Максим Бондарчук - Вой Фенрира (СИ)
- Да, пусть отмеченные бойцы поднимутся в казарму.
- Будет сделано, капитан, - издав последний писк, экран монитора погас и компьютер отключился.
Ну вот теперь самое сложное. Нервно потирая руки, вспотевшие от непривычной обстановки, я начинал выстраивать план своих действий. " Что говорить, как говорить. Пытаться взять их силой или все же прикинуться миротворцем..." К своему стыду, я никак не мог сосредоточиться и взять себя в руки. Как маленькая девчонка, которая впервые идет к женскому врачу, я нервно дожидался стука в дверь. Не из-за того, что я боялся их или потому что меня терзало сомнение, а только потому, что мне не хотелось стать виновником огромного кровавого побоища, виной которому станет моя бездарность.
Вскоре послышался металлический стук и в казарму, медленно, словно идя по минному полю, вошла дюжина солдат. Убранные, "зализанные", они холодно посмотрели на меня и, сбросив свою поклажу возле входа, выстроились передо мной. В этот момент весь мой организм преобразился, словно в минуты тяжелого боя, когда требуется максимальное сосредоточение и концентрация, он стал вести себя по-другому, спокойно и хладнокровно. Переживания исчезли, а разум стал ясным и прямым.
- Здравствуйте, бойцы!
Двенадцать здоровых мужчин хором отозвались.
- Меня зовут капитан Марлоу, Грей Марлоу. С сегодняшнего дня и до окончания вашего контракта я буду вашим командиром на этой исследовательской станции. Несмотря на то, что наши взгляды на жизнь, войну, службу, несколько отличаются, я не буду делить вас на "своих" и "чужих". С этого момента, когда ваши тела пересекли порог этой казармы, вы все, включая и прежних бойцов, являетесь моими подчиненными. Ни возраст, ни ваше отношение ко мне или бойцам иных взглядов не должны стать проблемами для службы на время вашего контракта. Оставьте ваши предрассудки за этой дверью!
Я окинул взглядом присутствующих и постарался разглядеть возымели ли мои слова хоть капельку воздействия на этих людей, но за каменными лицами было невозможно что-то понять и я, переведя дыхание, продолжил.
- Как вам наверняка известно на время действия сезона бурь, на станции, для военных или приравненных к ним, распространяется принцип "НОР", что означает "нарушил...осужден...расстрелян". Поэтому никаких конфликтов, провокаций, драк и уж тем более стрельбы. Суд будет быстрым, а наказание неизбежным. Вопросы?
Мой голос, эхом пронесся по всему помещению, но так и ничего не изменил. Я уже стал разворачиваться к столу, как вдруг услышал спокойный голос из строя.
- А что насчет ваших солдат? Как вы можете гарантировать их лояльность к нам?
Я обернулся и увидел бойца, чей голос только что, словно пуля, влетел в мой мозг. Высокий, широкоплечий, с карими глазами, которые упрямо смотрели на меня. Он стоял как раз в центре и нисколько не боялся моей реакции.
- Гарантировать? Нет, этого я не могу. Разве можно заставить полюбить человека, которого ты ненавидишь всей своей душой, но сделать так, чтобы ваши отношения не выходили за рамки установленного - это я могу.
- Как? - голос вновь нагло влез в мои слова.
- Первый кто нарушит, попадет под принцип "НОР". Как тот, кто спровоцировал, так и тот, кто повелся на провокацию. Исключений не будет. Если вы полагаете, что принадлежность к другой военной категории поможет вам избежать наказания, то спешу вас разуверить, такого не будет.
Казарма вновь погрузилась в тишину. Мертвую и безжизненную, где солдаты были лишь статуями, лица которых так и остались неизменными. Я прошел вдоль строя и заглянул в глаза каждому. В них, за искусственной ширмой дисциплины, виднелась тревога. Слабая, еле видимая, но наводившая на страшные выводы. Ведь как большой пожар, который начинается с искры, тревога могла перерасти в неприязнь, а, затем, в неприкрытую ненависть. Чувства никогда не подводили меня, на душе стало неприятно холодно, так, будто я вновь оказался за границами комплекса, обдуваемый всеми ветрами этой проклятой планеты.
Дойдя до конца строя, я отдал приказ на разгрузку. Солдаты быстро подняли свои сумки и ладным шагом направились к своим кроватям. Молча, не произнося и звука, они начали раскладывать все необходимое по небольшим тумбам, стоявшим каждая возле своей койки. Сменная одежда, предметы личной гигиены, все это и многое другое, доставалось и аккуратно складывалось на свои отведенные места. Когда же сумки опустели, тумбы набились всем необходимым, а кровати были готовы принимать своих хозяев, бойцы с такой же скоростью улеглись спать. И хоть до отбоя было еще несколько часов, я не стал делать им замечания и, усевшись за свой стол, продолжил изучать их личные дела.
***
(бар «Снежная буря»)
Музыка гудела как ненормальная. Сотрясая зал и барабанные перепонки она била со всех сторон, заставляя замерзшие тела двигаться еще быстрее, несмотря на наступающую ночь. Огромный танцпол был забит до самых краев, люди всех мастей, начиная от простых рабочих до наемников, бились в полупьяном экстазе, вырисовывая своими телами невероятные фигуры. В мерцающем свете их движения казались прерывистыми и ломаными, а тяжелая и томная музыка превращала все это действо в праздник нечистой силы, где не было место простому дневному свету. В самом центре, в окружении всей этой вакханалии, освещенная всего парой розово-фиолетовых ламп, находилась барная стойка. Усыпанная многочисленными разноцветными бутылками разных форм и размеров, она как оазис, привлекала к себе всех страждущих и уставших от непрерывных танцев людей.
- Я вот одного не пойму: какого черта мы тут делаем? – слегка подхмелевший Купер смотрел на женщину бармена, чьи ловкие руки подбрасывали вверх небольшую емкость для коктейлей. – Почему я не стал барменом, классная работа, море выпивки и красивых женщин. Стоишь себе на одном месте, подкидывая вверх бутылки и стаканы со спиртным, разве есть работа легче и приятней. Нет, серьезно. Мы каждый день рискуем жизнью не понятно ради чего, мерзнем как собаки на этой планете, а в награду получаем очередной боевой выход. Где справедливость?
Купер тяжело посмотрел на бармена.
- Знаешь, что я думаю, Джессика, это мой последний контракт. Мне осталось всего четыре месяца, а я уже чувствую, что постарел лет на тридцать, хотя мне всего-то тридцать. Когда все это закончится, я сниму все свои сбережения, куплю домик где-нибудь на берегу моря поближе к экватору и сразу приступлю к разработке маленьких Джейсонов Куперов. Джесс, не хочешь мне помочь в этом?
Женщина усмехнулась, затем, поставив стакан на стойку, быстро взмахнула рукой перед лицом Купера, отчего тот чуть не упал со стула.
- Ты слишком пьян для таких целей, солдат, ты даже толком сидеть не можешь, не говоря уже о том, чтобы заводить детей.
Смех посторонних посетителей заставил Купера несколько напрячься.
- Смейтесь, смейтесь. Вы только и можете это делать.
Вскоре огромный гогот, вызванный ответом барменши, утонул в нарастающем гуле танцующих посетителей. Музыка стала громче, а температура ощутимо поднялась. Люди прибывали и вскоре их стало так много, что в помещении нельзя было сделать шагу, чтобы не задеть кого-то или толкнуть. Дженкинс сидел рядом. Поглядывая на изрядно выпившего Купера, он старался не пропустить момент, когда тот начнет бушевать и распускать руки. Так бывает всегда, когда он появляется в баре, но раньше ему все сходило с рук, однако теперь, в сезон бурь, такие действия могли повлечь очень серьезные последствия. Дабы не допустить этого, высокий чернокожий солдат пересел со своего места поближе к Джейсону и, слегка подождав, стал трясти его за плечи.
- Джесс, ему больше не наливай. У нас завтра патруль, не думаю, что это пойдет ему на пользу.
Услышав эти слова, женщина попыталась вырвать стакан из рук пьяного солдата, но тот сопротивлялся до последнего, пока в дело не вступил его коллега.
- Ну вот опять, даже расслабиться толком не дают. – с нескрываемым недовольством пробормотал Купер. – Почему мне все всё запрещают? Дженкинс, старина, мы находимся в единственном месте на этой чертовой станции, где можно делать что-то не по приказу. Это райский уголок свободы. Куба в миниатюре. Весь этот комплекс – один большой сгусток уставов и правил, проклятие, здесь даже в туалет без разрешения сходить нельзя. Все контролируется и отслеживается, могу я хоть на этот маленький период времени почувствовать себя свободным и, расправив крылья, устремиться навстречу своей мечте.
- Смотри со стула не упади.
По барной вновь разлился гулкий смех.
- Знаешь в чем твоя проблема, Стив? Ты слишком серьезный, настолько, что меня, порой, тошнит от твоего угрюмого лица. Давай взбодрись! Наша жизнь и так не слишком богата на приятные вещи: серые дни, пролетающие со скоростью звука, и похожие друг на друга как патроны в пулеметной ленте, вездесущий холод, смерть, идущая за нами по пятам, одна и та же еда на завтрак, обед и ужин, которая больше похоже на отрыжку дикого животного. Мы перестали быть людьми, простыми, у которых есть свои мечты и стремления, которым не чужды простые человеческие чувства. Нам приказывают убивать – мы убиваем, нас отправляют на смерть – и мы спокойно идем ей навстречу. Мы чертовы зомби, Стив! Без права на собственное мнение и возможность сделать не так как приказано. И вот сейчас, когда я так хочу забыть весь этот кошмар, утопить его в этом стакане, ты говоришь мне о том, что мы сами выбрали такой путь. Конечно, с одной стороны это так, но «превращаться в животное» такого пункта в моем контракте нет, и я не желаю, чтобы он там появился.
