Андрей Посняков - Отряд
На Масленицу - не в ту, что в этот год, в прошлогоднюю - уговорились подраться. Как всегда - сначала у себя на посаде: Преображенский приход против прихода Флора и Лавра, а уж потом выставились охотники за весь большой посад супротив введенских бобылей, заречных. Сошлись у мостика, на речке - снежок вокруг ровненький, беленький, по обоим берегам толпы людские чернеют, на левом - свои, большепосадские, на правом - враги, введенцы. Сошлись стенка на стенку, как положено - дюжина с дюжиной. Прежде чем в драку лезть, договоры промеж собой подтвердили, чтоб все по-честному, по справедливости - свинчатки, кистени, ножи в рукавах не прятать, по лицу и срамным местам не бить. Выпустили для затравки мальцов - те, как петухи, заходили друг за другом, заругались - о-па! - уже и удары пошли, полетела на снег красная юшка. Это кто ж кого так уделал? Да, кажись, нашего, посадского! А ну, братцы, покажем введенским, где раки зимуют!
Сошлись…
Как бежали друг к дружке - ругались, а затем тихо стало, лишь слышалось злое сопение да ухающие удары: н-на, н-на, н-на!
Дрались истово, покамест, попервости, покуда никто из драки не выбыл, каждый себе соперника отыскал - с ним и метелился. Прошке здоровенный парень достался - кулаки с голову, борода лопатой, носище здоровенный, красный. Прохор сразу не бил, прощупывал… Вот чуть отклонился… Вж-жик! Кулак соперника пролетел мимо носа, а второй тут же ударил в грудь! Пронька того удара ждал, уклонился, но так, чтоб не очень заметно было, закашлялся, видя, как вновь замахивается обрадованный соперник. Тут уж ждать не стал, ка-ак двинул в грудину - носатый так и полетел в сугроб! Правда, сразу вскочил на ноги и, злобно выругавшись, снова бросился в схватку. Тем временем Пронька чуть отдышался, осмотрелся - что-то не везло сегодня посадским, трое уже валялись в снегу, а введенских - лишь двое.
- А ну, робятушки, постоим за Большой посад! - С этаким криком Прохор метнулся в самую гущу драки, с ходу отоваривая одного, другого, третьего… На его пути вновь возник прежний враг - носатый, - ухмыляясь, с размаху нанес удар… Прохор принял его в кулаки и, наклонив голову, боднул соперника в грудь, с удовольствием глядя, как тот ошарашенно захлопал глазами. И тут же зазвенело в левом ухе! А не надо было отвлекаться. Прохор разъяренно развернулся, увидев, как дернулся от него в сторону высокий цыганистый парень. Интересно, кто это? Что-то раньше его Пронька не видел. Видать, из новых введенских служек-приказчиков, а то и целовальник. Все может быть, бывает, и богатые купчины не прочь помахать кулаками, разогнать кровь. Хэк! Снова поднялся носатый… Ага, и цыганистый подкрался сзади… Ну-ну, ухари, давайте. Посмотрим еще, как тут у вас выгорит - двое на одного.
Со всех сторон раздавались удары, кто-то стонал, кто-то, опустившись на колени в снег, харкал кровью. Сосредоточив все свое внимание на непосредственных соперниках, Прохор следил за общим ходом схватки лишь краем глаза. Отвлекся, приняв на грудь мощный удар носатого, устоял на ногах, врезал и тут же развернулся, перехватив удар «цыгана». Ухватил, дернул за руку, крутанул - парень взвыл, люто, как волк, из разжавшейся ладони его что-то выпало в снег. Свинчатка! Ах ты гад!
Прошка не нарушил правила, просто, не выпуская врага, нанес ему несколько сильных ударов в грудь и живот. Цыганистый скрючился, застонал, и Прохор брезгливо откинул его в сторону. А носатый так и не встал! Видать, хорошо отоварил его посадский молотобоец!
Пронька и не заметил, как закончилась схватка. Закончилась победой посадских, хотя и введенские держались достойно. Только вот таких сук, как этот «цыган», зря в свою ораву взяли!
Прохор так и заявил введенскому главарю, как стали расходиться. Главарь - молодой угрюмый мужик из пашенных крестьян - лишь покачал головой да буркнул, мол, не знаю никакой свинчатки, за руку не пойман - не вор. Но пообещал разобраться. Прошка махнул рукой да вместе со своими пошел на посад, там и разошлись, у Знаменской деревянной церквушки. Кто куда пошел - кто по домам, кто в кабак, а Прохор - на постоялый двор завернул, кваску попить, больно уж квасок тамошний нравился - зело вкусен. Попил не заходя - на улице продавал служка, - вытер рукавом губы да направился не торопясь к себе, на Береговую. Свернул в подворотину - путь срезать, - там-то его и отоварили колом по башке. Очнулся в снегу - спине холодно, в глазах круги зеленые, рядом какие-то ребята суетятся, охают. Присмотрелся - парень с девкой, примерно его, Прошкиного, возраста.
- Ой, очнулся! Встать можешь? Может, к нам, в Иссад? Сейчас подвода пойдет.
- Не, робя. - Прохор через силу улыбнулся. - Я уж лучше домой. А за заботу - благодарствую.
Встал… Да тут же и повалился бы снова, коли б новые знакомцы не подхватили. Спасибо, довели до усадьбы, иначе так бы и сгинул, замерз бы ночью, место-то малолюдное. Вот огрели так огрели, собачьи дети. Интересно кто? Цыганистый или носатый? Так и не дознался Пронька. Оклемался скоро, сразу и пошел на введенскую сторону, с визитом - купил на «полпирога» сладостей, спросил у первого попавшегося, где изба бобыля Митьки, сына Терентьева, - показали, нашел. Ну и изба! Курная избенка! Черная, замшелая, в сугробе - внутри свету белого не видать, угарно, да еще и корова тут же, от морозов со двора заведена. Бедно! Ну, так ведь и сам Прошка не из богачей. Митька ему обрадовался, а уж девка - оказалось, сестра, правда, не родная, дальняя, Василиской звали - засуетилась у печки со щами, поставила на стол миску - кушай, гостюшка дорогой!
Пронька не стал отказываться - голоден был. Опростал миску в одну харю и не заметил, да и не наелся - не больно-то насытишься щами пустыми. Потом, правда, сконфузился, да, вспомнив, высыпал из котомки гостинцы - мед в сотах, сладкий жмых да морошку-ягоду, в лопуховых кореньях сваренную. Василиска попробовала.
- Вкусно!
Поболтали о том о сем. Митька грамотен оказался, много чего интересного рассказывал про святых старцев, да про древних князей, да про страны разные. Ну, грамотеи - то для Тихвина не невидаль.
- Вам бы на Расею податься. В Москву, во Владимир, в Суздаль, - оглядев избенку, покачал головой гость. - Там, слыхивал, грамотных людей мало.
- Ага, в Москву. - Василиска тихонько засмеялась. - Оттуда ж, наоборот, все бегут - неурожай страшный, говорят, голод будет.
Как вышли во двор прощаться, глянул Прошка на девку и понял - пропал. С тех пор частенько захаживал на Введенскую сторону. Правда, лихих людей пасся - до темноты не засиживался, девка девкой, а своя голова дорога тоже.
А бродок-то затоплен оказался. Хорошо, лодочник знакомый попался, на ту сторону перевез, к тоне введенской, к Иссаду. Поблагодарив лодочника, перекрестился Пронька на Введенскую церквушку, поклонился проходившим мимо монахиням да направился к знакомой избенке, где жили друзья - Митька Умник да Василиска, девушка с сияющими синью глазами. Вон, от дороги, первая изба - квасника Филофея, за ним - Василия Третье Око, тот из пашенных, а уж за его домом как раз и Митькина оградка притулилась… Что такое? Что-то много людей на дворе - введенские служки в темных кафтанах, стрельцы, даже седобородый старец с Большой Богородичной обители, помощник самого настоятеля - архимандрита - по судейским делам! Однако это что ж такое делается-то, а?
- А, ничего особенного, - охотно пояснил пробегавший мимо сопленосый мальчишка. - Пришли поутру к Митьке Умнику коровенку забрать за недоимки, а он служек возьми да и угости поленом, так-то!
- Что, насмерть угостил? - не поверил Прохор. - Это Митька-то?
- Насмерть не насмерть, а угостил. Они, служки-то, говорят, сестрицу его домогались.
- Ах, вон оно что… - Пронька насупился. - Что за служки?
- Да не знаю я, пусти, паря, - заканючил малец. - Служки как служки. Один - чернявый такой, противный, на цыгана похож.
Вырвавшись наконец, мальчишка умчался, а Прохор, задумчиво уставившись на суетившихся у Митькиного двора людей, вдруг понял, что самого главного-то и не спросил: а где же, собственно, Митька с сестрой?
Делать нечего, подошел ближе, хоть и не любил монастырских - да кто их на посаде любил? Одно дело - чернецы-монахи, другое - настоятель и прочая братия: алчны, сребролюбивы, мстительны. Монастырь, как паук, все земли под себя подмял, всякий посадский человек ему должен!
- Чего уставился, паря? - Стрелец - худой длинный мужичонка в темном кафтане, с бердышом и саблей - неодобрительно посмотрел на Проньку.
- Любопытствую, дядько! - широко улыбнулся тот. - Грят, убивство тут было! Введенских служек живота лишили. Так им и надо, введенцам!
Стрелец усмехнулся уже куда более благосклонно, ну как же, введенские бобыли завсегда посадским конкурентами были.
- Не убили, а побили крепко. И не служек, а одного служку, другой страхом отделался.
- Во как! - Пронька покачал головой. - И что ж теперича тем ворам, кто бил, будет? Неужель казнят?
