Под ласковым солнцем: Ave commune! - Степан Витальевич Кирнос
– Да как ты посмел вообще так поступить! – проревел механический голос громыханием металлического грома. – Ты понимаешь, что поставил под удар не только свой зад, но и меня!?
В большом кабинете, который расположился в здании, смахивающем на вытянутую серую коробку, отлитую из бетона, механической гортанью рокочет, изливая гнев и ругань высокое существо.
Стены в кабинете не пышут серым холодом, они выкрашены в тёмно-алый цвет, покрыты рукописями и отрывками из священных текстов Директории Коммун. По углам расставлены шкафы, забитые книгами, а посреди комнаты стоит большой письменный стол, на котором громоздится большой экран компьютера.
– Товарищ Форос, – пытается оправдываться тот, на кого направлены изречения гнева – высокий черноволосый юноша в сером балахоне с объёмным капюшоном, на исхудавшем лице которого повисло выражение растерянности, в тёмно-синих глазах читается ужас от состояния того существа, к которому его вызвали.
– Заткнись! – проревел Форос, облачённый в богато украшенный рубинами и гранатом багровый стихарь, в его руках сверкает золотой посох, зажатый в шести металлических пальцах. – Ты посмел нарушить установления народа! Ты, тварь такая, не оправдала возложенные на тебя надежды, и запорол всю миссию!
– Но…
– Затки пасть и слушай меня! – продолжает рычать Форос, если бы у него были губы и рот, а не лицо, отлитой из металла, то он непременно бы брюзжал слюной, а так только грохот механизмов, создающих гром, рвутся из его воспроизводителя звука. – Скажи спасибо, что за твои гнилые делишки, тебя не обратили в равенство, как твоего тупого дружка, который смел против нас выступать.
Давиан стоит не растерянный, но испуганный. Его рука нервно подёргивается, внутри всё трясётся от страха, ноги ломятся от нахлынувшей слабости и жуткой тревоги. Он уставил глаза в пол, где растеливается роскошный ковёр, лишь бы не видеть высокое существо, опирающееся на посох.
– Я ведь это делал во благо народа, – лепечет юноша, но тем вызывает лишь большую злобу существа, давно променявшего людскую сущность на безжизненный дух идей, под холодным металлом тела.
– Не сметь оправдываться! Не сметь!
– Я ведь хотел, чтобы её мать выздоровела и ничего более. Это ведь на благо людей…
– Но не тех! Разве ты не понимаешь, что служил не тому народу! Они – отвергли тёплый свет коммунистических истин единожды и не имеют права на помощь и спасение, а ты протянул руку им! Как ты посмел это сотворить или не помнишь, чему тебя учили!? Может тебе в мозг вмонтировать системный блок, чтобы ты ничего не забывал!? И заодно под кожу электродатчик, чтобы, когда посмеешь нарушить партийно-народную волю, тебя било током, пока сердце не остановится!
– Н-о… – елозить отяжелевшим языком Давиан, пытаясь хоть что-то выговорить, но из-за трепета, сумасшедшего биения сердца, не может этого сделать, а озверевший Форос продолжает осыпать парнишку рокотом гнева:
– Ты – безмозглый идиот, позор Директории Коммун. Какая клетка головного мозга тебя заставила так поступить!? Какая фибра сознания сподвигла тебя такое сотворить!? – шипит партийный иерарх:
– Н…
– Не сметь мне перечить!
Юноша понимает, за что ему устроили разнос и знает, почему у него отобрали прежние одеяния и выдали «искупительные мантии». Парень вспоминает, как на основании рапорта главы Соц.Партии, иерархи Великой Коммунистической Партии, к которым и попала жалоба, решили, что Давиану не место в их земле обетования. «Он посмел протянуть руку помощи, к тем, кто отринул наши светлые истины? Так почему же он должен делить наш кров, хлеб и вино, если служит отступникам?» – рассуждали партийные деятели и выслали Давиана с Паулем прочь из города, направив памфлеты негодования и Форосу.
Давиан сам исполнился непониманием – почему его помощь обычным людям, пускай не разделяющим идеологию Директории Коммун вызывала такую реакцию? Это насколько нужно потерять человеческий облик, чтобы ради соблюдения коммунистических истин, не помогать больным людям, не желающим исповедовать «истинные» идеи?
– Твоя выходка лишила меня расположения деятелей народного фронта в Сверхулье! – грохочет металлический монстр, вырывая парня из размышлений. – Ты отбросил меня в служении народу на долгие годы и сколько мне ещё придётся провести в этом «ульишке»?
Давиан готов съёжиться, его одолевает желание скрыться куда-нибудь, лишь бы не слышать и не видеть монстра, который по чистому недоразумению, ещё называет себя человеком. Ноги же словно онемели и не могут сдвинуться, руки прикованы, и он потерял возможность жестикулировать – ужас, холодный и пробирающий сковал его, не давая пошевелиться. Юноша готов взмолиться, лишь бы это прекратилось, но он не знает, кому и на ум приходит лишь одно, что повторялась в Рейхе сотни раз на дню и Давиан повторяет эту фраз в уме, пытаясь ей оградить себя от жестокого шквала дыхания страха: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
– Да что же мне с тобой говорить! – выпалил Форос. – Ты даже не можешь представить, как мне влетело за тебя!
Монотонное повторение старой молитвы позволило успокоиться Давиану, сделало его дух крепче, и он смог поднять взор на глыбу металла, объятого огнём ненависти и негодования.
– Ох, ты попал, товарищ Давиан, ты попал! Попал! Я заставлю тебя читать проповеди о славе коммунизма двенадцать часов в сутки, без выходных, в канализации, среди тамошних рабочих.
– Разве так плоха помощь простым людям? – без дрожи, но с уверенностью прозвучали слова. – Я ведь помог больной женщине.
– Да, плоха, если они не разделяют святую идеологию коммунизма. Или ты не понимаешь? – умерив пыл, но всё ещё с гневом твердит Форос. – Да, ты не понимаешь и не хочешь понять.
– Так расскажите.
– Достойны спасения и помощи народной лишь те, кто встал на путь исповедания истин коммунистических, те, кто отвергли любовь ко всякому человеку, вне праведного общества, поскольку народ, объеденный единым воззрением постулатов равенства, настолько вознёсся в своём совершенстве, что не терпит тех, кто на него не похож в аспектах приверженности к идеологии.
– Это как? – голос Давиана немного окреп, и он теперь может спокойно говорить, подавив в себе шторм страха, но всё ещё чувствуя его гнетущее присутствие. – Позвольте вам процитировать Книгу Деятелей Партийных, главу первую, стих второй, раздел первый.
– Давай.
– «Партийный член наделён обязанностями праведными. Его волею твердо и неуклонно проводится в жизнь решения Партии, разъясняется массам политику Партии, строится укрепление и расширение связей Партии с народом, проявлять чуткость и внимание к людям, своевременно откликаться на запросы и нужды трудящихся».
– А-а-а, ты зацепился за нуждающихся. Но ты не читал комментарии к «Книге»? Нет, а там говорится, что
