Владислав Жеребьев - Негоциант
— Кочевники!
Отряд стремительно рассредоточивался по обочине дороги. Выскакивая на ходу из седел, гвардейцы рвали с плеча арбалет и падали в жухлую, выжженную солнцем траву.
— Откуда стреляли, черт возьми?
Еще одна черная стрела ударилась в бок мертвой лошади, в пол-ладони от моей головы. Я попытался спихнуть с себя мертвого коня, да не тут-то было. Навалившись всем своим немалым весом, Демон начисто лишил меня возможности передвигаться, защемив правую ногу. Оставалось только молиться и попытаться как можно ближе прижаться к боку мертвого животного. Черта с два, ни первое, ни второе у меня не выходило. В богов я, признаюсь честно, никогда не верил, относясь к любой религии не более чем к досужим слухам, облеченным в форму. Второе же у меня не получилось исключительно из-за острой боли в лодыжке. Любая попытка пошевелиться отдавалась всепоглощающим взрывом болевых ощущений. Хотелось орать, биться в истерике. Господи, пройти столь долгий путь, не раз оказываясь на краю гибели, и погибнуть от этих чертовых чумазых, вдалеке от цивилизации, в пыли под трупом лошади на давно уже заброшенном тракте. Веселенькая перспектива.
— Барон ранен!
Несколько гвардейцев в едином порыве дернулись вперед, но сплошной поток оперенной смерти заставил их рухнуть лицом в траву.
— Сколько их?
— Да пес его знает. Нас-то они точно пересчитали.
Череда нелепых мыслей крутилась у меня в голове. Нет, не жизнь сейчас пыталась промелькнуть перед глазами. Зачем мы им? Мы не производим впечатления богатой добычи. Все, что можно поиметь с отряда, так это пару кошелей золотых. Тогда что? Оружие? Кони? Доспехи? Слишком сложно. Неужели опять заговорщики?
В нескольких метрах от меня дернулся арбалет, выплюнув в лоб одному из особенно обнаглевших нападающих тяжелый болт. Тут же последовало еще несколько выстрелов, не столь результативные, как предыдущий, но заставившие кочевников убраться на более далекое расстояние.
Вмиг стрелы засвистели с новой силой, проходя в опасной близости от меня. Черт возьми, что делать? Если я и дальше собираюсь лежать в пыли и изображать из себя жертву обстоятельств, то скоро стану похож на подушечку для иголок. К черту условности, к черту запреты, жить-то как хочется.
Изогнувшись под невероятным углом, скрипя зубами от боли, я дотянулся до ремешка седельной сумки и вытащил на свет старый добрый АКС.
— Ну что, черти полосатые, поиграем?
Сухо щелкнул затвор, ударом ладони перевожу предохранитель в положение автоматической стрельбы. Понеслось.
Несколько стрел ушли в небо и, выписав высокую дугу, обрушились вниз, стремясь впиться в живую теплую плоть. Ну, вот вы и попались, сучьи дети, я вас вижу.
Стрелять, лежа на боку, придавленным тяжеленным конским трупом, занятие не из легких, но мне кажется, я смог бы, пусть даже и стоя на голове. В такие ситуации, вроде моей, организм человека, как правило, находит внутри себя доселе скрытый резерв. Люди легко переворачивают тяжелые автомобили, пытаясь достать из-под них пострадавших. Прыгают на невероятную длину, стремясь уйти из-под падающего башенного крана. Способны разорвать толстый телефонный провод в стальной оплетке, просто забыв выпустить трубку из руки. Мне же было проще, даже целиться не надо.
Черное автоматное рыло рыкнуло, полыхнуло, кладя свинцовую смерть в направлении кустарника. Одна за другой пули стремительно уносились вперед, неся за собой смерть и боль и, конечно же, мою неприкрытую злобу. Что? Не нравится? Зашевелились? Вторая автоматная очередь, пройдясь по врагу, заодно срубила несколько тонких веток. Послышались первые крики, кто-то дернулся, побежал. Звонкие арбалетные щелчки с все нарастающей скоростью заколотили с обочины. Это гвардейцы, уже не скрываясь, стреляли по убегающим в ужасе кочевникам, вставая почти в полный рост.
— Валить всех, — орал Парус, судорожно крутя вал взвода своего арбалета. — Это передовой отряд. Упустим одного, приведут тысячу. Болтов не жалеть, и ради всего святого, помогите господину барону!
Ну наконец-то и до меня дело дошло. Отложив так кстати пригодившийся ствол, я упал без сил на утоптанную землю и потерял сознание.
Сил и средств на оттаскивание тяжеленной туши Демона с тракта решили не тратить. Оставили так, как лежал, перегораживая дорогу со стрелой в глазнице. Пусть остается как предупреждение случайному путнику. Тракт опасен, малейшая оплошность или беспечность — смерть.
Наши потери были неутешительны. Трое гвардейцев, скошенные злыми черными стрелами, лежали в неестественных позах на сырой земле. Еще двое были ранены, а у меня, естественно, пострадала нога.
Осмотрев несчастную лодыжку, Парус наложил шину из двух твердых веток, плотно забинтовав ногу куском портянки. Стало легче, но ехать самостоятельно я уже не мог. Любое движение ногой причиняло нестерпимую боль, заставляя скрежетать зубами и тихо поскуливать, словно раненый пес.
— Надо остановиться в ближайшей деревне, — пояснил Покоп, косясь на мою распухшую конечность, — найти лекаря, либо выслать за ним в ближайший город.
— Еще не хватало! — В сердцах ударив кулаком об ладонь, я попытался подняться, но кто-то из гвардейцев ухватил меня за плечи.
— Не надо, господин барон, еще хуже сделаете.
— Куда уж хуже. — Я зло сплюнул на землю. — Сам виноват, согласился по этому долбаному тракту идти. Время захотел сэкономить. Если мы сейчас застрянем в деревне, то упустим дележку пирога. Надо быть на месте через три дня, слышите меня, всего три дня пути.
— Воля ваша, — пожал плечами Парус. — Можем смастерить носилки и подвесить между двух лошадей. Койка, конечно, неудобная получится, да и замедлит это, но лучше уж так, чем ничего.
— Делай носилки, — кивнул я. — Что хочешь делай, но в деревню мы не поедем. Время, время это то, чем мы не можем больше распоряжаться. У нас его попросту не осталось. Если Подольских первый, без меня, доберется до «Новой Гвинеи», то момент будет упущен. Мне кровь из носа надо знать, что они там обнаружат. А пока дайте мне вон ту флягу с вином.
Последние несколько дней путешествия я провел в пьяном угаре. Алкоголь — несравненное обезболивающее, заставляющее отвлечься от мрачных мыслей и погрузиться в сладкую хмельную дрему. Болтаясь между вздымающимися боками лошадей, я смотрел в небо, пил вино и строил цепочку логических рассуждений.
Допустим, я приеду к самому началу работ, это вполне допустимо. Мы сами, хоть и потеряли приличное количество времени из-за непогоды, но благодаря опасному пути сможем поспеть к самому началу праздника. Что потом? Поводить жалом вокруг горы сокровищ? Пощелкать языком? Зачем это мне? Меня же все равно на пушечный выстрел к самому важному не подпустят! Ну увижу я что-то, а пойму? Смогу вникнуть в суть работы прибора, выяснить его предназначение? Я негоциант, а не инженер. Тут не то что верхнее образование надо. Стерильные лаборатории, годы кропотливой работы, видные умы эпохи. Только эти три фактора в совокупности способны дать ответы на вопросы. Подольских необходимо опередить, но как?
Отхлебнув из фляги уже порядком поднадоевшее вино, я подозвал едущего рядом Покопа.
— Милейший Парус, сколько мне еще времени болтаться между небом и землей?
— Два дня, господин барон. Сегодня мы остановимся на почтовом дворе, поменяем лошадей, а заодно и вас подлечим. Дальше дорога пойдет торная, разъезды королевские, всяко быстрее и безопаснее.
Решение, вдруг возникшее в моей голове, давалось мне с немалым трудом. Если я не приму его, то рискую потратить зря свои силы, если же соглашусь с собственными рассуждениями, то друг и товарищ Аморис погиб абсолютно зря.
— Парус, — часть вина пошла не в то горло, вызвав резкий приступ кашля, — что такое почтовый двор?
— Тот самый двор, господин барон, где почтовые скоростные экипажи меняют лошадей.
— Следовательно, если мы с тобой сядем там в такой экипаж, то быстро и с комфортом домчим до столицы?
Парус непонимающе уставился на меня.
— Конечно, господин негоциант. Не пройдет и недели, как мы окажемся в представительстве, под защитой толстых стен городских укреплений.
— Вот и чудно. Вытаскивай бумагу, перо, будем писать записку господину главному негоцианту Подольских.
— Записку о чем?
— Извиняться буду, — хмыкнул я. — Мол, так и так, в пути подверглись нападению варваров, тяжело ранен и с сим, не имея более возможности присутствовать при основных работах, отбываю в столицу на лечение. Подпись, печать и все такое. Да не на простой бумаге пиши, на гербовой, чай, не расписку малюем.
Дописав письмо, Покоп протянул мне бумагу и перо, и я поставил на нем размашистую подпись.
— Готово. Отряди пару человек, пусть едут на побережье и вручат её лично в руки главному негоцианту. Пусть только не торопятся шибко. Если, скажем, задержатся на пару-тройку дней где-нибудь в кабаке в обнимку с пышной девицей, я возражать не буду.
