Наталья Игнатова - Волчья верность
Он с игривой нежностью обвился вокруг дома, прикусил свой хвост и задумчиво взглянул на крохотный болид во дворе. Потрогал машину кончиком когтя…
Тир ошибался – в болиде не было ни капли жизни, нечего там было будить, нельзя было дозваться до души – невозможно дозваться до того, чего нет. Зато отец не ошибался. «Вложить душу» означает нечто совсем другое, не то, о чем говорит Тир.
Дракон полуприкрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, настраивая биение сердца в такт с биением мира, с импульсами жизни и смерти, неравномерно и беспорядочно сменявшими друг друга. Человек так не сможет. И дракон в человеческом облике тоже не способен раствориться в неосмыслимом, безостановочном беге волн мироздания. Только приняв истинное, змеиное обличье, ты можешь нырнуть в вечно волнующийся океан, и только в истинном, змеином обличье ты можешь вернуться оттуда с добычей.
С человеческой душой, пойманной в прицел узких змеиных зрачков.
Все случилось одновременно. Казимир вернулся к реальности, унося плененную душу. Увидел взблеск клинков, нацеленных в его сердце. С невыносимым для слуха звоном эти клинки столкнулись с двумя другими.
Казимир слышал не ушами – сердцем.
И звенела не сталь – дух, столкнувшийся с духом.
Воин, атаковавший его, скользнул в сторону и назад, текучим, мягким движением отступая от второго – того, который защитил. Первый был человеком – бледным, черноглазым брюнетом. Второй…
– Езус! – вырвалось у Казимира, непроизвольно вернувшегося в человеческий облик.
Вторым был Лонгвиец!
Казимир еще попытался не упустить пойманную душу, попытался заточить ее в свой болид, но при этой попытке болид взорвался, разлетевшись по двору тысячами маленьких осколков.
Оба… Мечника словно растеклись в воздухе, превратились в смазанные, призрачные силуэты. Осколки болида выщербили камень стен и ограды, вышибли стекла в доме, но ни один не попал ни в шефанго, ни в человека, ни в дракона. Первый Мечник, как будто забыв о том, что мгновение назад он пытался убить Казимира, сшиб его с ног и отбил свистящую по двору сталь своими клинками.
– Что? – спросил он сразу, как только смерч улегся.
– Роланд, он не знал, – ответил Лонгвиец.
– Он покусился на человеческую душу!
– По неведению.
– Знаешь что, Эльрик, – мечи исчезли из ладоней Роланда, – ты слишком любишь драконов. Когда-нибудь…
– …это меня погубит, – продолжил Лонгвиец. И оскалился в ответ на улыбку.
Наверное, это была старая шутка.
Казимир сел. Потом встал. Ему показалось, что про него забыли, и стало даже как-то обидно. Но нет – в него уперлись две пары глаз.
– Не делайте так больше, светлый князь, – сказал Лонгвиец. – Вообще не принимайте истинного облика. Здесь очень не любят драконов. Вам повезло, что вы христианин, иначе Роланд убил бы вас, не прислушиваясь к моему мнению.
– Ну что ты, Эльрик, – неубедительно возразил Роланд, – как же можно не прислушаться к твоему мнению?
– Весь вопрос в том, когда к нему прислушиваться. – Лонгвиец кивнул. – Запомните, князь, покушение на чужую душу – это преступление.
– Использование драконьей магии – это тоже преступление, – добавил Роланд.
– Надо же! – Казимир почти против воли вскинул подбородок. – А кто вы такие, позвольте узнать, чтобы диктовать мне условия и навязывать свои законы?
Он прекрасно понимал, что Роланд чуть не убил его, причем с помощью неведомого Казимиру оружия – эти их мечи, они только выглядели как мечи… Да, брюнет застал его врасплох, но Казимир понимал и то, что вдвоем Роланд и Лонгвиец могут убить его даже сейчас – когда он готов к бою.
Могут, впрочем, и не убить – еще неизвестно, кто кого. А обращаться с собой, как… как непонятно с кем, позволять нельзя никому. Ни под каким предлогом.
– Мы Мечники, – ответил Лонгвиец. – Тайная надгосударственная организация, контролирующая все, что контролируется, и убивающая все, что не контролируется.
Он произнес это настолько серьезно, что Казимир даже растерялся. И если бы не усмешка Роланда, он, пожалуй, надолго задумался бы над услышанным. Роланд, однако, тут же стал серьезным. Коротко и довольно высокомерно кивнул Казимиру и исчез. Следом за ним исчез Лонгвиец. Этот не потрудился хотя бы изобразить поклон.
Оставшись один, светлый князь Мелецкий обвел взглядом усыпанный осколками двор, выбитые стекла, щербины на стенах и тихо выругался. В болид было вложено много денег, очень много. Деньги превратились в стальной мусор, но это сейчас совершенно не беспокоило. Так же, как не беспокоили предстоящие объяснения с Дарой по поводу произведенных взрывом разрушений. Единственное, о чем думал сейчас Казимир, – это о том, что в Саэти нашлись люди, посмевшие ему что-то запретить. И что делать с этими людьми, он пока не знал.
А Тир не проявил ни малейшего сочувствия. Пожал плечами и сказал:
– Ничего ты с ними не сделаешь.
– Почему? – скептически поинтересовался Казимир.
– Они круче. – Тир, как всегда, был чужд тактичности.
– Я ни в чем им не уступаю, – напомнил Казимир с холодком, – уж кто-кто, а ты должен об этом помнить. И если Мечникам знакомо понятие «честь», то один на один…
Он замолчал, увидев ухмылку Тира, одновременно снисходительную и недоверчивую. Эта ухмылка взбесила сильнее любых возражений.
– Что я сказал смешного? – спросил Казимир ледяным тоном. Второй раз в жизни ему по-настоящему захотелось дать Тиру в зубы. Врезать так, чтоб хотя бы ненадолго вправить недомерку мозги!
– Цыпа, ты струсил. – Тир заглянул ему в лицо с такой искренностью, что ударить его просто не получилось. – Если бы ты не испугался – ты сцепился бы с этим Роландом. Не важно, защитил бы тебя Лонгвиец или нет, ты сам должен был что-то предпринять, а не смотреть, как двое посторонних парней решают твою судьбу. Но ты смотрел. Значит, позволил им решать за себя. Они и порешали. Так на что ты злишься?
– Ты еще будешь меня учить? – Казимир уже не злился, теперь ему стало смешно. Кто бы другой, но не Суслик рассуждал о трусости. – Ты сам-то даже от «Стальных» шарахаешься, а настоящих Мастеров, кроме меня, в глаза никогда не видел.
– Легат «Стальных» – Мастер, – непонятно к чему сообщил Тир. – Слушай, князь, я сейчас у тебя спрошу, что ты собираешься делать. А ты скажешь, что не желаешь оставаться в мире, где кто-то посмел тебе угрожать. Потом подведешь под свое решение облагораживающую его базу, так что в итоге будешь выглядеть не убегающим с поля боя солдатом, а возвращающимся домой путешественником. А я тебя послушаю и соглашусь, просто из жалости. Мы будем все это проделывать, или достаточно того, что я рассказал сценарий?
– Ты ни черта не понял!
– Естественно. Я нарушаю законы по-тихому, чтобы меня не поймали, а ты таким подходом брезгуешь, какое уж тут понимание. Ну что, ты попробуешь уйти?
– Из Саэти?
Тир в ответ только закатил глаза.
«А откуда же еще?» – отчетливо читалось в его взгляде.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – прямо спросил Казимир.
Ответ последовал мгновенно:
– Не хочу.
Тир сделал паузу, видимо, давая князю Мелецкому время на то, чтобы проникнуться благодарностью, и добавил:
– Но мне интересно посмотреть, как ты это сделаешь. Говорят, уйти из Саэти невозможно.
ГЛАВА 5
Ты человек, а я – держу дистанцию.
Я – сталь клинка, а ты – огонь свечи.
ТаленаКазимир был из тех людей, кто, столкнувшись с неодолимой силой, с принуждением, которому не способны противостоять, предпочтет умереть или уйти, но не подчиниться. Многие люди считают себя такими, но когда доходит до дела, выясняется, что большинство предпочитает уступить, смириться с неодолимостью, склониться перед принуждением. Правильный, между прочим, подход.
А вот у Казимира – неправильный.
Но неужели Мечники действительно следят за всем в Саэти, что выбивается за рамки обыденности?
Хм, ну даже если и следят? Что с этим можно сделать? Ничего. Значит, не стоит и трепыхаться: не трогают – вот и ладно.
Настоящий урок смирения Тиру преподали не Мечники, а собственный император. После того как на фронт отправились на новых машинах «Дрозды», старогвардейцев отозвали в столицу. Дали целый месяц отпуска. И Тиру за этот месяц велено было найти себе женщину.
Любую!
Впрочем, желательно из рыцарского сословия.
Это условие было необязательным. Обязательным было наличие женщины.
Женщина требовалась для того, чтобы положить конец слухам, порочащим императора и его невесту. А слухи расползлись после того, как Хильда лично явилась на летное поле с подарком для Тира фон Рауба.
Процесс был неизбежным, неостановимым и, между прочим, необратимым. Наличие или отсутствие у вышеупомянутого фон Рауба хоть десятка любовниц ничего бы уже не изменило.
Все это было очень… нехорошо. И Тир малость запаниковал, когда, услышав от Эрика приказ, понял, что его запасы тактичности, деликатности и лживости то ли улетучились, то ли заперты на замок, а ключ куда-то потерялся.
