Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды

– Мастер… – Инга отступила. – Спасибо тебе. Что мне надо знать о девчонке?

– Да, действительно. Ей около пятнадцати-семнадцати, как мне кажется, хотя, полагаю, даже чуть больше. Она красива, несмотря ни на что, несмотря на серую жизнь вокруг. Один из агентов, живущих в Кинеле, должен будет встретиться с тобой, передать ее портрет либо ее саму. Она сильна, хотя и не подозревает об этом, настолько сильна, что следует взяться за нее сейчас и превратить в наше новое оружие. Я совершил самонадеянную глупость, уже стоившую нам дорого… Нашел ее, залез в голову и наследил.

Инга молчала, прокручивая в голове слова создателя Ордена. Способности Мастера, до Войны бывшего перспективным ученым, работающим над геномом человека, всегда поражали ее. Сам он, говоря о себе и подобных, изредка встреченных солдатами Ордена, использовал странноватый и непонятный термин – сканеры. И улыбался чему-то. Возможности, подаренные ему Войной, поражали.

Мастер умело направлял лучших военных подземной части объекта, ставших первыми командорами Ордена, и подавлял слабоволие рядовых воинов. Читал, нисколько не смущаясь, мысли у тех, кто попадал под его влияние. Инга не была уверена в себе, но считала, что ее воля не дает Мастеру подобной возможности игры с ней самой. Мастер, еще пять лет назад бывший более бодрым и здоровым, постоянно старался тренировать умения. И уж если заговорил о девочке, обладающей схожими качествами… Значит, она действительно ему нужна. А раз так, то не остается ничего другого, как достать ее хоть из-под земли.

– Она почувствовала меня… – Мастер недовольно дернул головой. – Испугалась, ощутила ауру Ордена, нашу силу, наши методы. Да-да, моя девочка, канал связи, скажем так, двусторонний. И пусть я закрыл его насколько мог своим собственным, так сказать, файерволлом, кое-что до нее дошло.

– Чем это грозит?

– Дарья смогла нащупать еще одного сканера, вернее, одну. Оказывается, моя милая, все не так уж и плохо в бывшей Башкирии. Во всяком случае, та сучка, что отозвалась, как раз оттуда. И эта шелудивая тварь посоветовала нашему нежному цветку убираться из Кинеля. Что, с одной стороны, нам на руку, а, с другой, только повредит. Нет худа без добра, конечно. Тупая овца, считающая себя кем-то сильным, совершенно не позаботилась прикрыться и выдала девчонке нужную мне информацию, пусть и не всю.

– Мы знаем, когда и куда точно она уйдет?

– Не совсем так… Но кое-что известно. У нас есть небольшой запас времени, и ты используешь его.

– Что тогда не так? – Инга уловила в голосе Мастера… неуверенность?!!

– Девочка связалась с кем-то, смогла найти маячок в голове какого-то отморозка. И я, Я!!! Я не смог проникнуть в его мысли и совершенно не представляю, что тот выкинет.

Облака, в которых Кирилка уже не плавал, тонул, сгустились пурпуром, сдавили его, выжали все возможное. Вспыхнул на краткий момент свет операционной, падающий на самую прекрасную и опасную женщину его короткой жизни. И пришла тьма.

Самарская обл., крепость Кинель (координаты: 53°14'00''с. ш., 50°37'00''в. д.), 2033 г. от РХ

Сеня переминался с ноги на ногу, стоя под грибком самого мерзкого входа в крепость. Блокпост, вынесенный далеко за пределы первых укреплений, выходил на ржавую ветку, ведущую в Самару. Ни тебе торговцев с мздой для караула, ни поселенцев из окружающих деревень с тележками жратвы, ни путников, ищущих новое место и наверняка желающих что-то да дать героическим постовым. Никого. И, ясен пень, ничего.

А все почему? А все потому, что Рубеж, хренова срань, растянулся вокруг дохлого города. Никто не пройдет, никто не проедет. Разве что набежит порой какая-никакая мерзопакость, мечтающая воткнуть клыки, когти, шипы или чего хуже в замерзшего и продрогшего часового дальнего блокпоста Арсения Рыткина. Этого-то удовольствия, вместе с радостью, сколько угодно, прямо-таки сколько душа попросит. Хотя она-то как раз в таких случаях старалась молчать и не вякать.

Сеня вздохнул, почесав ногу. Свербило немилосердно, а как еще? Да и почесался, куда там… почешись через ОЗК и теплые штаны на вате. А как еще, если льет уже без продыха третий день? Если не четвертый. Вот караульный Рыткин и хлюпал себе по коричневой, чавкающей жиже в чулках защитного комплекта поверх ботинок с опорками. Чертов дождь, сраная и гребаная жизнь, э-э-х…

Автомат, древнее «весло», соскользнул с плеча, Сеня подхватил его, да вот… То ли шагнул неудачно, то ли просто не судьба сегодня, и все тут. Жирный шматок повис на предохранителе и затворе, потек вниз.

– Да чтоб тебя… – Арсений матюгнулся, и, для разрядки, еще раз. – Твою ж за ногу…

Через дождь, пусть и не стоявший стеной, пробился звук. Сеня вздрогнул, смахнул грязной перчаткой воду со лба, перепачкав лицо. Звук повторился. За густой пеленой капель проглянулся вдали странный силуэт. Сеня охнул и ударил обрезком трубы по куску рельса, потом еще, и еще.

Торопливо опустил предохранитель, дернул затвор, молясь про себя. Лишь бы не заклинило, лишь бы грязь внутрь не попала, лишь бы… Не попала. Затвор лязгнул, загоняя патрон. Караульный уже присел за наваленные мешки с песком, прицелился, ловя подрагивающую мушку. Сзади, поскальзываясь и хлюпая, уже бежали свои.

– Чёй-то? Где, Сенька?

– Да вон, тама, зырь!

– Чо за хрень, мужики?!! Не пойму, то ли стоит, то ли нет.

– Ничо, пацаны, ща ближе подойдет и…

– А-а-а-тставить, охуярки! – громыхнуло сзади. – Сдурели что ли, палить по не пойми чему?! Я вас научу, как родину любить и ее патроны не тратить! Обалдуи рукожопые!

Кузьмич возник рядом со своим собственным караулом всей своей невысокой и квадратной фигурой. Первым делом затянул ремень брюк, совершенно наплевав на дождь, и лишь потом поправил плащ и перебросил автомат со спины вперед. Караульные мокли, молчали и даже не думали оправдываться.

– Так… – усы чуть дернулись. – Ну, Рыткин, ради чего ты меня сдернул с относительно теплого сортира, а, щегол?

– Это, старшина… я, ну это, вон же, там, а я…

– Я-я, головка от… кумулятивного снаряда, – старшина присмотрелся. – Хм, однако же… действительно, непонятная хрень.

Непонятная хрень стала чуть ближе, а звук стал легко узнаваемым. Шли в четыре ноги, волоча за собой что-то тяжелое. Что-то ритмично стучало по остаткам почти сгнивших шпал.

– Эй, сволота, а ну-ка, стоять! – гаркнул Кузьмич. – Стрелять буду!

Неведомая сволота обращение начкара проигнорировала самым наглым образом и продолжила тащиться в сторону поста. Старшина крякнул, тихо опустил предохранитель, положил палец на спуск. Остальные замерли, вжались в мокрые, воняющие землей мешки, ловили в прицелы две заметные шагающие и согнутые фигуры.

– Не то что-то… Серый, Колян, а ну-ка за-а мной!

И зачавкал грязью, по-медвежьи переваливаясь в сторону плетущихся. Новички, Серый и Коля, его обогнали, прижимая приклады, старались не упустить ничего по сторонам. Старшина одобрительно хекнул, харкнул тягучей слюной, уставился на маячивших впереди двоих. За десяток шагов до патрульных те, наконец-то, встали, шлепнулись на колени, не отрывая рук от чего-то за спиной.

– Да что за… – Кузьмич приостановился, выждал, пока ушедшие вперед бойцы поравняются с нежданными гостями. Ничего не происходило. Старшина присмотрелся к сидевшим людям, уже подойдя к ним вплотную.

Один худой, с торчащим подбородком, русский, второй вроде как кавказец, что ли, лица пусть и в синяках, и нос у одного набок, а знакомые. Да еще как знакомые-то… Одежда хорошая, но рваная, грязная, прямо тряпка половая. Ага, так вот почему руки назад, надо же. Запястья кто-то не особо заботливый и сердобольный притянул тонким и прочным шнуром к ручке от большой старой тачки. На ней, ржавой и просевшей на грубых деревянных колесах, темнел большой мешок. И несмотря на дождь, чем-то очень не нравились старшине потеки по толстому брезенту.

– Да что за ешкин клеш… – Кузьмич увидел наконец-то причину, из-за которой эти бедолаги шли и шли. За дождем-то, особенно когда глаза в щелку за набухшими кровью свежими синяками, мало чего разглядишь. А услышать?! В ушах у обоих, темнея запекшейся кровью, торчали деревянные чопики, вбитые чьей-то рукой. – Ну не х…

– Стоять! – дико заорал Серый, направив ствол на неожиданно выросшую на насыпи темную фигуру. – Руки в гору задрал, мать твою!

Кузьмич прищурился, смахнул каплю, попавшую в глаз. Перевел взгляд на странно знакомых страдальцев, и еще раз на нового персонажа. И даже угадал его слова.

– Ты мою маму-то не трогай, ушлепок, а то уши отрежу, – плевок. – Здравствуй, Кузьмич.

– Серый, отставить, – старшина выдохнул. Мандраж, все-таки добравшийся до него, отступил. Хотя тревога до конца так и не испарилась. В присутствии этого тревога у начкара появлялась всегда, уже целых десять лет, прошедших с момента его первого появления в Кинеле. – И тебе не хворать.