Светлана Тулина - По чужим правилам
ПОИСК…
Режим активного поиска — вот на что это похоже больше всего. Фильтры называют это зовом, школлеры — настройкой координации, а эриданцы — поиском. И учатся входить в такой режим, между прочим, довольно-таки долго…
— Не курю.
— Я тоже… — Жанка поёжилась, передёрнула плечами. Добавила виновато, словно сама себе удивляясь, — Просто что-то вот… захотелось… Сама не понимаю… Куда мы летим?..
Точно.
Мама дорогая, ПОИСК, пробы не ставить!
Классическая симптоматика смены направления, словно картинка из учебника… И останавливается она, между прочим, всё время в одной точке, слева от пульта. А Талгол у нас где? Пра-авильно, Талгол у нас прямо по курсу…
Раннее созревание, стало быть. Акселератка чёртова, чего ей на своем Хайгоне не сиделось?
Жаль.
В кои-то веки в руки сами падают ажнак три бастарда, а поймать удаётся лишь одного, да и то — левого. Но не бросать же уже пойманный куш ради куша возможного, семья не поймёт…
А начатый ПОИСК должен быть обязательно завершён, так уж этот режим устроен. К тому же ПОИСК этот, похоже — тот самый ПЕРВЫЙ ПОИСК, который официально приравнивается на Эридани к чему-то вроде торжественного вручения аттестата зрелости, первого, так сказать, совершеннолетия… Вряд ли у этой акселератки было нечто подобное раньше, иначе не удивлялась бы она так.
— По-прежнему на Талгол. Как заказывали.
— Да… конечно… Талгол… конечно… Не знаю, хреново мне что-то… Впрочем, чего уж… я же столько всякой дряни… было бы странно… куда мы летим?!!
— На Талгол.
— Я… я не хочу. Я не хочу на Талгол!
— А куда ты хочешь?
— Не знаю… — её трясло. Она рухнула в кресло, обхватив себя руками за плечи, сидела, раскачиваясь взад-вперед. Зажмурилась.
— Так лучше? — спросила Аликс, осторожно смещая курсор в том направлении, куда оказалось повёрнутым незрячее лицо мелкой. Чип недовольно пискнул, но курс пересчитал мгновенно и спорить не стал.
— Не знаю… — Мелкую по-прежнему трясло, но уже не так сильно. И раскачиваться она перестала, только чуть поводила головой.
— Тогда говори.
— О чём?
— О чём хочешь. Это не важно. Может быть, что-то и проявится…
Талерлан. Космопорт Униаполиса. Катер «Ки-Со»
Бэт
На маленьком экранчике монитора слежения было очень хорошо видно Стась. Она неподвижно сидела на корточках перед металлической дверью. Двигались только руки.
Могло бы показаться, что ничего не изменилось. Но это было не так. Изменилось многое.
Начать с того, что дверь была другой.
С сейфом Стась благополучно справилась (кто бы сомневался!) тому назад уже минут сорок. И взяла из него лишь пакет со старыми документами Уве Янсона. Проигнорировав как наличку, так и карточки — такие привлекательные, солидненькие, на предъявителя. Даже ту, на которой красным маркером был нарисован маленький дракончик. Бэт специально положил эту карточку на самом краю и эмблемой вверх, чтобы не заметить было совсем уж невозможно.
Хотя и знал, что она всё равно — не возьмёт…
Эта дверь была дверью шлюза.
Внешней дверью.
Внутреннюю — тоже, кстати, заклиненную личным кодом — Стась вскрыла минут десять назад. Шустрая, далеко пойдёт. Прямо-таки талант на всякие замки да наручники…
В кают-компании Бэт был один.
Он закрыл свой тотализатор — существенно, кстати, увеличивший его личное благосостояние и повысивший риск инсульта у остальных участников, — и вот уже минут пятнадцать, закатав длинный рукав чёрного шёлкового саронга к локтю, рассматривал левую руку, пытаясь понять, откуда среди старых, наполовину выцветших и пожелтевших синяков взялись вот эти три — абсолютно свеженькие, яркие, почти параллельные полоски поперёк предплечья? Временами, хмурясь, он делал пару глотков едкой оранжевой дряни — не для того, чтобы лучше думалось, а просто так. Пил он редко, по ряду причин это занятие требовало слишком долгой и тщательной предварительной подготовки. Но по ряду этих же причин если уж начинал он пить, но нажраться старался в хлам, с запасом на пару ближайших лет…
Вспомнил.
Этот, бледный и очень нервный, как же его… имя ещё такое… Ладно, чёрт с ним. Именно он в эмоциональном порыве всё время норовил схватить за руку. И, похоже, один раз таки не удалось увернуться… И несильно ведь хватанул, а достаточно оказалось, гадость какая. Только-только подумать успел, что руки выглядят почти прилично… Ладно, чего уж теперь, заранее предупреждали, да и не такая большая это, в сущности, плата…
На монитор слежения он не смотрел.
А что смотреть, когда сделано всё, и в кои-то веки сделано, кажется, правильно. После растянутой чуть ли не на четыре месяца ежедневной безрезультатной мороки, когда бьёшься, как муха о бронестекло, и так стараешься, и эдак, и с разных сторон заходишь, и ночами не спишь, думаешь, что бы такое ещё… а в ответ — только этот неподражаемый виноватый взгляд… Взгляд потерявшегося щенка. Готового в любой момент лизнуть твою руку только за то, что не ударил ты. И, даже если ударил — всё равно готового лизнуть. В надежде на то, что больше не ударишь…
Об этот взгляд он споткнулся ещё на Джусте.
И непонятно было, как же другие-то, которые тоже, вроде, слепыми не были, смотрели на неё в упор — и не видели. Мамина дочка, тётина племянница, впервые оказавшаяся вне защищённого дома без гувернантки, одна на улице.
Такие не оказываются на улице одни просто так, если не случилось у них какой-то большой беды.
И что куда хуже — такие на улице не выживают.
Он попытался тогда её разозлить. Просто слегка разозлить, привести в чувство, заставить сопротивляться — а что может разозлить сильнее, чем наглая попытка среди бела дня на людном проспекте отобрать собственными кровью и потом заработанное?
Он тогда ещё не знал, что злиться она не умеет.
Зато умеет всегда и за всё чувствовать себя слегка виноватой, именно слегка, немножечко, извините, мол, так получилось…
Раньше бы прошёл мимо, не оглядываясь, мало ли девочек со своими бедами на улицу выходят, что же теперь — на всех оглядываться? Раньше бы не заметил просто. Ну действительно — не хватать же за шкирку каждого бездомного котэ, под ноги подвернувшегося? Он ведь этим несчастным-потерявшимся не хозяин, он им вообще никто. Посторонний…
Раньше.
До того, как несколько лет назад его самого сграбастала за шкирятник и как следует тряханула, в себя приводя, совершенно посторонняя эриданка по имени Аликс…
Дверная панель тихонько скрипнула, пропустив в узкую щель коротко стриженую голову. Голова заискивающе улыбнулась, сверкнув всеми тридцатью стальными зубами:
— Бэт, послушай, там этот твой любимчик…
И стремительно отдёрнулась, потому что обрадованный возможностью хоть немного сорвать злость Бэт со всей дури запустил в неё пустой бутылкой.
Он метил точно в середину лба и знал, что попадёт. Но убить не боялся.
У Железнозубки была для этого слишком хорошая реакция.
Сам натаскивал…
Талерлан. Космопорт Униаполиса. Крыша ремонтного дока
Он лежал, распластавшись, на крыше невысокого ангара.
Задание было простым и понятным, как три секунды. Отыскать и загасить объект при первой же возможности первому обшарить карманы. Если же первому обшарить карманы не получается — не гасить ни в коем случае и принять все возможные меры к тому, чтобы и другие не сумели… Загасить — он предпочитал именно это слово, очень правильное по сути и смыслу. Дунули, мол — и нету. Делов-то.
Найти объект было не так легко. Искать всегда трудно. Но он был умный. И опытный.
И хорошо понимал, что информации мало не бывает.
Один эриданец — это хорошо.
А три — лучше.
Ровно в три раза…
И если один из них пожимает плечами и говорит «не думаю», а двое других чуть ли не в один голос твердят про семьдесят четыре и семьдесят шесть процентов вероятности, то чему нас учит семья и школа?
Правильно…
Экипирован он был по высшему разряду, давно придя к выводу, что время, потраченное на снаряжение, окупается потом сторицей. Потому и был он Профессионалом. Те ребята, которые этой простой истины так и не поняли, в итоге профессионалами так и не стали. И уже не станут. Потому что плохо подобранное снаряжение — тоже фактор своеобразного естественного отбора.
Его мимикрирующий плащ был не просто «Хамелеон», а «Хамелеон-экстрим», при необходимости он мог превратиться в глубоководный костюм или даже минискафандр, имитируя окружающую среду и защищая владельца даже на некислородной планете или в глубоком вакууме. Если, конечно, не слишком долго. И уж, конечно, не могло доставить ни малейшего дискомфорта находящемуся в нём человеку трёхчасовое пребывание в летний солнцепёк на раскалённой крыше ангара.
