её вожак расхохотались, впервые с того момента, как Повелитель Зимы и Войны объявил им об изгнании на Терру. Улыбнулся даже Яурмаг Смеющийся, но, подтверждая иронию в своем имени, тут же посерьезнел вновь.
Гай Хейли
УКРОМНОЕ МЕСТЕЧКО
Гендор Скраивок, Лживый Граф, Мастер Когтя сорок пятой роты, неподвижно стоял посреди командной палубы «Темного Принца». Игнорируя суетящихся членов экипажа мостика, он неотрывно смотрел вдаль сквозь единственный уцелевший иллюминатор из бронированного стекла. Вытянувшись в струнку, как на параде, он стоял и смотрел на флот Легиона, точнее, на то, что от него осталось. То было кладбище разбитых кораблей, бесцельно дрейфовавших в разноцветной ярости накрывшего Ультрамар эфирного шторма; обломки их надстроек на фоне бури были подобны ледяным узорам на стекле.
Зрелище было угнетающим. Возможно, подумал Скраивок, оно и было по-своему красивым, но он не был ценителем красоты. Даже сквозь почти полностью непрозрачное стекло свет порожденного варпом возмущения причинял боль его чувствительным глазам. Не двигаясь, он перевел взгляд за завихрения шторма, в глубокую ночь за границами маленького помпезного королевства Жиллимана.
Немногие уцелевшие корабли из тех, что прибыли сюда, уже давно ушли. Он не винил их. На самой границе системы Сота была аномалия, полночно-черное слепое пятно прямо за точкой Мандевилля, заметное на фоне далекого звездного скопления Сапфир. С давних пор оно было излюбленным местом встреч Повелителей Ночи, с наслаждением планировавших свои кровожадные кампании под самым носом у Ультрадесанта. Эта странная звездная тень осталась на месте.
Изменилась сама Сота.
То была больше не тихая заводь на задворках галактики; теперь она буквально кишела жалкими сынами Жиллимана. Стоило новоприбывшим кораблям Восьмого увидеть бесконечный поток судов, курсировавших к планете и от нее, или недавно построенную орбитальную станцию, или услышать постоянно забитый болтовней ноосферный эфир — если им позволяло состояние, они тут же разворачивались и устремлялись обратно в эмпиреи. Один за другим, хромая, отбывали и остальные, лишь слегка залатав свои корпуса, чтобы остаться на ходу.
А те, что остались, были уже безнадежны. «Темный Принц», как неохотно признавал Скраивок, был из их числа.
Он провел много бессонных ночей, ожидая вот-вот услышать сигнал боевой тревоги, но Тринадцатый так и не пришел. Ожидание нагоняло на него скуку так же как и все остальное. Гендор начинал догадываться, что было причиной столь повышенной активности врагов, и что это каким-то образом имело отношение к регулярным вспышкам энергии в системы Сота. К счастью, эти вспышки ослепляли Ультрадесант, и помогали Скраивоку скрываться от сновавших кругом врагов.
По крайней мере, пока что это было укромное местечко.
Из девяти оставшихся кораблей признаки жизни подавали только «Темный Принц», «Доминус Ноктем» и «Скрытный Удар». Остальные были полностью мертвы, их реакторы отключены, а легионеры эвакуированы.
Дрейфующие с отключенными огнями, они были похожи на пересекавшие межзвездное пространство вытянутые тени.
Скраивоку было интересно, какие ужасы теперь разыгрывались в их холодных утробах. Какие мелкие царьки властвовали над рабами на темных разрушенных палубах теперь, когда их хозяева ушли? Берегли ли они истощающиеся запасы еды, воды и воздуха, чтобы поддерживать свою преходящую власть? Он был уверен, что так и было. Если Скраивок и усвоил что-то за десятилетия службы, так это то, что люди всегда возвращались к одному и тому же образу жизни, и он был омерзителен.
