Сьюзен (Сюзанн) Коллинз - Рождение огня
Джоанна стоит на часах, а мы — Дельф, Пит и я — чистим и сортируем свою добычу. Пит как раз ухитрился открыть устрицу и издаёт лёгкий смешок:
— Эй, вы только гляньте! — Он показывает нам прекрасную сияющую жемчужину размером с горошину. — Ты знаешь, — с совершенно серьёзной миной обращается он к Дельфу, — если на уголь как следует надавить, он превращается в жемчуг!
— Не мели ерунды, — пренебрежительно бросает Дельф. А я сгибаюсь пополам от смеха, вспомнив как эту самую ерудну молола Эффи Бряк, представляя нас капитолийской публике в прошлом году, когда нас ещё никто не знал. Дескать, мы — это уголь, под бременем нашего тяжкого бытия ставший жемчугом. Красота, выросшая из страдания.
Питер промывает жемчужину в воде и преподносит мне: «Это тебе». Я держу её на раскрытой ладони и любуюсь радужными переливами, которыми она играет в солнечных лучах. Конечно, я принимаю подарок. Недолгие оставшиеся часы моей жизни она будет со мной. Последний подарок Пита. Единственный, который я могу принять без возражений. Может, она придаст мне сил в самый решающий момент...
— Спасибо, — говорю я, зажимая жемчужину в кулаке. Я твёрдо смотрю в синие глаза человека, который отныне будет моим главным противником, человека, который будет спасать мою жизнь любой ценой. И мысленно я обещаю себе, что из его планов ничего не выйдет.
Веселье исчезает из этих глаз, и они так пристально смотрят в мои собственные, как будто хотят проникнуть в самую потаённую глубь моих мыслей.
— Медальон не подействовал? — спрашивает Питер, хотя Дельф сидит тут же, рядом. И весь Панем может слышать его слова. — Кэтнисс?
— Подействовал, — роняю я.
— Но не так, как мне бы хотелось, — говорит он, отводя взгляд. После этого единственное, что удостаивается его внимания — это устрицы.
И как раз перед тем, как мы собираемся приняться за еду, появляется парашют с двумя добавлениями к нашему меню: горшочек с пряным острым соусом и ещё одна порция булочек из Дистрикта 3. Дельф, само собой, немедленно пересчитывает их.
— Их опять двадцать четыре, — говорит он.
Итого тридцать две булочки. Каждый из нас берёт себе по пяти штук, семь в остатке. Их никогда не разделишь поровну. Это хлеб только на одного.
Солоноватая рыба, сочные моллюски... Даже устрицы, политые соусом, кажутся не такими противными. Мы налопываемся так, что никто уже не в состоянии проглотить ни кусочка, и всё равно у нас ещё остаётся порядочно еды. Долго она не протянет, так что мы бросаем всё несъеденное обратно в озеро, чтобы не досталось профи — ведь мы скоро отсюда уйдём. О рассыпанных повсюду створках раковин ни у кого не болит голова — их всё равно смоет волной.
Больше нечего делать, кроме как ждать. Я и Пит сидим у линии прибоя, рука в руке, и молчим. Вчера вечером он сказал всё, что намеревался сказать, но это никак не изменило моего настроя. И ничто из того, что могла бы сказать ему я, не повлияет на его решение. Время многозначительных подарков миновало.
Однако переливчатая жемчужина, завёрнутая вместе с желобком и мазью в накрепко привязанный к поясу серебряный парашютик, останется здесь, со мной. Надеюсь, она когда-нибудь попадёт в Двенадцатый дистрикт.
Я думаю, мама и Прим догадаются вернуть её Питу, прежде чем похоронят меня.
26.
Звучит гимн, но сегодня на небе нет ничьих лиц. Публика заволнуется, публике захочется крови. Однако, похоже, Битина западня вызывает неподдельный интерес, раз даже распорядители Игр не вмешались со своими штучками-дрючками. Им, наверно, тоже любопытно узнать, что же из этого выйдет.
Когда по нашему совместному мнению — моему и Дельфа — время подходит к девяти часам, мы покидаем наш усыпанный створками раковин лагерь, переходим на берег двенадцатичасового сектора и при молочном свете луны не торопясь понимаемся к «нашему» дереву. Идти труднее, чем утром — из-за тяжести в туго набитых животах одышка даёт себя знать раньше, чем положено. Начинаю раскаиваться, что пожадничала и съела лишнюю дюжину устриц.
Бити просит Дельфа помочь ему, остальные стоят на страже. Бити отматывает проволоку метр за метром, пока ещё не закрепляя её на дереве. Он велит Дельфу плотно обмотать ею какую-то палку и кладёт её на землю. Потом они становятся по обе стороны от дерева, и передают катушку друг другу, круг за кругом обвивая ствол. Поначалу кажется, что они делают это наобум, но потом в лунном свете я вижу, что провод на той стороне, где Бити, образует причудливый узор, похожий на лабиринт. Интересно, это действительно имеет значение — как расположен провод, или Бити только хочет вызвать дополнительный интерес зрителей. Бьюсь об заклад на что угодно, что большинство из них разбирается в электричестве как свинья в апельсинах, то есть примерно так же, как и я.
Работа по закреплению провода на стволе закончена, как раз когда мы слышим рёв волны. Мне так и не удалось точно высчитать, когда именно в промежутке между десятью и одиннадцатью она возникает. Ведь она сначала должна набраться, вздыбиться, потом идёт сама волна, потом наступает время последствий прилива. Судя по небу, это происходит что-то около половины одиннадцатого.
Вот когда Бити раскрывает свой план полностью. Поскольку я и Джоанна умеем предвигаться по лесу ловчее всех остальных, он хочет, чтобы мы взяли катушку и пронесли её через джунгли, разматывая на ходу. Мы должны проложить её поперёк берега нашего клина и погрузить катушку вместе со всем, что на ней останется, глубоко в воду, убедившись, что она утонула. После чего бежать обратно в джунгли. Если мы отправимся прямо сейчас, не мешкая, мы наверняка успеем добраться до безопасного места вовремя.
— Я пойду с ними и буду охранять их! — немедленно отзывается Пит. После того эпизода, с жемчужиной, я уверена, он ещё меньше, чем когда-либо склонен выпускать меня из виду.
— Ты слишком медлителен. Кроме того, ты мне нужен здесь. Кэтнисс будет на страже, — говорит Бити. — У нас нет времени на препирательства, прошу прощения. Если девушки хотят выйти из этой передряги живыми, они должны уйти прямо сейчас. — И он вручает катушку Джоанне.
Мне этот план нравится не больше, чем Питу. Ну как я смогу защитить его, если буду от него кто знает где? Однако Бити тоже прав. Питу с его ногой никогда не справиться с задачей вовремя. Мы с Джоанной самые быстрые и самые ловкие при передвижении по неровной почве джунглей. Выбора у нас нет. И если уж на то пошло, единственный, кому я здесь полностью доверяю, кроме Пита, — это Бити.
— Всё нормально, — говорю я Питу. — Мы только бросим катушку в воду и тут же обратно.
— Да не в зону молний! — напоминает Бити. — Держите направление на то дерево, которое в секторе с часу до двух. И если увидите, что не успеваете, то передвиньтесь на один клин дальше. Даже и не думайте вернуться назад, на берег до тех пор, пока я не определю размер нанесённого нами ущерба.
Я сжимаю лицо Пита в своих ладонях.
— Не беспокойся. Увидимся в полночь. — Целую его и прежде чем он пустится в возражения, разжимаю руки и поворачиваюсь к Джоанне. — Готова?
— С чего мне быть неготовой? — передёргивает она плечами. Ей так же не улыбается быть со мной в одной команде, как и мне — с нею. Но мы все, похоже, попались в ловушку Бити. — Ты охраняешь, я разматываю. Потом можем поменяться.
Без дальнейших препирательств мы устремляемся вниз по склону. Вообще-то, можно сказать, что мы и не препираемся вовсе. Мы отбегаем на довольно приличное расстояние, одна разматывает проволоку, другая следит за окружающим. Примерно на полпути вниз мы слышим постепенно нарастающее пощёлкивание, сообщающее о том, что время уже перевалило за одиннадцать.
— Нам бы лучше поторопиться, — говорит Джоанна. — Мне бы хотелось быть как можно дальше от этого грёбаного озера, прежде чем начнётся свистопляска с молниями. А то вдруг Вольтанутый напутал чего!
— Давай я немного понесу катушку, — предлагаю я. Разматывать и укладывать провод — работа потяжелее, чем несение охраны, а Джоанне уже давно требуется передышка.
— Держи, — и она передаёт мне катушку.
И её, и мои руки как раз встречаются на металлическом цилиндре, когда мы ощущаем слабую вибрацию. Внезапно тончайшая золотистая проволочка, уходящая вверх по склону, прыгает на нас, отскакивает, скручивается в беспорядочные петли и обвивается вокруг наших запястий. Оборванный конец змеится у наших ног.
Достаточно секунды, чтобы осознать эту неожиданную и быструю перемену в ходе событий. Мы с Джоанной смотрим друг на друга, но ни одна из нас не в силах произнести ни слова. Выше по склону кто-то обрезал проволоку. И в любую секунду готов налететь на нас.
Моя рука выдёргивается из проволочной петли, и не успеваю я ухватиться за оперение одной из стрел, как металлический цилиндр с силой врезается мне в голову. Следующее, что я осознаю, — это что лежу на спине среди лиан с невыносимой болью в левом виске. Что-то не так с моими глазами. Я никак не могу их сфокусировать, картина перед моим взором как бы вибрирует, то затуманиваясь, то проясняясь. Пытаюсь из двух плывущих в небе лун сделать одну. Получается плохо. Дышать тоже тяжело, и вскоре становится ясно почему: Джоанна сидит у меня на груди, прижимая мои плечи своими коленями.
