Беззаконие и отвага (СИ) - Сухов Лео

— Бездари! — настаивал Кирилл. — Вот!.. Поглядите на него!

Все посмотрели на меня, но я гордо забулькал пюре, и от меня тут же отвернулись.

— Если сегодня нападут, он в бою бесполезен! — продолжил Кирилл.

— Ну почему же?.. — с крайне серьёзным лицом засомневался Саша. — Чисто теоретически его можно размотать и пустить вперёд в целях устрашения….

— Так всё! Хватит! Борборыч ходит в шине! Этот Тутанхамон жрёт как пьёт! — Кирилл возмущённо вздохнул. — И чего вы добились? Вот чего? Что бандиты перенесли сортиры?!

— Нет, ну есть мнение, — резонно заметил Котов, — что в устроенном ими пожаре сгорели бандитские луки…

— Чьё это мнение? — спросил Кирилл.

— Моё, в частности, — признался Котов.

— Вы уверены? — не унимался Кирилл.

— Нет, — Котов пожал плечами. — Но с момента вылазки не было ни одного выстрела. А ведь укрытия мы так и не уничтожили.

— А что, если они решили их просто приберечь? И теперь применят уже во время штурма? — возмутился Кирилл.

И тут я вспомнил об одном крайне волновавшем меня вопросе и решил его всё-таки задать. В оригинале вопрос звучал так: «Балаган вам нож показывал?» — но вышло всё несколько иначе, поэтому пришлось поднапрячься для объяснений:

— А ала’ан ам ож азывал?

Саша, Котов, Борборыч и Кирилл с удивлением уставились на меня.

— Ож! — повторил я. — О’отой!

— Ну всё… Щас Филя вызовет армию зомбов, и мы им всем покажем… — предположил Саша.

— Да не… Он вроде что-то спрашивает! — выдвинул свою версию Борборыч.

— Ожик! — пояснил я и ткнул в Борборыча пальцем. — Ожик, ы обыл и ала’ан!

Ну а что делать, если часть согласных сразу «глотается» в попытке не тревожить челюсть? И что тут непонятного: «Ножик, ты добыл и Балаган». Нет, ну что?..

— Чего ты сразу про ножки? — удивился наш рейд-лидер. — Пройдут ножки… Просто перелом небольшой!

— Ож! Эзвие! Инжал! Инка!

— Да не, инки мумий не делали, — улыбаясь, не согласился со мной Котов.

Пришлось доставать трубочку из фляги и объяснять жестами, что я имею в виду. Крепко ухватив соломинку, я стал изображать движения, будто режу колбасу.

— Ож! О’ыча!

— Да кому надо тебя пилить-то? — удивился Кирилл. — Ты и так пострадавший…

— Блин! Дошло! — обрадовался Саша. — Балаган мне нож отдал! Все уже видели! Там сплав из меди, золота и серебра. Что-то вроде нашего золота пятьсот восемьдесят пятой пробы. Для кухни — вполне сгодится.

— А’а! — удовлетворённо кивнул я.

— Да вот я и говорю: «А-а!», и это ещё мягко сказано! — вернулся к оставленной теме Кирилл. — А если бы вам троим ноги отрубили и в лагере оставили?

— Ак они ы отели! — согласился я, забыв о дефекте речи.

— Да какие, на хрен, отели?! — взорвался Кирилл, и я спешно дал себе зарок и дальше сопеть в трубочку, пока не отсвечивая.

— Он хотел сказать, что они и хотели! — пояснил Борборыч. — Но не смогли.

— Филя, ять! Молчи! Просто молчи! — попросил меня Кирилл.

— Очу-очу! — согласился я слишком радостно, чтобы не вызывать подозрений.

— Саша, отдай нож этому эгоисту! — устало попросил Кирилл.

— Он «молчит-молчит», — перевёл Борборыч, первым уловивший закономерности в моём мычании. — Просто дурной немного…

— Всё равно пускай молчит! — потребовал Кирилл. — На чём я остановился?

— Ты нас всячески ругал и разносил… — напомнил Котов.

— Да, хорошо… — Кирилл задумался. — Отругал и разнёс?

— Да! — хором ответили все, включая меня, хотя я присоединился только на гласной.

— А вот теперь живо придумали, что делать с этими калеками! — Кир указал на Борборыча и меня. — Чтобы завтра они могли нормально обороняться. И не только выкрикивая заклятия типа «ож, эзвие, инжал, инка!», а ещё могли хотя бы оружием махать. И чтобы больше из крепости — ни ногой! И, Котов, прикажи следить за лагерем! Я хочу знать, есть ли ещё у бандитов луки или больше нет…

Планов на день у меня не было. Да если бы и были, в моём состоянии про их реализацию даже говорить не приходилось. Проспав всю полуденную жару в духоте «склепа», я только под вечер выполз наружу и долго слонялся без дела, пугая окружающих страшными «заклинаниями». Потом меня отловил Кадет и принялся издеваться над больным — то есть, менять повязки.

Кто никогда не был на перевязке в больнице с ожогами — тот не знает, что это за кошмар. Я вот раньше не был и не знал… Теперь знаю! Старые повязки отдирать ой как больно… От этой боли темнеет в глазах, подкашиваются ноги, и желание только одно — громко орать. И я даже иногда поддавался этому желанию и вопил, почти не стесняясь. К собственному удивлению, поправлялся я хорошо. Конечно, волдыри были, кожа оставалась красной, а местами начинала уже слезать. Но спасибо местной регенерации — большинство ожогов заживали с поразительной быстротой.

— Завтра повязку с челюсти снимем! — пообещал Кадет. — Заживает всё, как на собаках.

— И эо эасно! — кивнул я.

— Да, мне тоже ясно, — согласился Кадет с услышанным, не разобрав слово «прекрасно» в том, что я ему выдал.

От боли ожогов и зуда нового зуба я полночи провалялся на лежанке, осторожно ворочаясь и пытаясь уснуть. А когда всё-таки удалось, мне приснился сон, в котором я был на каком-то балу с Ирой, где ко мне подошёл Медоед и вежливо попросил разрешения меня похитить… Потом мы танцевали, и он обещал вырвать мне зубы, чтобы я язык ему не заговаривал…

Вот на этом месте я и проснулся. Хотя надо было бросать этот сон ещё на том моменте, когда он меня на танец приглашал. Какого хрена? Тут почти нет снов, вот пускай и не будет — всё лучше, чем такой бред смотреть…

День семьдесят четвёртый!

Вы продержались 73 дня!

Вам плохо — вас тошнит! Причину обнаружите сами!

Причину тошноты искать было не нужно. Она, эта самая причина, была везде. Она была внутри дома, снаружи, в лагере бандитов, в нашем посёлке… Она разливалась над берегом… Подувший с суши ветерок принёс её и к нам тоже. Но если жители Мыса ещё могли надеяться на освежающий бриз, то вот Альянс буквально сидел на источнике… Вони! Да, именно так! Это была Вонь! С большой буквы «В».

В воздухе смешались ароматы тропиков, прелой листвы, мочи, дерьма (простите за натурализм!) и тухлятины. Я бы сказал, что тухлых яиц, но нет — там была именно непередаваемая смесь запахов сероворода и трупного гниения. И ещё рвоты… Потому что если меня пока только подташнивало, то в утренних сумерках были и те, кто уже вовсю блевал. И кислый запах непереваренной пищи примешивался к общему флакону ароматов, усугубляя и без того тяжёлую обстановку с загрязнённостью атмосферы.

— А я говорил, что будет вонять! — услышал я голос Толстого.

— Ну вообще были сомнения… — возразил Вислый.

Удивительно! Эти двое иногда спорят?

— Стыдно теперь тебе, брат? — уточнил Толстый.

— Ни капельки! — обрадовал его Вислый.

— А ну цыц тут!.. И без вас хреново… — возмутился голос Саши

И я был полностью согласен с голосом Саши. Однако сам возмущаться не стал — вдруг опять не так поймут? Как я продержался в этой вонище ещё два часа до восхода — и ещё час, пока не прогрелся берег — и сам не знаю. И только подувший с моря ветерок принёс долгожданное облегчение.

Вот только нам, а не бандитам! У них всё как воняло, так и продолжало вонять… Источник запаха они установили довольно быстро. Как и причину, почему вокруг них было кольцо из испражнений. Дальше можно было наблюдать, как несчастные пытались срочно всё исправить, но делали только хуже. Многочисленные яйца, зарытые и припрятанные, при обнаружении и откапывании обдавали нашедших такой волной вони, что человек бежал прочь, утирая заслезившиеся глаза. Вот вроде мелочь, а какой волшебный эффект…

Сутки жары всё-таки сделали своё чёрное дело. Содержимое яиц, проткнутых для доступа воздуха, окончательно протухло. И хорошо ещё, если внутри были желток и белок. А если несостоявшийся бедолага-крокодильчик? Если добавить к этому вонь от туалетов, то получалась такая ядрёная смесь, что в лагере стало невозможно находиться.