Святослав Зайцев - Семицвет: молодость богов. Части 1-2
— Почему петь перестал? — сказала она медленно и вернула его к жизни. — Зачет по физкультуре не получишь! Пой немедленно!
Алексей вдохнул воздуха.
Она психованная. Она — самый странный псих, которого он только встречал. Но она тонет, вне всяких сомнений она медленно уходит под воду и она при этом поет.
И он стал подпевать.
Ландыши, ландыши —Светлого мая привет.Ландыши, ландыши —Белый букет.
Допел до конца и заставил себя открыть глаза. Елизаветта стояла там, где стояла. И продолжала петь вместе с ним. Он выдохнул и улыбнулся.
— Ну и что радуешься?
— Вы ещё со мной.
— А уж как я радуюсь.
— Что будем делать?
— Выбираться, конечно. Я вообще-то уже не тону. Стою на твердой земле. Тут второе дно, ты сейчас стоишь на первом, а я провалилась на второе — настоящее.
Она попрыгала на месте. Из-под неё опять пошли пузыри. Алексей перевел дух. Да уж, эту песенку он на всю жизнь запомнит.
Схватившись руками за камыши, которые росли в паре метров, она аккуратно выбралась и, к удивлению обоих наступила на что-то твердое. Перед ними был небольшой клочок сухой территории.
Крохотный островок тверди вокруг гигантского болота. Алексей с огромнейшим удовольствием наступил на твердую почву. Стоять на ней было не просто удобно. Стоять на ней было действительно приятно. Ходить, чувствовать приятную жесткость и прохладу, ощущать всей ступней сырую неровность и мелкие камешки. Он бы даже затанцевал, но постеснялся и решил просто вдоволь попрыгать.
Елизаветта легла за землю, раскинула руки, закрыла глаза и улыбнулась. Ей тоже было очень хорошо. Наверное, даже лучше чем ему. А может — точно так же.
Солнце зашло уже наполовину.
— Елизаветта, знаете…
— Можно просто Лиза.
— Хорошо, знаете…
— Лиза я сказала! — к ней возвращался кураторский тон. — Знаю эту придурь — не можешь начать называть меня по этому имени, будешь никак не называть. Ты и маму свою неродную, поди, по имени зовешь, да? Привыкай. Каждый раз, когда ты будешь обращаться ко мне, начинай предложение с имени «Лиза» и так, пока не привыкнешь. Ясно?
— Понял вас. — Сказал Алексей.
В любой другой момент он бы смутился или разозлился, начал отнекиваться, но после того, что произошло несколько мгновений назад, все воспринималось как-то легко. Он не отрывал глаз от пейзажа. Камыши росли кучками, и вокруг их островка они тоже росли. Окружали островок. Тут было даже по-своему уютно.
— Лиза. Видите зеленую траву? — сказал он, раздвигая камыши и указывая пальцем.
Она приподнялась на локоть.
— Да, вижу. Это рогоз, а не трава.
— Как пожелаете. Так вот она, в смысле он — растет там, где достаточно глубоко. Почти по пояс. А видите желтую траву? Она вокруг нас растет.
— Это камыш.
— Понял вас. Так вот, камыш растет там, где по колено. А видите места где ничего не растет?
— И что?
— Так вот, мой куратор, Елизаветта Павловна. Лиза. Там где ничего не растет, там — по шею. А может и глубже. Ума у нас палата, конечно, мы с вами камыши обходили, а вместо этого по ним как раз идти и надо, желательно по желтым. И, может, в заросли наступать и не очень приятно будет, но мы, по крайней мере, не потонем.
Она согласно кивнула.
— Ты кстати… — она поднесла палец к губам и шепотом сказала, — Замечаешь, как тут тихо?
— Да. — Сказал Алексей. Встал, оглянулся. Дул легкий ветер. Вокруг раскинулось болото. Было видно, откуда они пришли — проложили мутную, черную дорогу. В остальном же, поверхность болота была покрыта прозрачной водой. Прозрачной и теплой. То здесь, то там возвышались небольшие островки. И он заметил, что к ним слетаются утки. Оказывается, пока они психовали и кричали друг на друга — умудрились распугать всех птиц. А их тут было много.
— А десять минут назад я могла умереть. — Сказала Лиза. — Впрочем, может я сегодня и умру. Или мы оба.
— Ха-ха! — сказал Алексей.
— Ха-ха? — переспросила Лиза. — И это все, что ты можешь сказать?
— Да. Ха-ха, это все, что я могу сказать.
— Ну нет, вы на него посмотрите. — Произнесла она с легкой ноткой злости. Впрочем, злость была даже какой-то комичной. — Ха-ха он говорит. И что мне теперь с этим делать? А?
— Как что? Разве не очевидно?
— Ну, тебе, авантюристу и приключенцу, может и понятно, что делать с «ха-ха», а вот мне нет. Я простая женщина, хочу выйти замуж, детей там нарожать. Семерых. И ещё столько же усыновить. А ты мне «ха-ха». Ты хоть понимаешь суть всего, что происходит?
— Конечно, Лиза, понимаю. Поэтому и говорю вам «ха-ха».
— Ну, наглец! — сказала она, встала и отряхнулась. Алексей не выдержал и заржал. Они почти пять минут говорили ни о чем. Елизаветта тоже засмеялась.
— Ты вообще как? — сказала она просмеявшись. Только этого вопроса он и ждал! И точно знал, как ответить.
Алексей поднял палец вверх, приосанился и очень важным, трагичным голосом произнес:
— Ну, слушай. Был я молод, плохо жилось тогда нам, рабочим. Елизаветта прям вздрогнула. Не ожидала. — Ха-ха!
— Чего это ты? Каким рабочим?
Алексей кашлянул в кулак и продолжил:
— Работали мы с утра до поздней ночи, а жили впроголодь. Много нас на заводе работало. Хозяином завода был… — он почесал затылок. — Черт, забыл, кто был хозяином.
— Ты цитируешь какой-то рассказ?
— Ну да, именно. Какой-то рассказ. Нашел в библиотеке. Он мне понравился, я его наизусть выучил.
— Дурацкий он какой-то.
— Да в том-то и дело. Он совершенно дурацкий. Как же его звали…
— Кого?
— На заводе работал.
— А это важно? — спросила Лиза.
— Понятия не имею.
— Ну, а что тогда важно?
Алексей на мгновение задумался.
— Смерть, наверное.
Солнце опустилось полностью. Стемнело сразу.
— Смерть? Почему смерть это важно?
— Потому, что я останусь один. — Признался Алексей.
Она взяла палку. И наступила на желтую траву. Камыш. И да, там действительно было неглубоко. По колено.
— Ты и так одиночка. Ни с кем толком не дружишь, ни с кем не общаешься. Почему ты такой?
— В одиночестве есть своя прелесть.
— Например?
— Можно на тубе играть. Когда захочется.
— На тубе?!
— Ну да. Если туба есть, конечно.
— Однако мне кажется, что у меня живот будет наутро болеть, и мышцы лица дергаться из-за того, как много я сегодня смеялась. Ты самый странный ребенок, которого я только встречала.
Ну, кто бы говорил! — весело подумал Алексей, вспомнив как та пела «Ландыши», хотел это сказать вслух, но испугался и сказал: «Простите». Как-то жалко получилось.
— Почему ты воспринимаешь все так лично? Это вообще-то был комплимент, если честно.
— Комплимент?
Елизаветта прошла к следующему островку с зарослями камыша.
— А что, разве странность и ненормальность это плохо? Нет, конечно. Это наоборот, хорошо. Из таких странных и отчаянных людей получается то, чего от них никто не ожидает.
— И что, вы действительно так думаете?
— Конечно. — Она даже не заметила, что он её Лизой не назвал. — Я так же думаю, что из тебя выйдет отличный специалист в какой-нибудь редкой, но важной профессии. Если, конечно, ты отправишься в центр занятости и определишься наконец-то со своим будущим.
— Никуда я не пойду!
— Ну почему? Почему ты такой вредный? Я пошла за тобой на смерть, а ты не можешь оторвать зад и пойти в центр занятости. Мы все, я, твои родители и даже центр занятости желаем тебе лучшего.
— К сожалению, вы желаете лучшего не мне, а себе. Вы просто хотите выполнить эту работу. Выполнить хорошо. А я хочу исполнить свою мечту. И не важно — хорошо или нет. Просто исполнить.
— Да что это за мечта, черт возьми?
— А вы никому не расскажите?
Ему внезапно захотелось ей все рассказать.
— Конечно, не расскажу.
— Не знаю… мне кажется, вы не отнесетесь серьезно к обещанию, данному ребенку тринадцати лет. И точно кому-нибудь расскажите.
— А мы условимся. Если я кому-нибудь расскажу, то ты расскажешь, что я подвергла тебя смертельной опасности.
Он призадумался. Действительно, верно говорила. У него был козырь. Однако представив себе ситуацию — он сразу понял, что никакой это не козырь.
— На самом деле, — произнес он, — даже если вы кому-нибудь расскажите про мою мечту, то я точно не расскажу про то, что вы сделали. Объясняю. Лишиться работы это слишком серьезно. Мне кажется, я не смогу вас так подставить. А вот работа — это серьезно. Вы меня подставите по мелочи, а мне вас придется подставить по крупному. Я думаю, что не смогу на это решиться. В общем, я в незавидном положении.
— То есть ты говоришь, что осознаешь факт того, что твоя тайна никакая не тайна, и если её раскрыть — это мелочи.
— Конечно, мелочи. — признался он в том, в чем сам себе боялся признаваться. — Все поржут и забудут.
